Преступники - Анатолий Безуглов

— В каком смысле — зеленый свет? — спросил следователь.

— Меня однажды спросили, как я лично отношусь к выдвижению Ростовцева и Баулина на премию. И я искренне, да-да, искренне поддержал эту идею. Даже посчитал своим долгом выступить на коллегии... Подчеркиваю, Игорь Андреевич, совершенно искренне! Если кто-то говорит, что мною руководила заинтересованность, то это полный вздор, уверяю вас!

— Заинтересованность в чем?

— Якобы из-за жены, — отведя взгляд в сторону, ответил Пляцковский.

— А именно? — настаивал следователь.

Пляцковский посмотрел Чикурову в глаза и возмущенно проговорил:

— Меня ввели в заблуждение, даю вам слово! Как и всех! Если бы я знал! Если бы хоть догадывался!.. Спросите у тех, кто меня знает, — тут же выставил бы их взашей! Духу их не было бы!..

— Говорите, пожалуйста, подробнее... Кого и за что выгнали бы?

— Да этих ходоков из Березок! — с раздражением ответил Пляцковский. — Но ведь не один я оказался в таком положении! Даже повыше меня товарищи и те не предполагали, что «Баурос» — заурядное, примитивное мошенничество!..

Игорю Андреевичу показалось, что он ослышался. Но тут же понял: начальник главка знает такое, о чем он, Чикуров, и ведать не ведает, но выдавать этого неведения он не стал.

— Теперь убедились? — спросил он как можно спокойнее.

— Еще бы! — воскликнул Пляцковский.

— И что же окончательно убедило вас в этом? — продолжал нащупывать дорожку следователь.

— Да что может быть авторитетнее заключения профессора Алехина! Головной институт! Самая лучшая лаборатория в стране! Вы с ним уже беседовали? — поинтересовался начальник главка.

— Еще нет, — сказал Чикуров, не открывая допрашиваемому, что о профессоре Алехине он даже никогда не слышал.

Игорю Андреевичу стало окончательно ясно: Пляцковский может сообщить нечто очень важное. Еле сдерживая волнение, он сказал:

— Феликс Михайлович, мне хотелось бы сначала услышать от вас. И как можно подробнее. Хорошо?

— Пожалуйста, расскажу, — согласился Пляцковский, которого несколько успокоил доверительный тон следователя. — Хотя, честно признаюсь, говорить о личном горе... — Он вздохнул. — Еще год назад я считал себя счастливым человеком. Речь не о моем служебном положении, а о семье... Мы с Элей, моей женой, справили серебряную свадьбу. Четверть века, как вы понимаете, — срок немалый, и прожили мы его достойно. Может быть, это странно звучит в устах человека моего возраста, но мы с Эльвирой до сих пор любим друг друга, как десятиклассники... Дети у нас уже взрослые. Сын — офицер, дочь вот-вот будет кандидатом искусствоведения. На днях мы с женой стали дедушкой и бабушкой... Беда пришла в январе этого года... Звонит мне на работу дочь: с мамой плохо, ее увезла «скорая». Я бросился в больницу. Врачи сказали, что надо провести всестороннее обследование... По женской линии у нее, — смущенно пояснил начальник главка. — Надо так надо. Пролежала она три недели. Лечили терапевтическими средствами. Потом я послал Элю на курорт, но пришлось прервать — стало хуже. Снова обследование. Положили в крупнейший институт. У меня, как вы сами понимаете, есть такая возможность... Замдиректора института — а он сам вел мою жену — пригласил меня и сказал, что необходима срочная операция... Как я уговаривал жену!.. Дочь тоже. Сын специально прилетел из своей части... Но Эля и слышать не хотела. Верите, на коленях умолял ее согласиться...

Пляцковский замолчал, грустно глядя в пол.

— Почему она отказывалась, чем объясняла? — поинтересовался Чикуров.

— Натура такая! Панически боится! Палец порежет и в обморок падает! Укол ей сделать — целая проблема!.. Короче, ни в какую. Лучше, говорит, умру, чем лягу под нож... И тут появляется Ростовцев. Вызвали его на совещание в министерство... Разговорились с ним. У меня на уме, как сами понимаете, только состояние жены. Аркадий Павлович заметил мою озабоченность, и я рассказал ему о болезни Эли. Ростовцев тут же заявил, что никакой операции не надо, что в Березках мою жену Баулин поставит на ноги за два-три месяца. Так и заявил: гарантирую полное выздоровление... О Баулине и его клинике я уже был наслышан от Мелковского. Вечером навестил жену в институте и рассказал о предложении Ростовцева. Как она обрадовалась! Буквально ожила на моих глазах... На следующий день я отвез ее в Березки. В аэропорту встречал сам Аркадий Павлович... В Москву я уехал с надеждой в сердце... Не знаю, понимаете ли вы меня?

— Конечно, понимаю, — кивнул Игорь Андреевич.

