Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— Эта фальшивка нам известна.

— Фальшивка? А для нас это документ. И очень неприятный для вас, — посочувствовал генерал, как будто искренне хотел помочь союзному гостю.

— Хапп знает, как это случилось.

— Хаппа нет уже, улетел в Мексику. Обойдемся без него. Я советую остаться у нас. Хотите — здесь живите, хотите — за океан отправьтесь. Возвращаться вам на свою службу опасно: Гебауэр, несмотря на мой запрет, намерен перепечатать эти документы. И вас все равно покарают.

— Генерал, я прошу не продолжать столь жалостливый разговор. Я уже знаком с такой жалостью. От нее у меня на теле остались шрамы и рубцы. Я прошу удовлетворить требование советской контрольной комиссии, передать нам военного преступника Хаппа.

— Я требую верить мне, — повысил голос верховный комиссар. — Я сказал свое слово о Хаппе. Точка. Профессора Торрена можете забрать.

Дальнейшие усилия Елизарова ничего хорошего не принесли. Верховный комиссар больше не принял его. Готовясь в обратный путь, Михаил случайно встретил Курца.

— Нашли мать? — спросил он его.

— Нашел ее могилу…

Курц говорил печально о матери, уехавшей из Гендендорфа за день до прихода советских войск. На самом деле печаль не тяготила анфюрера. Он, может, и не поехал бы разыскивать мать, если бы не надоумил Пиц, посылая его в Бонн, к Хаппу.

— Вы вернетесь или останетесь в этой зоне? — спросил Елизаров.

— Я не полажу с янки, — дотронулся Курц до повязок на лице.

— Если угодно, поедемте с нами. Только подъедем к тюрьме, захватим профессора Торрена.

— Героический старик, — похвалил Курц профессора.

Вскоре Елизаров и его спутники выехали в Гендендорф. Тахав сидел за рулем. Машина неслась по грейдерному профилю. Сидя за баранкой, Тахав рассказывал спутникам о лесах и горах Урала, об охоте, говорил он по-немецки коряво, но понятно.

— Волков зимой, — хвалился он, — мы затравляли прямо на конях. Захлебывается зверь, когда снег мягкий. Красиво зимой и на медведя ходить. Найдешь его, смотришь — сосет лапу. Тронешь его длинной жердью, поднимается, идет на задних лапах…

— И в этот момент стреляете? — спросил Курц.

— Нет, Ружья мы не берем. Медведь почует порох — разорвет. Пускаешь ему под левую лопатку нож. Знаете, сколько медведей я убил? Полмедведя…

— Бывают и половины? — улыбнулся профессор.

— Убил вместе с товарищем.

Приехали спутники в небольшой город, раскинувшийся на берегу Эльбы. Американцы называли его пограничным пунктом. Патрули остановили машину. Придраться было не к чему: документы в порядке. Елизаров зашел в лавку и кое-что купил. У моста, полудугой перекинувшегося через Эльбу, американцы еще раз проверили документы спутников и подняли шлагбаум.

Вот и советская зона. Дорога потянулась вдоль правого берега Эльбы. Местами она врезывалась в чахлые кустарники, скользила мимо жиденького леса, фруктовых насаждений: яблонь и вишен. Михаил глядел через опущенное стекло дверки. Машина катилась вдоль гряды отлогих гор. Шелестели мелкие зубчатые листья ольхи, качались гибкие ветви вербы. Под ними блестела серебристой лентой речушка, начинающаяся где-то на склоне горы. Вода зря не пропадала. С горы она сбегала по каменным ступенькам, у подножия попадала в бетонированную канавку, а через сто-двести метров перехватывалась чугунными дверками и направлялась на посевы. На вершине гряды виднелся старинный замок одного герцога-охотника. В те времена в лесистых горах водились зубры, медведи, рыси, даже лоси бродили в низинах. Теперь и леса нет. Стоят только одинокие уродливые согнувшиеся сосны. Вывелись и звери. Замок разрушен. У подножия стоит каменная часовенка, из-под нее бьется еще один ключик и вытекает по толстостенной глиняной трубе.

— Стоп! — затормозил Тахав и вышел из машины.

Из кустов вспорхнули черновато-оранжевые вьюрки, в траве мелькнули серые спинки ящериц.

— Здесь устроим сабантуй. Знаете, что такое сабантуй? — обратился башкир к профессору.

— Нет, — ответил Торрен.

