Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

Перевернув последнюю страницу рукописи, я тяжело задумался. Предстояло высказать автору свое мнение. Знаю, что он был движим лучшими чувствами и не кривил душой, составляя мое жизнеописание. Все верно, кроме последней главы: «счастливые звезды» так и не соединили нас с Мензер! Я вложил в конверт для Дадашзаде вместе с мелкими поправками давнее письмо от нее. Оно стало теперь подобно шелковому лоскутку. Мне вручили его в день выписки из больницы. Если бы Дадашзаде прочел его раньше, последняя глава книги выглядела бы иначе.

Моя судьба сделала новый крутой поворот…

Часть третья

ВЕЧНАЯ ТРЕВОГА МОЯ

1

К назначенному времени собирались коммунисты района. Дверь то и дело отворялась и захлопывалась, нарушая чинную, настороженную тишину. Все здесь хорошо знали друг друга, но почему-то не раздавалось громких приветствий и никто не обменивался крепкими рукопожатиями. Куда же девалась добродушная шумливость земляков?! Сдержанностью жестов, пытливыми взглядами исподлобья, вежливыми кивками все, на удивление, повторяли друг друга.

Мне стало скучно и не по себе от этой чиновничьей заторможенности зала. Отойдя в сторонку, я стал рассматривать карту Эргюнешского района. Селения, засеянные поля, водоемы — все было разграничено и обведено межевой чертой.

Глядя на разнообразное переплетение линий, я вообразил картину человеческих душ. Ведь каждый из нас представляет особый мир. Но если попытаться передать графически или цветом изломы судьбы, скрытые качества и воплощенные замыслы любого из сидящих здесь, какое смешение красок предстанет перед нами!

Спокойный настойчивый голос работника Центрального Комитета заставил сосредоточиться. Он представил меня собравшимся:

— Товарищ Замин Вагабзаде… — сделал паузу, щелкнул замочком на коричневом кожаном портфеле и вынул памятный листок, который положил на столе перед собою. — Я уполномочен говорить от имени Центрального Комитета нашей республики. — Покосившись на листок, коротко пересказал важнейшие моменты моей биографии. Причем не просто излагал, а как бы подтверждал каждый факт всем весом и авторитетом высокого органа, который представлял. — Товарищ Вагабзаде рекомендуется нами на должность первого секретаря районного комитета партии. Окончательное решение предоставляется вам, товарищи коммунисты.

Для зала эти слова были чем-то вроде разорвавшейся бомбы. Такого поворота событий никто не ожидал. Возник легкий изумленный шумок, зашаркали подошвы, заскрипели стулья. Несколько месяцев подспудных волнений, догадок и тайных надежд, которыми жил весь район, разрешились самым неожиданным образом. Мое имя в предварительных негласных дебатах никем не называлось.

Стороной я слышал, что дела в районе идут не блестяще. Это передавали земляки, которых я изредка встречал в Баку. Затем стало известно, что первый секретарь Эргюнешского райкома снят с работы. Газеты опубликовали сообщение без подробностей с жесткой, но достаточно стереотипной формулировкой: злоупотребление служебным положением.

Лишь спустя месяц меня пригласили в ЦК. Уже пришлось побывать в нескольких ответственных кабинетах, но дело не прояснилось, и как меня собираются использовать, я не знал. Однако на прямое предложение ответил без запинки:

— Буду работать, куда пошлет партия.

Это прозвучало так по-фронтовому, что секретарь сделал невольный жест, чтобы я оставался на месте, опасаясь, видимо, что я сейчас встану перед ним и вытянусь по всей форме.

— Я тоже бывший солдат, — сказал он мимоходом с легкой, дружеской улыбкой. — Но желать работать — еще не значит уметь работать, товарищ Вагабзаде. Необходим определенный хозяйственный опыт и особенно четкое понимание сегодняшних проблем. Район сельскохозяйственный, но в нем есть крупные строительные объекты. Большинство населения занимается скотоводством, хлопком, овощами, виноградом. Однако последнее время район отстает по всем показателям. Вернее, топчется на месте. А стоять на месте равносильно тому, что пятиться назад! Еще тревожнее нарушения партийной этики в районе. Бюрократизм должностных лиц. Зазнайство. Взяточничество. — Внезапно он переменил тон: — Я знаю, что вы начинали свой трудовой путь водителем грузовика. В транспортных проблемах разбираетесь досконально. Но в районе сотни рабочих участков и точно такое же разнообразие профессиональных проблем. Конечно, вы не обязаны все уметь и за все хвататься сами. Ваше дело организовать. Работа с массами — то же человековедение! Партийный работник как бы конструктор народных талантов. Ответственность за нераскрытые таланты тоже ложится на вас. Помните об этом.