— После стольких месяцев тьмы вдруг сверкнул луч! — продолжал Пляцковский. — Уверенность, что Эля поправится, крепла день ото дня. Она звонила из Березок чуть ли не ежедневно, хвалилась, что ей значительно лучше. А уж какие дифирамбы пела Евгению Тимуровичу! Его методам лечения, внимательности, обстановке в клинике... Поверьте, мне самому буквально хотелось петь. Даже мысль появилась: ведь Баулина и Ростовцева надо бы на Нобелевскую премию по медицинской части! Это переворот в науке! Какие, думаю, творит чудеса этот «Баурос»! — Он покачал головой. — Если бы я знал!.. Понимаете, несколько дней назад я позвонил Алехину. Просто по служебным делам. Он, конечно, спросил, как Эля. Я поделился с ним своей радостью. Мол, выздоравливает, слава богу, нашлось такое средство, как «Баурос»!.. И вдруг Алехин говорит: брось меня разыгрывать... Нет, отвечаю, я вполне серьезно... Он рассердился: все это сказки, мол, «Баурос» не может вылечить даже примитивный насморк... Я опешил: зависть, что ли, гложет Алехина? И такое ведь, увы, бывает... Попросил его объясниться. Он совершенно серьезно заявляет, что «Баурос» просто подкрашенная водичка... Да-да, так и сказал: водичка из-под крана...

Феликс Михайлович снова замолчал.

— Ну а дальше? — спросил Чикуров, которого все больше заинтересовывал рассказ Пляцковского.

— Я потребовал доказательств. И что выяснилось? Незадолго до покушения на Баулина заместитель главврача березкинской клиники Рудик прислал Алехину на исследование несколько бутылок «Бауроса». Анализы показали, что это действительно была обыкновенная вода!.. Я подхватился — и в Березки! Говорю Эле: давай срочно в Москву, к настоящим врачам, а не к шарлатанам! А она не хочет уезжать, уверяет, что ей значительно лучше. Опять за свое: тут, мол, чудо века «Баурос», замечательный уход, система сбалансированного питания, сыроедение, сокотерапия и так далее и тому подобное... Я все же уговорил ее... Побеседовал с Рудиком — тот только руками разводит: он-де лично не вел мою жену, в последнее время ею занимался Голощапов, и. о. главного врача... Действительно, претензии я предъявить мог только Баулину, а он сам при смерти... Ну, я зашел к Ростовцеву и высказал ему все, что считал нужным...

— А он?

— Стал оправдываться: мол, какое-то недоразумение, ошибка в анализе! Но подумайте сами, мог ли ошибиться Алехин? Да любая лаборантка может запросто определить, вода это или же лекарство!.. Аркадий Павлович засуетился, стал кого-то распекать, заверил меня, что разберется... Скорее всего, по его мнению, кто-то схалтурил в цехе, где производят «Баурос»... При мне он дал указание своему заместителю Банипартову послать Алехину еще несколько бутылок «Бауроса» на новые исследования... Словом, старался доказать, реабилитироваться... Так я ему и поверил!.. Прихожу в гостиницу, а там меня уже Мелковский поджидает. И, представляете, советует не раздувать скандал, пока, мол, окончательно не прояснится с «Бауросом»!.. В ресторан пригласил... Я послал его подальше вместе с его рестораном... Вы, говорю, с Ростовцевым — одного поля ягода!..

«Меня Мелковский тоже все время тащил в ресторан, — вспомнил Игорь Андреевич, — Обхаживал... Зачем, с какой целью?»

А Пляцковский продолжал:

— Привез я, значит, Элю в Москву, показал в институте... Замдиректора, что ее прежде вел, пригласил меня в кабинет и с ходу ошарашил: скрывать, говорит, не имею права, упущено время. Согласились бы сразу на операцию, тогда за успешный исход можно было бы ручаться на девяносто девять процентов. Теперь же остался всего один... Я ему: как же так? Эля чувствует себя гораздо лучше! Он объяснил мне, что это субъективное ощущение, но снять временную боль это не значит вылечить... Короче, надежды почти никакой...

Феликс Михайлович достал пачку сигарет, дрожащими пальцами вытащил одну и вопросительно посмотрел на следователя.

— Курите, курите, — поспешно сказал Игорь Андреевич.

— Пятнадцать лет не брал в рот, — тяжело вздохнул Пляцковский. — Теперь двух пачек в день не хватает. Все время думаю об Эле... Что меня возмущает: как у Ростовцева мог повернуться язык! «Гарантирую полное излечение»... О покойниках не говорят плохо, но я бы... — Он махнул рукой.

— Ваша жена знает о своем положении? — спросил Чикуров.

— Ни боже мой! На операцию я ее, кажется, все-таки уговорил. Готовят. А чем кончится... Если с ней что-нибудь случится, не знаю, как я буду жить дальше, Ведь получается, что я убийца! — Пляцковский обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. — Что я скажу сыну и дочери? Как буду смотреть им в глаза?!