Эрика - Марта Шрейн

— Ну, успокойся. Я со всем справлюсь, твоя задача — положиться на меня.

* * *

Мари не могла заснуть и переворачивалась с боку на бок, пока муж не спросил ее, почему она не спит.

— Я тебе на ночь рассказывать не хотела, да я и сама еще этому не верю, но девочка этого не отрицает… Они любят друг друга — Николай и Эрика. Почему он мне ничего не сказал? И какая это любовь, если он собирается жениться на другой? Вот вернется через три месяца, я с ним строго поговорю. Конечно, у него репутация Дон Жуана. Но я видела, как он восхищенно смотрел на нее. Тогда еще я сделала ему замечание. Он просто боготворит ее… Ничего не понимаю. Самое худшее — это не то, что они просидели ночь на крыше у комендантши в обнимку и считали звезды. Речь даже не об этом соблазнителе, моем племяннике, а о последствиях. Девочку выставили на комсомольском собрании на посмешище, как гулящую девку. А заступился за нее Попов. Он посоветовал перевести ее на три месяца из училища на конюшню, развозить резиновые отходы по домам работников фабрики, ими отапливают здесь печи.

Всегда невозмутимый, занятый своими мыслями, как все художники, граф Петр при этих словах чуть ли не подскочил на кровати:

— Повтори, что ты сказала?!

— Да что уж тут повторять. Девочке грозит серьезная опасность. Наверняка Попов подозревает, что она все знала о нем и его дочери. Бедная эта женщина, Татьяна, до сих пор лежит в психиатрической клинике. А ведь она однажды сбежала оттуда и приходила ночью к нему. Надя это подтвердит.

Граф Петр с ненавистью произнес:

— Я не такой храбрый, как князь Александр, но готов ему помогать во всем. Нельзя больше этому гаду безнаказанно по земле ходить. У него же паранойя! Нет, решено, если князь решится, я ему помощник. Да неужели мы не защитим это слабое создание.

— Давай положимся на князя Александра. Он все решит и решит правильно. Спокойной ночи, дорогой.

За завтраком Эрика сидела, не поднимая глаз. Мать молчала. Отчим спокойно говорил Эрике:

— Послушай меня, дорогая. Утром ты отправляешься в распоряжение Попова. Мы все знаем, что он собой представляет на самом деле и как выглядит в глазах общественности. Но не бойся его. Он всегда ходит вокруг своей жертвы кругами. Чтобы упредить наглеца, я должен все знать, все его слова, предназначенные тебе, и действия, и даже интонацию его голоса. Мы имеем дело со зверем в человеческом обличье. Это отпетый негодяй, который вводит в заблуждение порядочных людей своими орденами и медалями. Если будешь меня слушать, все будет хорошо. Я всегда буду неподалеку.

Эрика была благодарна им за то, что ей ничем не напомнили о вчерашнем собрании. «Какие все–таки они оба хорошие!» — думала она, идя на работу. Она не пошла в кабинет Попова, а сразу направилась на конюшню. Конь нетерпеливо ржал. Времени оставалось мало, но Эрика все же дала ему пробежаться. Когда загудел гудок, они были уже у конюшни. Там же к ее удивлению стоял Попов со стариком–возчиком:

— Ну что ж старик, — говорил Попов, — езжай умирать на свой Кавказ. Вот тебе достойная смена.

— Зачем дэвечка на такой работа ставит? Ай–я–яй! Конь не любишь, дэтэй не любишь. Што ти за чэловек? Она эта дэвечка золотой. Ти не понимаэш. Ум что ли нет у тэбя? — удивился старик.

— Напрасно ты, дед, так думаешь. Я очень понимаю в женщинах. У тебя небось одна была, а у меня пятьсот, а может и больше, — цинично рассмеялся Попов.

— Ты что, султан бил, и это бил твой гарем? Больтаешь много, сам не знаешь чиво. Я старий уже, а ты при ребенок говориш это.

— Ребенок, говоришь. А ты спроси, за что перевели ее на конюшню работать.

И Попов пошел прочь, на ходу наставляя старика: «Сдашь ей дела и приходи, я подпишу заявление на расчет, езжай на свой Кавказ».

Когда Попов ушел, Эрика не выдержала:

— Дедушка, вы ему не верьте. Мы любим друг друга. Ничего плохого не было. Мы просто сидели на крыше. А хозяйка квартирная увидела и разболтала. Теперь они все меня плохой считают.

— Разве это луди? Это не луди, ти не пэрэживай. Я тэбэ вэру. Молодой надо любит жарко. Сам бил молодой. А ти счасливый будэш. Я знай. Не смотри на них, не слюшай. Шайтаны. И этот начальник Попов шайтан. Как они нам этот НКВД посадил на поезд женщин и дэтэй и мужчин тоже, всех вместе. Двер не открывал. Туалет не бил, усе терпел. Наща женщина стыдится, и отравился. А за что? Разве ми виноваты, что чеченец? Э–э–х! Аллах видэл усё. Горэ, горэ. Этот Попов, как штаны его, принесли усем горэ. — Старик намекал на синие энкаведешные галифе Попова.

