Части целого - Стив Тольц

Я все-таки позвонил ее как бы бывшему бойфренду Брайану.

— Говорит Джаспер, — назвался я, когда на другом конце провода подняли трубку.

— Джаспер! Спасибо, что позвонил!

— Так в чем дело?

— Мы можем встретиться и выпить?

— Зачем?

— Просто так — поболтать. Знаешь «Королевского бэтсмена» у Центрального вокзала? Приходи к пяти.

— Приду в пять двадцать три, — ответил я, дабы сохранить контроль над ситуацией.

— Договорились.

— А что это за история, что я должен тебе помочь вернуться на работу?

— Лучше объясню при личной встрече, — ответил он, и я повесил трубку, полагая, что мой собеседник либо невысокого мнения о своем голосе, либо, наоборот, очень высокого — о своем лице.

Следующие двадцать четыре часа мое тело пульсировало от любопытства; мысль, что я кому-то могу помочь вернуться на работу, ставила меня в тупик. Но даже если это каким-то образом было возможно, с какой стати рассчитывать, что я захочу этим заниматься? Самое худшее, что можно сказать о человеке в таком обществе, как наше, это то, что он не способен удержаться в должности. В голове сразу возникают образы небритых неудачников — у них нет деловой хватки, и они с грустью наблюдают, как работа уплывает у них между пальцев. Ничего мы не ценим больше работы и ничего так сильно не осуждаем, как нежелание работать, и если кто-нибудь захочет посвятить себя живописи или сочинению стихов, лучше ему для собственного блага держаться за место в ресторане гамбургеров.

Стоило мне переступить порог «Королевского бэтсмена», как я увидел мужчину средних лет с седыми волосами, который махал мне рукой. Ему было под пятьдесят, на нем был крикливый костюм в мелкую полоску, почти такой же крикливый, как его волосы. Он улыбнулся мне, и его улыбка показалась мне тоже крикливой.

— Простите, я вас знаю?

— Я Брайан.

— Бывший бойфренд?

— Да.

— Но вы старый!

Он криво улыбнулся:

— Мне кажется, у нее есть что-то достойное знаменитостей.

— Знаменитостей? А кто знаменитость?

— Ты что, не знаешь, кто я такой?

— Нет.

— Не смотришь телевизор?

— Нет.

Он озадаченно посмотрел на меня, словно я ответил «нет» на вопрос: «Ты ешь, испражняешься и дышишь?»

— Меня зовут Брайан Синклер. Я уже пару лет появляюсь на девятом канале. Освещаю текущие события. Но сейчас в простое.

— И что из того?

— Хочешь пива?

— Спасибо.

Он пошел к стойке и принес мне пива, а я, под впечатлением его волос и костюма к ним в тон, ощутил нечто вроде паники. Пришлось напомнить себе: это ему требуется моя помощь, что дает мне преимущество, и я могу им в любое время воспользоваться.

— Видели вчерашнюю игру? — спросил я, когда он вернулся.

— Нет. Какую игру?

Я не ответил, ибо сам не знал, какую игру, — просто поддерживал разговор. Зачем ему понадобилось спрашивать, какую игру? Не все ли равно? Во что-нибудь всегда играют.

— Так чем я могу быть вам полезен?

— Вот что, Джаспер, как я уже сказал, я работал журналистом в программе последних новостей на девятом канале. И меня выперли.

— За что?

— В самом деле не знаешь? В последнее время об этом много кричали. Я брал интервью у двадцатишестилетнего отца двоих детей, который не только не платил алименты, но сам жил на пособие по безработице, поскольку не мог обойтись днем без телевизора. Я задал ему несколько вопросов, и вот в середине разговора…

— Он вытащил пистолет и застрелился.

— А говорил, что не смотришь телевизор!

— Иначе быть не могло, — ответил я, хотя и слукавил. Я все-таки иногда смотрел телевизор и теперь внезапно вспомнил повтор самоубийства в замедленной съемке. — Все это очень интересно, но какое имеет отношение ко мне?

— Если я откопаю уникальный материал, который еще никому не попадал в руки, то снова стану ценным кадром.

— А я тут при чем?

— Твой отец ни разу не давал пространного интервью о своем брате.

— Господи!

