Белоэмигранты на военной службе в Китае - Сергей Балмасов

Опять-таки, как восстановить репутацию? Ведь раньше Тупан верил русским и деньги давал по тем требованиям, которые ему представляли, без всяких проверок. Меркулов рассказывал, что Тупан ему говорил: «Я знаю, что китайцы воруют. Но неужели русские – такая же сволочь, как и наши генералы?» К сожалению, это подтвердилось. Чувство меры в этом отношении было потеряно. А еще – борьба за власть, возможность распоряжаться средствами, подсиживание друг друга, в чем особенно отличился Макаренко, взаимное обливание друг друга помоями, развитое наушничество, поощряемое до сих пор. Если сложить все это вместе, можно представить, какая умственно ограниченная получится картинка русского. Кто бы ни появился сейчас во главе нас, китайцы будут смотреть на него как на жулика. Теперь все изменилось. Кучка русских никакого эффекта не производит на поле сражения, так как масштаб войны другой. Это с китайской стороны. А с нашей стороны – попробуй заманить теперь людей в армию, когда известно, что ее вооружают кое-как и всячески задерживают выплату денег. Это все результат той глупости, которая была проявлена в 1924—25 гг. Не подозревали те «ужасные дураки», что за их деятельность придется расплачиваться через 3–4 года и что Русское дело здесь, в Китае, они провалят, пропьют, как жалкие опустившиеся люди. В моральном отношении наши верхи были не выше тех, кого они вели и кого они презирали. Презираемые заплатили своей кровью за свои ошибки, а верхи – ничего, живут на этой крови, построив свое гнусное благополучие, ничего не оставив после себя, кроме зловония, которое и теперь еще отравляет воздух.

18 августа. Деревня Лю-сон-зе. Всюду пошлятина. Даже в чувствах молодежи и то не найдешь красивых переживаний. Цинизм, глупость и скотство. Не с кем и не о чем поговорить – глупцы, а если не глупцы, то просто нет образованных людей. Да и откуда им взяться, если со школьной скамьи они не выпускают из рук оружия или занимаются только тяжелым физическим трудом. Так и живешь один со своими мыслями и думами. Хожу загорать, не столько для загара, сколько для того, чтобы побыть одному. Перспективы могут быть еще хуже, так как от Тан-Шана подходят войска и вокруг ими заполняются деревни. Возможно, будет наступление, бои и опять Тяньцзин и все «милые» окрестности Чжилийской провинции. Я с ужасом думаю об этом. Идейного осталось мало, и эту идею опошлили ужасно. Какая тут борьба с красными, когда Тупаны борются за власть между собой и обдирают молчаливых китайцев! Здесь ведь не те заносчивые чинуши или лавочники Харбина. Здесь – подлинный народ, живущий своей жизнью, непонятной нам, и терпящий пока все фокусы, что проделывают над ним его же, хватившие европейской культуры более ловкие собратья. И мы, маленькая кучка иностранцев, заброшенная судьбой сюда, вертимся между волнами неспокойного моря жизни этого чуждого нам народа. Живем на его деньги, вряд ли принося ему какую-либо пользу. Неотступно вертятся мысли: «Ну а где буду жить, ну а чем платить долги?» Надо как-то тянуть лямку. Сколько раз встает упреком мне игра в карты! Это она привела меня сюда. Я уже стряхнул половину долгов, стряхнуть бы еще и тогда, после этого, «пожить»! А сколько в первый год жизни и службы здесь мы зря с Шурой спустили денег! Давно были бы без долга. За это время надо напрячь все усилия, чтобы что-то приискать себе. Но тщетна попытка зажечь море… У нас здесь служит вахмистр Любарский, князь, владеет несколькими языками. Хочу с ним заняться английским. Так хочется бросить эту бродячую жизнь!

