Пигмалион 21 века - Иоганн Михайлович

Лулу немного повеселела и тихо шепнула:

— Как же мне повезло, Стасик, что я встретила тебя.

Через двое суток Стос почувствовал явное беспокойство, а через пятеро забил тревогу и прервал этот эксперимент потому, что он самым наглядным образом показал им обоим тот печальный факт, что без него Лулу просто погибнет. Её организм не мог существовать самостоятельно и у девушки то и дело отказывали то печень, то лёгкие, а то и сердце. Если раньше Стосу было важно только одно, — заставить органы работать любой ценой, то теперь ему следовало подумать о том, как заставить тело Лулуаной если не работать автономно, то хотя бы подчинить его её компьютеру, что так же наводило его на кое-какие мысли. На этот раз уже не такие грустные, как прежде. Ведь что ни говори, а девушка у него вышла просто загляденье, правда очень вредная и потому тощая.

Все нужно было начинать сначала и Стос взялся за дело уже совсем не так, как прежде. В первую очередь это выразилось в том, что он выкатил из кладовки их электрическое кресло на колесах и попросил Розу и Генри пожить у них какое-то время, чтобы не отвлекаться на всякие бытовые дела. Лулу пришлось забыть о всех тренажерах и полностью подчиниться своему второму родителю. Она была в панике и потому не стала не то что сопротивляться столь жесткому диктату, а даже хоть как-то возражать Стосу и беспрекословно выполняла все, что он ей говорил.

Начав с того, что отныне Лулу стала быстро набирать недостающий ей вес, он принялся тестировать каждый её орган в отдельности. Частенько ему приходилось просить Розу лечь вместе с ними в постель с широко открытым ртом, хотя та, судя по её быстрым взглядам и насмешливой улыбкой, с куда большим удовольствием отодвинула бы Лулуаной в сторону и оседлала бы его, чтобы тот мог войти в неё своей антенной. Из этого Стос сделал вывод, что между мамой и дочкой не было совершенно никаких тайн.

Поскольку такие взгляды Розы были довольно частыми, он никогда не отпускал Генри на прогулки без жены. Тот только посмеивался и понимающе кивал головой. Этот мужчина, проживший со своей женой столько лет, совершенно не страдал ревностью и не считал, что она не имела права немного порезвиться с парнем помоложе. При этом они любили друг друга очень нежно и трепетно, да, с каким-то невероятным шармом и изысканностью, словно были молодоженами и, вдобавок ко всему, истинными аристократами. Жить с ними вместе Стосу было очень легко и приятно.

Глава тринадцатая. Пигмалион и Галатея 21-го века.

Стос проснулся среди ночи от дикой боли и возмущенного визга Лулуаной. Что явилось причиной столь яростных, возмущенных воплей этой сумасбродной девицы, он понял не сразу, зато тотчас сообразил, что причинило ему такую жуткую боль. Эта злобная мегера, колотя его своими пятками по ногам, вцепилась острыми ноготками в его бедного красавца так, словно собиралась растерзать детородный орган, непонятно как очутившийся у неё между ног посреди ночи и которому, вдруг, вздумалось встать во весь свой немалый рост.

Кое-как отбившись от этой злобной девицы и воздвигнув между нею и собой баррикаду из одеяла, он принялся сканером обследовать и исцелять раны на поникшем теле своего героя. Вид у него был такой, словно длинные, изящные пальчики Лулу были украшены не аккуратными овальными ноготками, а вооружены тигриными когтями. Хотя все произошло в какие-то считанные минуты, кровищи из него вытекло преизрядно и, залечив глубокие царапины, Стос сбросил одеяло на пол и стал спихивать Лулу, которая всё ещё рычала и извергала дрожащим голосом страшные проклятья, с кровати.

Включив свет и взглянув на кровать, он даже присвистнул от удивления. Мало того, что его кровью было забрызгано чуть ли не полкровати, так вдобавок к этому ею были испачканы и его ноги, и даже ноги девушки. Глядя на их отражение в большом зеркале широченного платяного шкафа, Стос невольно подумал про себя: — "Вот это я и называю дефлорацией наоборот. Тут не я сломал девушке целку, а она мне взяла и конец на британский флаг порвала. Хорошо ещё, что до очка не добралась."

Только после этого он обратил внимание на то, что и его собственные велошорты из плотной синтетической ткани, и точно такой же ночной наряд Лулу был спущен у него почти до колен, а у той и вовсе чуть ли не до щиколоток. Как такое могло случиться, ему было совершенно непонятно, хотя он и подозревал, что сам был здесь совершенно ни при делах. Девушка отскочила от него так далеко, что его кровеносные сосуды растянулись почти на метр. Шагнув к Лулу, Стос наступил ногой на её велошорты и, снимая с неё спортивный бюстгальтер, злым голосом зашептал:

— Не дергайся, злыдня с когтями, пошли в душ, от кровищи отмоемся. Ну, ты и мегера, дорогуша. Наделала дел. Ты только посмотри, вся кровать в кровище.

Лулу, стоявшая с зажмуренными глазами, открыла свои голубые брызги и испуганно взглянула на кровать. Похоже, что она уже въехала во все и прекрасно понимала, кто является истинным виновником этого ночного переполоха. Они облачились в купальный халат и молча побрели в ванную комнату, где встали под душ и быстро смыли все следы кровавого побоища Лулу с предметом её вожделения, после чего вернулись в спальную. Переодевшись, перестелив постель и сменив пододеяльники на обоих одеялах, они вновь легли в одну кровать, так как спать в разных у них не было никакой возможности.

Пожалуй, впервые за последние месяцы Стос посмотрел на Лулу, как на девушку, которую он страстно любил и так долго желал. Те два с лишним месяца, что он кропотливо составлял полную и исчерпывающую программу для её нового компьютера, который теперь соединял воедино и делал неразрывным целым два существа, — белковое, состоящее из одних только страстей и чувств, и энергетическое, представляющее из себя интеллект в чистом виде, не прошли зря.

Девушка заметно поправилась, округлилась и её формы обрели просто-таки пленительную нежность. Движения её сделались плавными и грациозными и вся она являла собой некое ожившее божество, олицетворяющее любовь, чувственность и обольщение. Афродита, рядом с ней, просто отдыхала и уже могла даже не дергаться. От прежней атлетки с мускулистым животом, угловатыми плечами и мосластым задком, ничего не осталось и в помине, а попка у неё сделалась такой круглой, упоительно мягкой и шелковисто-нежной, что у Стоса даже в глазах потемнело. О её груди тут и вовсе не могло идти и речи, так как это было теперь такое чудо, что её можно было выставлять в музее совершенно отдельно от тела и она от этого нисколько бы не проиграла.

Именно поэтому он сам стал надевать на себя велошорты из плотного эластика и велел Лулу одеваться точно так же, чтобы таким образом хоть как-то смирить плоть. Свою и девушки, тело которой все чаще и чаще требовало своего, — сиречь плотской любви. Того же страстно желал и он сам. Правда, сегодняшний ночной переполох, явно, был вызван отнюдь не просто зовом его собственной плоти, это он знал наверняка, и Стос самым серьезным образом намеревался выяснить кто виноват, а заодно и что делать. Лежа рядом с девушкой, укрытой своим одеялом, он негромко спросил её: