Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак

Я опустилась рядом с ним на колени и спросила: «Вы ничего не хотите мне сказать?»

Но он не мог говорить, он плакал.

Я тоже заплакала, потому что все это было очень страшно и потому что плакал он. Рассказать об этом словами невозможно. Всю ночь я пыталась его успокоить.

«Вы на самом деле этого не знаете?» — спросила она меня, немного помолчав. Я должен заметить, что она не проронила ни одной слезинки, рассказывая об этом.

«Что вы хотите этим сказать? Что я должен знать?» — спросил я в ответ.

«Вы не потеряли тогда своих близких?»

«Нет, погибло несколько знакомых, но все близкие остались живы».

У него в ту ночь погибли все родные, и он умолчал об этом. Погибли родители, сестра и бабушка, которая, как я думаю, жила с ними. Он сам спасся лишь случайно. Но он считал, что просто сбежал, и остро чувствовал свою вину. Вот что было. Я не смогла его переубедить.

Они все жили в Гамбурге, недалеко от того места, где он нашел меня. Все остальное он рассказывал мне так, чтобы не выдать себя. То, что он говорил об отпуске, было правдой. Дома испекли сливовый пирог, потому что это был последний день его отпуска. Он все время возвращался в своем рассказе к этому сливовому пирогу, и мне было невыносимо больно его слушать. Именно тогда случилось самое худшее. Пирог уже был готов, когда завыла сирена воздушной тревоги. Они вытащили его из духовки, чтобы дать остыть, поставили его на стол и пошли в подвал. Тот пирог — это было последнее, что видел Матес в своей квартире.

Потом начался налет. Никто из нас не мог предположить, что он будет таким страшным. Мы ждали того, к чему мы привыкли за несколько лет. В некоторых местах бомбы попадут в дома, они сгорят. При этом погибнут несколько человек, а потом налет кончится, и все будут этому радоваться. Да, люди привыкли к налетам: такова жизнь. Матес был молод, к тому же он был солдатом и, наверное, решил показать, что ему все нипочем. Я могу хорошо себе это представить. Или же ему было просто скучно сидеть в подвале со стариками и женщинами.

Когда он услышал, что бомба попала в дом, стоявший напротив, он выбежал из подвала, чтобы принять участие в тушении пожара. Это было вполне правильным решением. Я несколько раз ему это повторила. Выйдя наружу, он понял, что этот налет намного сильнее того, который был два дня назад. Тогда бомбы упали на отдаленный район, и все думали, что повторения не будет. Говорили, что у противников просто нет столько самолетов и они не смогут снова совершить подобное. Но они ошибались.

Пока он был у домов на противоположной стороне улицы, чтобы участвовать в спасательных работах, с неба снова посыпались бомбы. Он был вынужден отбежать подальше, решив, что это конец и он неминуемо погибнет. Однако, когда он смог встать, он увидел, что дома его родителей и соседних домов больше нет, а все остальные дома квартала объяты пламенем. Я не знаю, как долго он оставался там, раздумывая, можно ли что-нибудь сделать. Как бы то ни было, он бросился бежать и бежал до тех пор, пока не наткнулся на меня. Потом он вместе со мной поехал за город. Конечно, ничего бы не изменилось, останься он там. Скорее всего, он бы тоже погиб. Но сам он так не думал. Он обвинил себя в том, что единственный из семьи остался в живых. Поэтому утром он снова поехал в город, чтобы еще раз увидеть то, что произошло. Он попытался пройти на свою улицу и добраться до дома, но это оказалось невозможно, потому что весь квартал продолжал гореть. Люди говорили ему, что надо подождать, пока все затухнет. Без дождя это заняло бы несколько дней. Тогда Матес отправился в пригород, к знакомым, у которых хранился чемодан сестры. Я не знаю, что он сказал тем знакомым. Но чемодан он принес мне.

Но я ничего об этом не знала. Он все время вел себя так, словно считал своим долгом помогать мне, и я поверила в это.

Не следует думать, что он рассказывал мне все так же, как я сейчас рассказываю вам. Наверное, что-то он говорил по-другому. Он все время повторялся. Иногда мне приходилось зажимать ему рот, чтобы он не закричал. Иначе его было бы слышно за лесом — кругом стояла такая тишина. Я рассказываю это не для того, чтобы посмеяться над ним. Матес не был слабаком, не думайте о нем так.

Понемногу он успокоился, а потом уснул. Я, естественно, осталась лежать рядом с ним. Я боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его. Рука моя окончательно онемела — на ней лежала его голова.

Когда рассвело, он не проснулся. Птицы подняли такой оглушительный гвалт, какого я не слышала никогда в жизни. Но он продолжал спать, ничего не слыша. Я не стала его будить, хотя он собирался встать рано. Пусть поспит, решила я, это для него важнее. Не накажут же его за это. Когда Матес наконец открыл глаза, он долго не мог понять, где он и что с ним. Он едва снова не заснул. Но потом взял себя в руки и сказал: «Мне надо идти».

«Да, это правильно», — сказала я, затем встала, накинула синий халат и разожгла плиту, чтобы сварить кофе. Голову я прикрыла платком, потому что не успела причесаться. Между тем он тоже встал и быстро оделся. Мы почти не разговаривали. Потом он оттащил матрац обратно в спальню. Одеяло он повесил на стул, чтобы проветрить. О журнале он больше не вспоминал. Потом я взяла его с собой. Остальные журналы положила обратно на полку, чтобы хозяева ничего не заметили.

Когда кофе был готов, мы сели за стол. Я хотела предложить ему хлеба, но он меня опередил.

«Ты ничего не хочешь взять в дорогу?» — спросила я.

«Спасибо. Мне все дадут. Оставь еду себе».

Говорили мы в тот момент мало. О всяких пустяках: о погоде, о том, что следующий