Ястреб и голубка - Вирджиния Хенли

— Ты имеешь в виду развод? — спокойно уточнил он.

— Конечно, я имею в виду развод, а что ж ты думал — я тебе убийство предлагаю, мерзавец ты проклятый? С тех пор как король Генрих завел моду разводиться[12], это стало мелкой формальностью! Сэр Эдвард Коук, министр юстиции, — твой друг… Что, не так?

Он смотрел на нее, остолбенев от изумления. Конечно, она немало размышляла об этом предмете, но как же ему-то самому не пришла в голову такая простая мысль? Он может развестись с Сарой Бишоп и жениться на Сабби. А она тем временем снова разразилась слезами.

— Милая, — сказал он, обняв ее и укачивая в своих объятиях, — если только это возможно, я получу развод… обещаю тебе, любимая.

Его камзол уже промок от ее слез, когда в ней опять взметнулась ярость:

— Нет, подумать только! Она называет меня жалкой потаскушкой! Эта чертова «королева-девственница»! Кому как не мне приходится выводить пятна с ее платьев, и уж мне-то известно, сколько раз ее юбки оказывались измараны мужским семенем! — Она вдруг сердито взглянула на него: ее обуяло подозрение. — Ты тоже потискал ее в постели?

Он явно понимал: этого она не простила бы никогда.

— Сабби, я ни разу не изменил тебе. Я даже свою жену никогда не «тискал в постели».

— Это только доказывает, какой ты бессовестный гнус! Ты обошелся с этой женщиной самым подлым образом и должен бы как следует поплатиться за это!

— Но теперь ты требуешь, чтобы я развелся с ней и женился на тебе.

Она застыла.

— Я ничего от вас не требую, милорд.

Мэтью женится на мне в любой момент.

Это задело его за живое, и он сердито бросил:

— Со всеми моими любовницами одна и та же история — Мэтью воображает, что влюбляется в них.

Она задохнулась. Это было словно пощечина — он таким образом свалил ее в одну кучу со всеми женщинами, которые жили у него на содержании в прошлом. Едва у него вырвались эти слова, он готов был язык себе откусить.

— Родная моя, маленькая, я не это имел в виду. Конечно же, мы поженимся. Я распоряжусь выправить все нужные бумаги.

Я съезжу в Блэкмур и все там улажу… как только наша кровожадная правительница получит свой фунт мяса[13].

— Не прикасайся ко мне… не смей! Надеюсь, она швырнет тебя в Тауэр!

На этот раз и его терпению пришел конец.

— В этом проклятом бедламе мне делать нечего! — взорвался он.

И крупными шагами вышел из комнаты.

Он добрался до конюшен и оседлал Нептуна. Ему нужно было ощутить чистый ветер, бьющий в лицо; нужно было вдохнуть свежий воздух. Сейчас действительно силен был соблазн — взойти на палубу корабля и отплыть куда угодно, лишь бы не оставаться на месте!

Душа жаждала безрассудства, опрометчивого поступка, как будто, рискнув жизнью, можно скорее вырваться из трясины, в которой он сейчас барахтается.

В задумчивости он отбросил со лба длинную гриву своих черных волос, и при этом рука его наткнулась на шнурки черной маски, которая сейчас болталась, забытая, у него на шее.

Он бросил рассеянный взгляд вниз, на свои одежды, и вдруг вспомнил, что ведь для бала он надел все черное. Мгновенно он сообразил, куда ему следует направиться и чем он должен заняться.

Невдалеке от берегов Шотландии Фульк-Гревиль захватил ирландское рыболовное судно, команда которого занималась закупками пушек и пороха. Теперь и капитан, и матросы этого судна томились в долговой тюрьме Флит. Хок собирался воспользоваться присутствием Фулька на сегодняшнем маскараде — закончившемся так бесславно — и договориться с ним, что за ирландских рыбаков будет уплачен штраф и их выпустят на свободу. Однако теперь Шейну пришло в голову, что куда лучше проделать все это втайне. Сегодня ночью Черный Призрак освободит ирландцев и отправит их на родину… Пусть продолжают свою борьбу за свободу Ирландии.

Шейн повернул вороного жеребца и поскакал пустынными улицами по направлению к Стрэнду. У дворца Уолсингэмов он спокойно пристроил в конюшнях Нептуна, зная, что позднее сумеет забрать его оттуда, если потребуется. Затем он пешком проделал короткий путь мимо Дворца правосудия к тюрьме Флит.

Это было зловещее мрачное здание, выглядевшее именно так, как и должна выглядеть крепость-тюрьма. Однако внутри, как и в прочих лондонских тюрьмах, все держалось на подкупе и продажности. Вор или проститутка могли за деньги получить сравнительно безопасное прибежище на ночь под защитой и точенных червями стен Флита.

Прибегнув к одному из секретных сигналов, известных в преступном мире, Хокхерст без особых затруднений вошел в ворота тюрьмы.

Тюремщик, который его впустил, принял его за грабителя с большой дороги, готового щедро расплатиться за ночлег. Он рассудил, что пусть уж лучше денежки попадут в его карман, чем в карман к мировому судьбе, куда они непременно перекочуют, если этот бродяга будет арестован.

От зловония внутри Флита Хокхерст едва не задохнулся, пока ему не удалось хоть отчасти притерпеться к оному. Стены были влажны от сырости; двор слабо освещали фонари, заправленные отвратительным чадящим салом.

Хок звякнул двумя монетами в кармане, чтобы привлечь внимание тюремщика. Войдя в первый темный переход, Хокхерст схватил того за горло, прежде чем бедняга сообразил, что произошло; а тут еще стражник ощутил прикосновение чего-то твердого к своей ноге, пониже колена.

— Пистолет под колено, — шепотом сообщил Хокхерст, — самое милое дело. Я спускаю курок, пуля проходит вдоль всего бедра и по пути разносит кость вдребезги, а потом, если парень все еще мне дерзит, можно и другой ногой заняться.

Его рука ощутила, как с трудом проглотил слюну перепуганный служитель закона, и Шейн улыбнулся во тьме: он знал, что страх перед обещанным не замедлит сказаться.

— Веди меня к ирландским пленникам, которые попали сюда на прошлой неделе.

Молча, без всяких протестов, тюремщик проводил Шейна туда, куда требовалось, вытащил ключи и открыл камеру. Все сошло гладко, если не считать того, что освобожденные были ирландцами и, следовательно, ни в одном деле не могли обойтись без свары. Первый же узник, покинувший камеру, увидел, что тюремщик лишен возможности употребить власть, и не замедлил этим воспользоваться.

Окинув беспомощного стража презрительным взглядом, ирландец прошипел:

— У, куча навозная, да сгноит Отец наш небесный твои поганые гляделки!

Поскольку он загораживал выход для своих собратьев, тот из них, что шел следом за ним, возмутился:

— Пропади ты пропадом, Шон Мак-Гайр, заткни свою вонючую пасть и шевели задницей!

— Сам ты задница! — последовал задиристый ответ.

— Чума вас порази, олухи, нас всех тут похватают, если мы не унесем отсюда, к дьяволу, ноги! — распетушился третий.