21 августа. Деревня Лю-сон-зе. К нам прибыли двое русских. Вот что рассказал один из них, старший унтер-офицер 2-го полка, 3-го эскадрона Геннадий Яковлевич Сенкин, 23 года, родом из Амурской области, села Петруши: «После атаки около деревни Ма-ту-ди меня оставили с ранеными в этой же деревне корнетом Урмановым, старшим унтер-офицером Федуриным и всадником Таракановым. Со мной был также оставлен пулеметчик Нури-Ахметов. В нашей крепости были части 13-й армии. Это было в ноябре 1927 г., 25-го числа. Мы сидели в этой крепости-деревне, ожидая подкреплений, но были окружены частями Фына, и после двухдневных боев крепость была ими взята. Начальник штаба 13-й армии был убит. Урманов умер 26-го числа. Похороны были в деревне. Когда 27-го числа выяснилось, что крепость будет сдана, я решил с Федуриным бежать. Через ворота пройти было невозможно, так как они были забаррикадированы, поэтому мы перевели лошадей через стену. Федурин был ранен в обе ноги. Я его как мог посадил на коня, но только мы перелезли стену, как нас со всех сторон обстреляли. Федурин был ранен еще раз в бедро навылет, как и его лошадь. Меня ранило осколком бомбы в правую ягодицу. Видя, что нам не уйти, Федурин просил его пристрелить. Я и сам хотел застрелиться, но винтовка была забита песком, когда мы лезли через стену, и потому это осуществить не удалось. Но в это время Федурин был убит пулей в висок. Я немного от него отошел и лег. Тараканов остался с китайскими конниками нашего полка, так как они не смогли перелезть через стену. Первые цепи фыновцев прошли, не тронув меня. Я лежал лицом вниз. Когда пошли вторые цепи противника, с меня стали стягивать сапоги. Притворяться уже было невозможно, и я сел. Меня взяли и повели к воротам крепости, из которой выезжал генерал Фын. Он сам меня допросил, так как немного говорил по-русски, а я – по-китайски. Он спросил, что я знаю, и я ответил, что знаком со всеми родами оружия. Он сказал: «Хорошо, ничего не бойся, тебе ничего не будет». Меня отвели к пленным и несколько раз били бамбуковыми палками и просто так, поскольку фыновцы были очень сильно озлоблены против русских. Тараканову было хуже, так как когда его поймали в крепости, то отрезали ему нос и хотели прикончить, но другие китайцы заступились. Нас после этого 4 часа фотографировали и несколько дней водили по городу и его окрестностям закованными в кандалы напоказ населению. Нас потом отправили через деревни в штаб, на станцию Коу-Шин в Кайфынг, где были переводчики-китайцы. Конвой говорил всем: «Вот русские, если остались у вас курицы, то несите им». Крестьяне нас щипали, били и даже выдергивали волосы. Конечно, здесь мы сами виноваты в том, что обыкновенно ловили всех куриц, вот мне пришлось отвечать за всех. Пленных китайцев-офицеров задержали, а рядовых распустили. Что стало с первыми – неизвестно. Сначала нас держали с ними под строгим караулом, так что даже оправляться ходили с часовым. Кормили только рисом, давая его в сутки 3–4 чашки. Так продержали нас 2 месяца. Затем нас двоих вызвали закованными в кандалы к Фыну на станцию Си-сян-цян. Мы подтвердили, что знаем и пулеметы, и артиллерию. В результате он назначил нас пулеметчиками на старый бронепоезд «Пекин». Он был взят у наших войск. Когда мы прибыли в Кайфынг, местные жители утешали нас, говоря, что долго нас мучить не будут, так как скоро убьют. Они и Фын нам говорили, что команду с бронепоезда «Пекин» – 23 человека водили 2 дня по городу, продев в нос кольца, а затем отрубили головы. Пощадили только двоих, и то за их молодой возраст».

Какая трагедия, а об этом никто не знает! Вот прелести службы!..

«Мы были на этом бронепоезде 3 месяца, но не вместе, а на разных пулеметах. Кроме нас, на каждом пулемете было еще по 4 китайца. Никуда без конвоя нас с бронепоезда не пускали. Во время боев с мукденцами при нашем участии было взято 3 танка. На них были итальянские пулеметы «митральезы», которые китайцы не знали. Обратились к нам. Так как я их знал, то меня возили по всему фронту. Так я побывал в Хонане, в 5-й и 6-й армиях. Ими командовал генерал Лун-чжун-хуй. На правом фланге были 20-я и 15-я армии. Это были самые надежные части Фына. Также по пулеметам ездил майор Черных, который служил у Чу Юпу и был взят в плен. Он был командирован на Южный фронт, и я его потерял из виду. Потом мы с Таракановым участвовали в боях с мукденцами под станцией Чан-у-фу. Эту станцию мы спалили. Все это время за нами на бронепоезде очень зорко следили. Затем мы попросили командующего бронепоездом подполковника Тун-Чжан, чтобы нас перевели в оружейную мастерскую при штабе броневой дивизии. Эту просьбу выполнили. Там стало значительно легче, так как здесь не так строго следили и мы носили штатский костюм. Работы было очень мало.

По мере отступления мукденцев мы продвигались вперед. В июне этого года, до соединения Фына с Ен Си Шаном и Чан Кайши, у Фына не хватило снарядов и вообще боеприпасов. Фронту был отдан приказ, чтобы стреляли только в случае крайней необходимости».

Это мы знали, но это не удержало шандунцев от отступления.

«Двигаясь вперед, мы дошли до Пекина и Тяньцзина. Наша мастерская была на станции Фын-тай в 10 километрах от Пекина. Там нас по очереди пускали в отпуск, другой оставался заложником. Мы решили удрать, улучив удобный момент, но нам надо было купить хорошие штатские костюмы. Обстановка к нам была очень благоприятной. Начальник мастерской к нам относился очень хорошо, и мы однажды попросили себе лекарств, так как якобы плохо себя чувствовали и Тараканов для верности растер себе глаз до красноты. Начальник мастерской дал нам 15 долларов. На них мы купили себе 2 костюма. В это время командир бронепоездов и начальник мастерской часто ездили в Пекин к Фыну. Тогда же мы познакомились с одним китайцем, сторонником У Пэйфу и противником новой власти. Когда наши начальники уехали, мы попросили его купить нам билеты до Тяньцзина на оставшиеся от «лечения» деньги. Этот китаец нам во всем содействовал, но нас все знали, и нам было трудно проехать до Тяньцзина. Когда в поезде проверяли билеты, то нас заметил один из контрразведчиков и спросил, куда мы едем. На это я сам ему задал такой же вопрос. Он ответил, что до Тяньцзина. Я ему ответил, что мы едем туда же, и он прошел мимо. После этого мы пересели в другой вагон и постарались скрыться от посторонних взглядов. Было уже темновато, так как дело клонилось к ночи. Мы сели в угол вагона, где был чайный буфет, и сидели, низко наклонившись. Когда описанный выше контрразведчик проходил 2-й раз, видимо, разыскивал нас, но не заметил, а мы осторожно за ним следили. В Тяньцзине мы добрались до Европейской концессии и спаслись от плена. Все свои переживания я заносил в дневник, но должен его был перед бегством уничтожить.