Прощаясь, я пробормотал, что буду надеяться на помощь. Он прервал меня энергичным недовольным жестом:

— Нет, не ждите постоянных указок от меня, от другого, от третьего! И на послабление не рассчитывайте. Вашей настоящей опорой может стать только районный актив, если вы сумеете его сколотить вокруг райкома. Ориентируйтесь на собственную совесть, на немеркнущие идеалы нашей партии. — Он вернулся к столу и несколькими быстрыми штрихами начертил на листке бумаги две пирамиды: одну конусом кверху, другую в перевернутом виде. — Взгляните, товарищ Вагабзаде, на рисунок. Нет, нет, я не собираюсь экзаменовать вас по геометрии! Предположим, что это символическое изображение народа и руководителя. Если партийный работник в своей деятельности будет ориентироваться на первую фигуру, то есть, поднимаясь по служебной лестнице, стремиться к узкой вершине, он рискует слишком далеко удалиться от основной массы и остаться в окружении лишь ограниченного круга лиц. Но есть иной путь. От нескольких первоначальных помощников все более и более расширять общение с народом, заряжаясь его силой и мудростью. И даже если споткнешься, множество рук протянутся поддержать тебя и удержать на достигнутой высоте… Впрочем, — он усмехнулся, — говорить о падении вам пока рановато.

— Мне оно мерещится уже и сейчас, — вырвалось у меня. Я хотел поправить неловкость. Чтобы не прослыть трусом, как-то иначе закончить разговор, но тщетно ворошил мозг в поисках подходящей фразы.

Секретарь сам вывел меня из затруднения:

— А я вот верю в вас! И знаете почему? Именно из-за тяжести задач, которые стоят перед вами. Вам придется пустить в дело всю свою энергию. Немедленно, без раскачки! Если бы недуги, поразившие Эргюнеш, ограничивались одним районом — это было бы еще полбеды! Все первое послевоенное десятилетие мы прожили в своеобразном опьянении от сознания победы в тяжелейшей из войн. Потеряли бдительность, слишком понадеялись на свою силу… Приходится теперь в этом сознаться.

Меня поразил не столько смысл слов, сколько то несомненное волнение, с которым они были произнесены. Он нервно свернул листок с изображением двух пирамидок, придвинул стул вплотную ко мне. Голова его была опущена. Голос звучал глухо:

— Лицо врага изменилось. Часто он даже не вовне, а внутри нас самих, ибо, если быть честным до конца, мы тоже замечаем в себе симптомы перерождения, тягу к спокойной, самодовольной жизни. Болезнь распространяется, товарищ Вагабзаде! Как ядовитые плевки, она заражает молодежь. Некоторые положительно сделались пленниками понятий престижа, обставили себя, как крепостью, множеством лишних, бессовестно дорогих вещей! Но и это не главное. Изменился сам душевный настрой. Ужасы и лишения минувшей войны возродили понятие «черного дня», поселили инстинктивную боязнь его. Отсюда безрассудная жажда накопительства. В тридцатые годы мы были намного беднее, но нас не покидал оптимизм. Завтрашний день означал для нас лучший день! Война больно ударила по многим иллюзиям. Слабые потеряли веру в будущее. Они не враги, но уже и не помощники нам. С этим непростым явлением вы тоже столкнетесь в районе. Конечно, мы несколько запоздали. До сих пор многое не изучено и не названо вслух. Но долг каждого из нас, партийных работников, помешать углублению недуга. Сколько хватит сил… — Внезапно он переменил тон, поднял голову, прямо посмотрел мне в глаза. Усмехнулся уголками губ. — Вот и планируйте время своего «падения», хорошенько поразмыслив обо всем этом.

Мы оба принужденно засмеялись. Бумажной трубочкой он ритмично постукивал по столу, словно ожидая от меня еще каких-то слов.

— Последние годы я отдалился от районной жизни, — сознался наконец я. — Забыл даже имена земляков. В родном селении появились приезжие. Вы говорите, люди там изменились? Какого же мне придерживаться ориентира? Кому доверять? Кого сразу взять под сомнение?