— Это очень веселый праздник. У нас, на реке Белой, когда колхозники закончат посев, концерт дают: борются, тягаются на палках, веревках. Кто сильней — тому приз. Скачут на лошадях. Кто первый— тому радиоприемник, мотоцикл или машину. Потом пьют, поют, пляшут. Вот и мы здесь кое-какие номера дадим, — сказал Тахав, раскинул плащ, застелил газетами и выложил все покупки. — А карга-будку знаете? Тоже нет? Я думал, профессора все знают. Карга — по-башкирски журавль, будка — каша. Получается журавлиная каша. Это тоже праздник. Когда колхозники заканчивают полевые работы— выходят на луг, на берег реки и варят кашу в таких котлах, через которые не перепрыгнешь. Ну, конечно, говорят о делах, героев пашни премируют… Прошу вас, профессор, и господин Курц, на сабантуй, — пригласил Тахав спутников. — Вот, больно нехватка посуды, — с сожалением сказал он. — У нас одна кружка и стаканчик от термоса.

— Ничего, — обойдемся, — заметил Михаил. — Кружку предназначим господину Курцу, чтоб скорей поправиться ему — снять маску с лица. Стаканчик — профессору, а себе сделаем бумажные.

Начался пикник. Курц пил дерзко, не жалея ни вина, ни ума. Михаил пил с выдержкой. Тахав после каждой стопки щелкал пальцами и рассказывал небылицы.

— А знаете, как вино произошло? — перебил его Елизаров. — Донской казак сажал виноград. Приходит черт. «Давай вместе сажать?» — «Давай». Черт зарезал барана, обезьяну, тигра, свинью и их кровью полил землю. Собрали урожай. Выжали вино. Выпил черт первый стакан, стал добреньким, мягким, как барашек: выпил второй — начал кривляться, как обезьяна; выпил третий — зарычал, как тигр; выпил четвертый — уткнулся носом в стол, как свинья в корыто.

— Занятная легенда, — заметил профессор.

— Ерунда! — гаркнул Кур. — Я по десять стаканов выпивал и никогда свиньей не бывал.

— Браво! — подзадорил Тахав. — Господин Курц в два с половиной раза сильнее черта. По сему случаю держите еще.

Курц не отказывался, пил, еще просил. Профессор после тюремной голодовки сразу сдал. Он залез в машину и лег. Захмелел и Курц.

— Давай бороться, — вцепился он в грудь Тахава.

— Снимайте пиджак, — принял Тахав вызов.

Курц вскочил, снял пиджак и бросил на бутылку.

Из грудного кармана незаметно вывалилась толстая скользкая пачка денег. Курц замахнулся. Тахав схватил его за руку.

— Не так борются.

Хотите по-французски? — спросил Курц и схватил Тахава за шею.

— Нет, по-башкирски.

Тахав подогнул ноги в коленях, подлез под борца, правой рукой взялся за пояс его брюк, левой — за плечо, поднял его на грудь и перекинул через голову. Шлепнулся силач о землю, как мешок мякины.

— Так у нас на сабантуе борются.

Курц разозлился. Он полез в задний карман, достал пистолет. Тахав выхватил оружие и шутя сказал:

— Стреляться будем потом, господин Курц. После борьбы полагается выпить, — и опять поднес ему кружку водки.

Курц выпил. Хотя он уже ничего не соображал, забыл и борьбу с Тахавом, но задание Хаппа помнил: «Убить профессора Торрена в его квартире немедленно после приезда домой, а потом капитана Елизарова».

Елизаров осмотрел его пистолет и сунул обратно в карман захмелевшего немца.

Курц пытался подняться, но ноги не слушались. После тяжелых усилий он все-таки встал, шагнул и упал всем телом.

— Что мы узнали на сабантуе? — проговорил Тахав.

— Мы видели у него пачку новеньких денег и американский пистолет, — подытожил Михаил и добавил — Я думал, он спьяна проболтается…

— Крепко пьет, скотина, — заметил Тахав.

Внесли Курца в кузов. Профессор положил его голову себе на колени. Старику жаль было молодого земляка. Ему казалось, что их связывает одно общее: Курц тоже пострадал от нацистов и янки. «Здесь, по эту сторону Эльбы, никто не обидит тебя», Торрен поправлял повязки Курца, приговаривая. Курц, рыгая, бормотал:

— Убить профессора Торрена в его квартире, а потом капитана…

— Вы слышали? — испуганно спросил Торрен. — Что за кошмарный бред?

— Говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— А кто должен убить меня? — по наивности спросил профессор.

Курц молчал.

— Возможно, этот малютка, которого вы держите на руках, — ответил Михаил. — Пощупайте, что у него в кармане.

Профессор вытащил пистолет. По телу пробежал озноб. Спина будто переломилась в пояснице. Он протянул оружие Елизарову и, дрожа от боли в спине и горькой обиды, сказал:

— Спрячьте и не давайте ему… Курц! — Профессор толкал в бок рыгающего спутника. — За что хотите убить меня? Меня, профессора Торрена?

— Убить профессора Торрена в его квартире… — в пьяном бреду ронял Курц врезавшиеся в память слова своего шефа.