Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

Отец и маменька, кажется, потеряли надежду на то, что найдется кавалер, который сможет составить Мари удачную партию. Не находилось кавалеров. А если вдруг находились, то неизменно переключали свое внимание с Мари на Анюту. Как бы то ни было, а родители были готовы махнуть рукой на свою старшую, не слишком красивую и не особо покладистую дочь. Мари прекрасно осознавала, что ее брак с Гордеем будет воспринят как мезальянс. Но в глубине души надеялась на родительское если не одобрение, то хотя бы равнодушие, которое могло стать для нее вольной грамотой.

В том, что Гордей сделал ей предложение, Мари призналась лишь нянюшке. Только в ней одной она чувствовала безоговорочную поддержку. Ей одной она могла доверить свою самую главную тайну.

— Любишь, говоришь? — Костяной гребень в нянюшкиной руке скользил по волосам Мари мягко и ласково.

— Очень люблю. Больше жизни!

— А и не удивительно, Маша. Его род из того же источника силу берет, что и твой.

— Из какого источника? — спросила Мари. Чувствовала она себя сейчас, как в далеком детстве, когда нянюшка рассказывала им с Анютой удивительные сказки.

— Из болота. Откуда ж еще? Все ваши силы и беды от него. — Гребень замер, а потом больно дернул Мари за волосы. — Ох, Маша, позовет она тебя. Позовет рано или поздно. Сперва она за старшую берется, а уж потом, ежели ничего не выходит, младшую подманивает.

— Кто? — спросила Мари, не обращая внимания на боль от гребня.

— Твое она уже взяла, а скоро свое станет предлагать. Обещать станет разное, Маша. Так вот, послушай меня, девочка. — Голос нянюшки упал до едва различимого шепота. — Не бери у нее ничего. Все одно обманет. Ты плоть от ее плоти, кровь от крови. Защищать она тебя будет до последнего, в обиду чужакам не даст, но и счастья ты от нее не дождешься.

— Да про кого ты речь ведешь, няня?! Хватит уже загадками разговаривать! Скажи прямо!

— Прямо? — Мари видела свое и нянюшкино отражение в настольном зеркале. Ее отражение злилось, нянюшкино печалилось. — Я тебе про Марь толкую, девочка!

Вот и нянюшка про Марь… То ли болото, то ли рыба, то ли остров. Удивительное, неосязаемое существо. А есть ли оно на самом деле?

— Ежели у нее что попросить, она непременно желание исполнит, — сказала нянюшка задумчиво. — Только просить должна одна из вас. Не все ее могут слышать, не со всеми она хочет говорить. Вот я слышу, но отвечать мне она ни за что не станет. А вы с Гордеем уезжайте отсюда как можно скорее. Может, еще не поздно.

— Мне не нужно от нее ничего. — Мари заглянула в глаза зеркальной нянюшки, и та печально улыбнулась. — У меня все есть для счастья.

— Мать твоя тоже так считала. А потом повстречала твоего отца. И появились желания-то.

— Тот дом на Змеиной заводи… Это в нем жила маменька в детстве? Это ее дом?

— Догадалась. — Нянюшка нахмурилась. — А и не удивительно! На кого угодно можно морок и беспамятство накинуть, но не на такую, как ты.

— Я была там. Видела фотокарточку.

— Твоя мать хотела дом сжечь, чтобы не осталось ни следов, ни воспоминаний. Марь не позволила. Без ее дозволения тут ничего не делается.

— Что мама у нее попросила?

— Отца твоего, знамо дело! — Нянюшка покачала головой. — Молодой, красивый, богатый. Граф! А она — егерская дочь… Красивая, умная, но не ровня ему.

— И она попросила любви? — спросила Мари, представляя ту свою маменьку, юную и влюбленную в молодого графа.

— Любовь ей была без надобности, но богатство и титул можно было получить только через любовь. Так что да, она загадала, чтобы молодой граф Каминский любил ее без памяти, а другие напрочь забыли об ее низком происхождении.

— А расплата? Чем ей пришлось заплатить?

Эта история была похожа на одну из памятных Мари детских сказок.

— Иногда мне кажется, что душой, — сказала нянюшка так тихо, что Мари едва расслышала. И тут же в голове её словно вспыхнуло что-то болезненно яркое, открылась скрытая от всех правда.

— Нянюшка, — сказала Мари тоже шепотом, — а кто ты ей на самом деле?

— А я ей родная мать, Маша. Ей мать, а вам с Аней, стало быть, бабка. Только не может быть у графини Каминской такой матери.

Нянюшка — или теперь правильно говорить бабушка? — печально улыбнулась.

А Мари поймала ее по-стариковски сухую руку, прижалась к ней щекой.

— Бабушка…

— Называй меня нянюшкой, Маша. Так привычнее. Да и тебе безопаснее.

Наступило долгое молчание, во время которого зеркальная нянюшка расчесывала волосы зеркальной Мари.

— Они меня отпустят? — Нарушила Мари это молчание. — Позволят мне жить так, как я пожелаю?

— Не знаю. — Нянюшка покачала головой, а потом спросила: — А что для тебя их дозволение, Маша? Ежели любишь своего доктора, так и люби. Не жди ни от кого ни помощи, ни дозволу.

В глубине души Мари уже все для себя решила. И слова любимой нянюшки, которая и не нянюшка ей вовсе, а родная бабушка, лишь утвердили ее в этом решении.

Глава 32

Пожар вспыхнул в конце весны. Вернее сказать: сразу два пожара.

Первый случился на болоте. Очнувшись от зимней спячки, затлели, задымили торфяники. В небе над болотом теперь отчетливо виделось розовое марево. Или зарево? И тощие болотные волки, которых деревенский люд называл псами Мари, все чаще выходили на границу болота, а иной раз эту границу пересекали, чтобы рвать живность и пугать сельчан. Пока до настоящей трагедии дело не доходило, но разговоры, что нужно снарядить охотников на болото, звучали все громче