Осторожно, женское фэнтези. Книга вторая - Ирина Шевченко

— Элси, мы не обсуждаем несовершенство действующего законодательства, хоть в чем-то ты и права. Мы говорим о тебе. Ты вдруг решила сменить факультет, вдруг стала демонстрировать какие-то успехи в том, чем прежде не занималась. Непонятно почему тебя берется курировать леди Райс, дама, мягко говоря… сложно говорить о ней мягко, ибо сама она мягкостью не отличается.

Я совершенно искренне пожала плечами:

— Понять не могу, отчего леди Пенелопу считают едва ли не монстром. Меня с первого дня ею пугали, а она — очень милая, терпеливая и, да, мягкая… бывает иногда. Это тебя, папочка, все так боятся, что ни к кому, кроме как к настоящей леди, меня не пристроили бы.

— Хочешь сказать, леди Райс взялась за тебя только потому, что ты моя дочь? — не поверил отец. Мнение о наставнице он составлял, видимо, не с чужих слов.

Я фыркнула.

— Нет, конечно. Из-за этого она, скорее, мне отказала бы. Но я убедила ее, что буду хорошей ученицей, и мне не нужна ничья протекция.

— Так дело в этом? — нет, он не нахмурился, лишь на миг обозначилась между бровями озабоченная складочка и тут же исчезла. — Хочешь доказать всем, что способна сама проложить себе дорогу в жизни?

Неплохое объяснение, к слову.

— Не то, чтобы всем, — промямлила я неуверенно. — Скорее, самой себе.

— Разве до этого было что-то, что тебе не удавалось? Не я сдавал за тебя экзамены два года, Элси, не я проходил практику.

— Это совсем не то. Раньше все было… было игрой. Да, у меня все получалось, но я скорее развлекалась, чем училась, и однажды игра наскучила бы. Вернее, она и наскучила. Поэтому я нашла себе настоящее дело, и оно мне нравится. Все, чем я сейчас занимаюсь, мне нравится. Надеюсь, ты это поймешь.

— Постараюсь, — неспешно проговорил отец, обдумав мой ответ. — Если расскажешь, что скрывается за словами «Все, чем я занимаюсь». Мне кажется, целительским факультетом и работой протоколиста это не ограничивается.

О, да, узнаю любимого папочку. И думай теперь, то ли, и правда, что-то заподозрил, то ли забросил крючок наугад. Будешь думать слишком долго — наверняка поймет, что от него что-то скрывают.

— Лорд Аштон!

Я не заметила, откуда рядом с нами возник Оливер, но появился он, как и положено герою, очень вовремя: меня самое время было спасать.

— Доброе утро, Элизабет, — поклонился легко и вновь обернулся к отцу. — Приношу свои извинения за то, что не смог сразу уделить вам должного внимания. Работа — думаю, вы понимаете. Но сейчас я уже свободен и, если вы не против, хотел бы пригласить вас на обед. Вас с дочерью, конечно же.

— Обед? — переспросил отец. Его лицо, мгновение назад такое живое, внезапно закаменело, а глаза подернулись пленкой прозрачного льда. Рука потянулась к карману за часами, беззвучно открылась крышка. — Девять пятьдесят, — отчеканил ровный, как у автомата, голос. — Несколько рановато для обеда, милорд Райхон.

— Простите, — ничуть не смутился ректор. — Мой рабочий день начинается рано, порой теряю счет времени. Тогда завтрак? Или просто кофе?

— Просто кофе вы меня угощали полчаса назад, — так же холодно напомнил отец. — Тогда же я сказал, что у меня есть лишь три часа, которые я желал бы провести с дочерью. Был уверен, вы меня поняли.

— Я вас понял, лорд Арчибальд, — ответил Оливер, не теряя самообладания. Обычно подобный тон первого помощника лорда-канцлера заставлял людей спешно прощаться, а то и сбегать без прощания, но ректор даже улыбнулся: — Простите эту маленькую уловку. У меня не так много развлечений здесь, надеялся, удастся приобщиться к приятной беседе в приятном обществе. Хитрость не удалась, так что не стану более отнимать у вас драгоценное время.

— Уж сделайте милость, — проворчал отец, недовольный, очевидно, тем, что и его уловки не оказали должного эффекта.

— Всего доброго, — раскланялся милорд Райхон. И бросил вскользь: — Думаю, для вас сегодня не будет неотложных заданий, Элизабет. Отдыхайте.

— Каков наглец! — лорд Аштон смотрел ему вслед чуть ли не с восхищением. — Ты слышала — хотел развлечься за наш счет? И улыбается опять. Я и не знал, что он это умеет.

— У человека хорошее настроение, — отмахнулась я. — А ты, и правда, всего на три часа?

— Увы, — вздохнул он виновато. Каменная маска слетела с лица, стоило нам снова остаться наедине. — Но надеюсь, мы все-таки успеем поговорить. — И уточнил веско: — Обо всем.

Делать было нечего, и я ему рассказала. Все, как он и хотел.

Не упомянула только об искажениях реальности. И о пропавших студентах. И о том, что Джереми Адамс пытался перерезать мне горло до того, как проделал это с собой. Ну, и еще некоторые вещи утаила.

Небо хмурилось, морщилось тучами, грозило разразиться дождем, но сдерживалось пока, позволяя нам побродить по аллейкам академгородка. После кабинетной работы, отцу даже по такой погоде прогулки были в радость. А я уже радовалась тому, что он здесь.

Главное было — не дать ему понять, что от него что-то скрывают. Поэтому начала издалека, то бишь с начала. В подробностях поведала о перипетиях своего перевода на целительский. Об устроенной мне Оливером «проверке», естественно, умолчала, но первый разговор с леди Пенелопой и показательную сборку мозгов живописала в красках. О лечебнице рассказывала с искренним энтузиазмом. О работе докторов, обходах и осмотрах. О сверхсовременной лаборатории. О нестрашном морге и мерзостном хобби доктора Кленси.

О раненном эльфе.

На эпизод с операцией лорда Эрентвилля я возлагала особые надежды. Отец ищет, за чтобы такое подозрительное зацепиться? Вот, пожалуйста: арбалетный болт в груди эльфийского полномочного представителя. Подозрительно? Еще как! Имеет ли какое-либо отношение ко мне? Конечно, нет.

Но задумка успехом не увенчалась. Находчивость Грина и способ проведения операции родителя, кажется, впечатлили, а сама история оставила равнодушным. Во-первых, о происшествии он уже знал, во-вторых, как заметил вскользь: проблемы эльфов — это проблемы эльфов, и делать их своими опасно для психики. Немного пообщавшись с длинноухими, я была полностью согласна с данным тезисом.

Заговорив об эльфах нельзя было не вспомнить единорога. Об этом я рассказала бы в любом случае и именно так, с гордостью и непритворной радостью. А после озадаченно морщила лоб, стараясь сообразить, показалось мне, что отца мои прогулки к единорогу удивили, или нет. Причем так удивили, что спрашивать об этом было неудобно, но заставило задуматься, какого же мнения первый помощник канцлера о собственной дочери. В академии учат, а не блюдут мораль студентов, как сообщил мне однажды милорд Райхон. А папенька сам в этой же академии учился, и с моралью, если мне все же не показалось, у него было не очень.