Грешный - Шарлотта Физерстоун

— Так теперь вы стали сводником?

Отец отвесил Мэтью звонкую пощечину, но тот и глазом не моргнул. Ах, как бы ему хотелось ответить герцогу, набросившись на него с кулаками! Но Мэтью узнал: если бы он поддался яростному порыву, наверняка не смог бы остановиться. Он бы убил старого ублюдка — за то, что он делает теперь, а еще за то, на что закрывал глаза раньше.

— Да как ты смеешь? — взревел герцог.

— Нет, сэр. Как смеете вы? Вы продали меня за сталь и звонкую монету!

Вспыхнув до ушей, отец поправил свой жилет:

— Ты женишься на девчонке, дашь ей свой титул в обмен получишь ее приданое, которое поможет увеличить герцогское состояние. А еще ты дашь мне наследника. Надеюсь, он будет более разумным, чем ты.

Лицо Мэтью стало пунцовым от ярости.

— Нет. Герцог с силой хватил кулаком по столу:

— Ей–богу, ты сделаешь все, что я скажу! Я знаю твою ахиллесову пяту, братец, и я не побоюсь использовать твою слабость против тебя!

Джейн… Мэтью затрепетал от страха от одной только мысли, что отец каким–то образом узнал о его чувствах к простой медсестре и теперь собирается их разлучить. О боже, его отец собирается сделать с Джейн что–то ужасное!

Мэтью помчался к двери, он должен был отыскать возлюбленную сейчас, немедленно! Но слова отца заставили его замереть на месте:

— Слишком поздно, сэр. Что сделано, то сделано. Приведи себя в порядок и приходи в темно–красную гостиную, чтобы попить чаю в компании своей будущей жены.

Мэтью нашел Джейн стоящей на мосту. Опираясь на перила, она наблюдала за лебедями, кружащимися по водной глади. Он подбежал к любимой, заключил в объятия и крепко прижал ее к себе.

— Джейн! — Прижавшись лицом к ее шее, Мэтью вдыхал знакомый, успокаивающий аромат.

— Доброе утро! — рассмеялась Джейн, но ее спутник не был расположен к веселью. Ему нужно было убедиться, что с любимой женщиной все в порядке. И она понимала это. Сжав лицо Мэтью в своих ладонях, Джейн заглянула ему прямо в глаза — и тот понял, что она увидела в их глубине. Возлюбленная нежно предложила графу руку, и он сжал ее кисть, поведя по направлению к мастерской.

Когда они зашли в дом, Уоллингфорд захлопнул дверь, словно закрываясь от окружающего мира, своего отца, той женщины, с которой ему предстояло вступить в брак. Сейчас он хотел сосредоточиться только на Джейн.

— Ты будешь писать меня сегодня? — спросила она.

— Нет. — Мэтью по–прежнему не мог оторваться от Джейн, он не был в состоянии успокоить свои эмоции и мысли, чтобы приступить к портрету. Подойдя к возлюбленной, он мягко обнял ее за талию и притянул к себе: — Потанцуй со мной, Джейн.

Ее глаза вспыхнули под очками.

— Я не знаю, как это делается.

— Помню, ты уже говорила об этом. Тогда я подумал, что это так грустно… Каждая женщина должна уметь танцевать.

— Только не барышни, которые вечно остаются без кавалеров на танцах.

— Нет, особенно такие барышни! Я бы хотел взять за правило танцевать, по крайней мере, с одной из таких барышень на каждом балу.

— Зачем ты дразнишь меня? — снова рассмеялась Джейн. — К тому же где и когда я смогу воспользоваться подобным умением?

— Всякий раз, когда ты со мной.

Мэтью закружил Джейн по комнате, но она тут же споткнулась и наступила ему на ногу. Улыбнувшись, он помог ей восстановить равновесие.

— Сними свое платье, разденься до сорочки. А заодно и обувь скинь.

Джейн смотрела на него минуту, показавшуюся вечностью, он наблюдал за ней, чувствуя, как грудь разрывается от боли и тоски. Он не может потерять ее, только не теперь, когда чудесным образом обрел!

Уоллингфорд никогда не женился бы на Констанс Джопсон. Он предпочел бы жить в бедности вместе с мисс Рэнкин и никогда не знать другой женщины, которой нужен только его титул.

Джейн разделась до тонкой сорочки. Сегодня ее шею огибала красная атласная лента, завязанная сзади на бантик. У бедняжки не было никаких драгоценностей, и эта мысль обрадовала Уоллингфорда. Он хотел подарить Джейн ее первое украшение.

— Подойди сюда. — Мэтью жестом подозвал любимую к себе и сжал ее протянутую руку. В следующее мгновение он приподнял Джейн, поставив ее ноги на свои. Теперь грудь возлюбленной касалась его груди.

— О! — вскрикнула она, еле удерживаясь в его руках.

— А теперь разреши мне научить тебя, Джейн. Просто следуй за моими движениями.

Мэтью закружил ее, считая про себя такты и напевая под нос мелодию любимого вальса. Посмотрев на Джейн, он увидел, что та прикрыла глаза, позволив себе двигаться в одном ритме с ним. В этот момент все слова были абсолютно ненужными, имело значение лишь одно дыхание на двоих, соединение пылающих тел. Мэтью переместился в спальню, где наконец и остановился.

— Я знала, что ты приведешь меня сюда!

— Джейн, ты так мне нужна! — отозвался Мэтью. При воспоминании о жестком требовании отца все его тело пронзила дрожь. Омерзительный страх вновь начал вползать в душу, и он потянулся к Джейн.

— Я здесь, Мэтти.

Любимая покорно улеглась на постель, устроившись рядом с ним. Мэтью вытащил заколку из ее гладкой прически, и длинные рыжие волосы волнами упали на его плечи и грудь. Граф с наслаждением вдыхал аромат мягких локонов, — тонкий, едва уловимый запах мыла. Этот аромат странным образом возбуждал Уоллингфорда, он взял прядку волос и глубоко вдохнул исходящее от них благоухание. Это Джейн! Его Джейн.

Закрыв глаза, Уоллингфорд приказал сердцу замедлить свой темп, а телу — расслабиться и впитать пламень женщины, лежавшей совсем близко. Граф хотел ее с неистовой силой, и это необычное, только–только пришедшее к нему ощущение пугало, гнало его прочь от чувств и эмоций.

Если бы Мэтью был сильнее, он просто овладел бы этой женщиной, взорвался внутри ее тесного, манящего лона, а потом навсегда изгнал бы ее из своей жизни. А еще лучше — оттолкнул бы ее от себя сразу, положив конец эмоциональной близости, которая столь неосторожно возникла между ними. Но сейчас Уоллингфордом владело нечто не поддающееся его контролю. Непостижимым образом он был связан с мисс Рэнкин, и подобное родство душ он не чувствовал прежде никогда и ни с кем. Он не ощущал подобных эмоций по отношению к Реберну и Саре — тем единственным людям, в искренней привязанности к которым он мог признаться.

Почему же теперь, после двадцати лет методичного очерствения души, после двух десятилетий медленной, мучительной смерти, он смог услышать голос одной–единственной женщины? И почему его душа с такой готовностью откликнулась на этот голос? Он терялся в догадках, не в силах найти ответ…

— Мэтью!