Истоки русской души. Обретение веры. X–XVII вв. - Сергей Вячеславович Перевезенцев

подспудно осуждается и само христианство, не способное внести правду и истину в реальную земную жизнь. Зато наиболее яркими и сильными фигурами в христианском мире оказываются лишь такие государи, как Дракула.

Как можно было заметить, предложенный вариант трактовки произведений Федора Курицына побуждает иначе взглянуть на религиозно-философские взгляды этого мыслителя. Вряд ли его можно считать гуманистом или деятелем Предвозрождения. Скорее сочинения Курицына — это свидетельство его глубокого увлечения ветхозаветной тематикой. И его творчество показывает, сколь далеко в сторону от православия могло увести такое увлечение.

Судьба «Сказания о Дракуле» была непростой. Признанная, по выражению того времени, «неполезной повестью», она долгое время не включалась в рукописные сборники. В то же время идея сильного, самовластного государя, главным свойством которого было бы соединение жестокости и справедливости, в XVI веке все более набирает силу. Об этом позднее писал Иван Пересветов, на этих качествах государя заострял внимание в своих произведениях и царь Иван Васильевич Грозный.

Федор Иванович Карпов

Федор Иванович Карпов (ум. до 1545 г.) — русский дипломат, один из руководителей восточной политики России при трех государях — Иване III, Василии III и Иване IV. Впервые он упомянут как постельничий Ивана III в 1495 году. В 1529 году Федор Карпов получил чин окольничего, а в 1537-м — чин и должность оружничего (один из высших чинов, связанных с заведованием царским арсеналом).

В историю русской религиозно-философской мысли Федор Карпов вошел как автор нескольких «Посланий», из которых до нас дошло четыре: два — Максиму Греку, одно — митрополиту Даниилу и одно — иноку Филофею.

Вообще, Федор Карпов отличался пытливым умом и самыми широкими интересами, его волновали проблемы философии, астрологии, богословия. Причем волновали в буквальном смысле слова, ибо неутолимая жажда познания исходила из самого сердца русского мыслителя. Так, в одном из «Посланий» к Максиму Греку, в котором Карпов просит разъяснить темные места из Третьей книги Ездры, он восклицает: «Я же теперь изнемогаю умом, в глубину впал сомнения, прошу и умоляю, чтобы ты мне что-нибудь целебное насыпал и мысль мою успокоил…» И продолжает: «Молчать не в силах: ведь не молчит во мне смущенная моя мысль, хочет знать то, над чем она не властна, и пытается найти то, чего не теряла, стремится прочесть то, чего не изучила, хочет победить непобедимое»[75].

Сам Федор Карпов показывает себя прекрасным знатоком не только Священного Писания, но и античной философии и литературы. Об этом свидетельствует его «Послание митрополиту Даниилу», в котором встречаются цитаты из Аристотеля и Овидия, упоминается имя Гомера. Кроме того, знал он и католическую литературу.

«Послание митрополиту Даниилу» — это вообще наиболее интересное сочинение русского мыслителя. Оно представляет собой ответ на письмо митрополита, в котором Даниил призывает своего адресата к «терпению». Карпов же, воздав в начале своего «Послания» хвалу уму и литературному таланту митрополита, всю вторую часть посвящает опровержению мнения Даниила.

Все опровержения строятся, казалось бы, на простой идее — «терпением» следует строить жизнь духовную, но мирское общество не может жить на основе этого принципа. Мысль эта, конечно, не новая, и каждый реально действующий русский политик с ней был знаком давно на практике. Однако Федор Карпов выстраивает целую систему возражений, благодаря чему он, можно сказать, представляет митрополиту Даниилу концепцию своеобразного «идеального общества», в основе которого должны лежать «правда», «закон» и «милость».

Как показали современные исследования, источником столь стройной концепции Федора Карпова послужили труды Аристотеля — «Никомахова этика» (Карпов прямо ссылается на 10-ю книгу этого сочинения) и «Политика». Карпов был знаком с сочинениями Аристотеля в латинском переводе, и в «Послании» встречаются прямые переводы на русский язык многих аристотелевских терминов: «дело народное» — «res publica», «начальство» — «principatus», «гражданьство» — «civitas». Впрочем, естественно, что положения аристотелевской теории русский мыслитель рассматривал через призму христианского миросозерцания.

По убеждению Федора Карпова, терпение должно быть присуще «всем христианам» — «одним более, другим менее в зависимости от лиц, и обстоятельств, и времени». Однако если «терпение» становится во главу общественного устройства, то общество погибает: «Долготерпение среди людей без правды и закона общество достойное разрушает и дело народное сводит на нет. Дурные нравы в царствах вводит и делает людей непослушными государям из-за нищеты».

Следовательно, основание всякого государства составляет «правда». В толковании Карпова «правда» — это справедливость (интересно, что Аристотель ставит «правду» даже выше «справедливости»). В реальной жизни «правда» находит свое выражение в «законах». Федор Карпов утверждает: «Должны были люди во всякие времена под властью закона жить». Более того, «закон» превращается у русского мыслителя в оригинальную теорию поэтапного развития человечества. Первый период, во времена «естественной жизни», люди жили «под законом естественным». Во второй период, во времена Закона, — «под законом Моисея». В третий период, длящийся до сих пор, «во времена Благодати», люди живут «под законом Христовым».

Хотелось бы обратить внимание, не проводя строгих параллелей, что подобная периодизация человеческой истории во многом схожа с периодизацией, которую за триста лет до Федора Карпова, в XII веке, предложил Климент Смолятич в своем «Послании к Фоме».

Справедливые законы позволяют устроить справедливое же общество. Подданные оказываются защищенными от притеснений со стороны правителя: «Для того даны законы, чтобы не было так, что кто сильный — все может». Начальствующие с помощью законов добиваются подчинения подданных. Добрые люди перестанут страдать от злых: «Потому законы были нужны, чтобы страхом перед ними человеческая дерзость обуздалась и чтобы спокойно существовала между негодными невинность».

Вполне естественно, что законы издаются «начальниками». Более того, в понимании Федора Карпова все люди нуждаются «во власти царей», которых он сравнивает с гуслями библейского царя Давида: «Всяким странам и народам необходимы цари и начальники, которые должны быть наподобие гуслей музыканта Давида». Ведь как музыкант, играя на гуслях, создает гармоничную мелодию, так и цари обязаны своими действиями создать гармоничное общество.

И здесь на помощь царям приходит «милость», ибо «милость без правды есть малодушество, а правда без милости есть мучительство». Вместе же они и поддерживают гармонию в обществе: «Милость, правдою поддерживаемая, а правда, милостью укрощаемая, сохраняет царю царство на многие дни». Царь же, не соблюдающий справедливости, достоин осуждения на Страшном суде: «Ответ должен он будет дать великому Судье».

Конечно, Федор Карпов понимал всю теоретическую отвлеченность своих, основанных на Аристотеле, рассуждений. Поэтому он всячески сокрушается и о несовершенстве мира, и несовершенстве российской жизни. Недаром он писал: «Я по апостолу думаю, что „дни лукавые настали“, конца света достигли». И утверждает: «Сколь вредными и дурными путями с хромыми ногами эта земная