В обеденный перерыв Эрику нашел Женя. Он переминался с ноги на ногу:

— Я не верю, — начал он, — не верю, что там про тебя наговорили. Но даже если это и так и… он, ты знаешь, о ком я говорю, тебя бросил, я готов на тебе жениться и никогда не упрекну ни в чем. Клянусь тебе, — заверил парень, — это будет мой ребенок.

Эрика растрогалась и сказала:

— Спасибо тебе, Женя. Я знаю, что ты меня любишь, но пойми и ты меня. Я люблю другого, и это не зависит от меня.

— Я подожду. Какие наши годы! — с жаром стал говорить Женя, но тут снова подошел Попов.

— Так, — сказал он Эрике, — значит, заводишь теперь шашни на конюшне? Не выйдет. Я беру над тобой шефство. Не дам окончательно опуститься.

— Да что вы пристали к ней? — возмутился Женя. — Никто не заводит шашни. Теперь я вижу, как вы, старики, умеете поливать нас, молодежь грязью. Вы в сто раз хуже. Никто не знает, что вы в жизни натворили, а на нас нападаете.

— А ты молчи, щенок. Ты еще под стол пешком ходил, а я уже землю от врагов защищал. Уходи отсюда. Обеденный перерыв кончился. Вон уже гудок гудит. Пошел вон!

— Если бы вы не были старым и моим начальником… Я… — Женя пошел, оглядываясь на Эрику. А Попов строго посмотрел на нее и предупредил:

— Смотри, ляпнешь кому–нибудь — пожалеешь.

— Что я ляпну? — удивилась Эрика и сразу поняла, что он имеет в виду. Она притворилась. — А мне и говорить нечего. Не знаю, о чем вы. Попов пристально посмотрел на нее и ушел. «Может, действительно не в курсе?» — засомневался он. Это немного успокоило его. А строптивая девчонка, между тем, все больше ему нравилась.

Враги

Эрика не поехала к отцу, решив, что мачеху ей видеть совсем не хочется, а через три недели у нее день рождения, и отец точно сам навестит ее. Неделю спустя она увидела сидящую на скамейке у входа в общежития мачеху.

— Тебя ищу, — каким–то безразличным, тусклым голосом сказала та. — Надо поговорить. Говорят, ты у чужих живешь, которые тебя удочерить хотят.

Эрика ответила:

— Да нет, это моя мама и отчим. Я с ними теперь живу. Пойдемте к ним. Я вас познакомлю. — Она удивилась переменам, произошедшим с мачехой. Мачеха заметно похудела и выглядела, как опустившаяся женщина.

Узнав, кто она такая, Адель поразилась: «Как Фридрих может жить с такой женщиной?!» Но все же посадила ее за стол.

— Что привело вас сюда? Что–нибудь случилось? — спросила Адель. Зовите меня просто Даша, — сказала Женщина. — Значит, вот вы какая. А Федор думал, что вы умерли. Конечно, я против вас дура безграмотная. — И вдруг спросила: — У вас нет ничего выпить, водки или вина?

— Как же, есть, — удивилась Адель и, накрыв на стол, налила ей рюмку коньяку.

Даша оглядела комнату.

— Хорошо живете, культурно. Коньяк пьете, а Федор не пил.

Она выпила рюмку, попросила еще.

— Федор, ну Фридрих, не хотел пить. А я пью. А что, все равно умирать. Не пил, а умер… — тяжко вздохнула Даша.

— Как умер?! — воскликнули разом мать и дочь.

— А вы не знаете? В шахте, милые мои, в шахте. А я даже пенсию на детей не получаю. Его во взрыве обвиняют, будто он диверсант. Как немец, так и диверсант? — И Даша заплакала.

Эрика кинулась к матери на грудь и заплакала: «Мама, мамочка! Это не правда! Не слушай ее, она пьяная! Она злая!»

Побледневшая Адель прижимая к себе дочь, тихо спросила:.

— Когда хоронили?

— Какие похороны? Я еще себе налью? — и, не дожидаясь ответа, налила себе коньяку и выпила. — Какие похороны? — повторила опьяневшая женщина. — В шахте взрыв был. Всех завалило. Такой был прекрасный человек, а я не ценила. Что теперь будет с детьми? Меня с работы за пьянство выгнали и теперь есть нам нечего. Объявили его вредителем. А у него дети. А чего ему вредить? Господи! За что такое горе?! Какой он человек был! А теперь я второй раз вдова, — причитала Даша. Эрика плакала на груди у матери, Адель тоже беззвучно лила слезы.

Даше хотелось еще выпить и она сказала Адель:

— Садитесь, выпейте со мной. Помяните. Сорок дней прошло. Теперь плачь не плачь — не вернешь.

Эрика не могла успокоиться. Она плакала навзрыд. Мать только крепче прижимала ее к груди. Пьяная Даша сказала:

— Эрика, я тебе братцев привезла. Ты уже взрослая, вырастишь. А меня отправляют на принудительное лечение от алкоголя. Из квартиры нас выселяют. В детдом им нельзя. Сама там была, понимаешь.