— Вот если бы бросить взгляд на историю Терри Дина изнутри…

— Чем вы сейчас занимаетесь? Работаете?

— В телефонном маркетинге.

— Работа не хуже других.

— Я журналист, Джаспер.

— Послушайте, Брайан, если есть такая тема, о которой не хочет говорить отец, так это его брат.

— Но ты не мог бы…

— Не могу.

Брайан вдруг показался мне изрядно потертым жизнью, причем в буквальном смысле слова — огромным напильником для ногтей.

— Хорошо, — вздохнул он. — А как насчет тебя? Может, ты знаешь нечто такое, что не известно остальным?

— Может быть.

— Не согласишься дать интервью?

— Извините.

— Ну хоть что-нибудь. Расскажи об «Учебнике преступления».

— А что о нем рассказывать?

— Существует теория, что его написал не твой дядя.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил я и увидел, как его лицо сжалось и стало размером с кулачок.

Когда я вернулся домой, отец лежал, свернувшись на диване, и тяжело дышал. Вместо того чтобы сказать: «Привет, сын, как жизнь?», он только выше поднял над собой книгу. Это была «История самосознания». Вместо того чтобы ответить: «Привет, папа, я тебя люблю», я проскользнул к книжному шкафу и стал рыться на полках в поисках, чего бы почитать самому.

Листая страницы, я почувствовал сладковатый, тошнотворный запах ароматизированных сигарет. Неужели здесь Эдди? Из кухни до меня донеслись приглушенные голоса. Я открыл дверь — Эдди и Анук устроились за столом и тихо разговаривали. Эдди одарил меня улыбкой, Анук поманила пальцем.

— Я только что из Таиланда, — прошептал Эдди.

— Не знал, что ты ездил в Таиланд, — так же шепотом ответил я.

Он внезапно нахмурился, и от этого на его лице появилось удивленное выражение.

— Джаспер, у меня плохие новости, — едва слышно проговорила Анук.

— Говори, не тяни.

— Твой отец снова впал в депрессию.

Я через дверь посмотрел на отца. Даже когда в доме были люди, он все равно производил впечатление затворника.

— Откуда ты знаешь?

— Он плакал. Смотрел в пустоту. И говорил сам с собой.

— Он всегда говорит сам с собой.

— Но на сей раз он обращался к себе официально — мистер Дин.

— Это все?

— Ты хочешь повторения прошлого раза? Хочешь, чтобы он опять отправился в дом для душевнобольных?

— Человек в депрессии. Что мы можем поделать?

— Я думаю, это от того, что его жизнь пуста.

— И что дальше?

— Мы должны помочь наполнить ее.

— Только не я.

— Джаспер, ты должен больше разговаривать с отцом, — заявил Эдди с неожиданной суровостью.

— Но не в этих обстоятельствах, — бросил я, выходя из кухни.

Депрессия отца могла пару дней подождать. А пока мне неожиданно захотелось заглянуть в «Учебник преступления» Терри Дина (то есть Гарри Уэста). Я подумал: раз мои отношения с Адской Каланчой начались с шантажа, эта книга может дать мне какой-нибудь дельный совет по поводу их продолжения. Я нашел ее в груде томов на полу, в самой середине пирамиды печатного слова. И, не выпуская из рук, отправился через лабиринт к своей хижине.

Завалился в кровать и пробежал глазами пункты оглавления. Мое внимание привлекла семнадцатая глава. Она носила название «Любовь: самый эффективный из всех доносчиков». «Тайна — вот что более всего необходимо нарушителю закона, а любовь — главный враг тайны» — так начинался этот раздел.

Имена поставщиков информации, все, что ставит под угрозу планируемые операции, тайники, где хранится оружие, наркотики, деньги, места, где можно отсидеться, перетекающие друг в друга списки друзей и врагов, связи, скупщики краденого, пути отхода — все, о чем следует помалкивать, человек выдает, если влюбляется.

Влюбиться — значит обзавестись гарантированным средством утечки информации, ибо любовь внушает иллюзию, что она вечна и неизменна. Человек не может вообразить ее конец, как не может представить предел собственной головы. И поскольку любовь невозможна без близости, близость невозможна без откровений, а откровения невозможны без правды, у человека развязывается язык, и он выкладывает все до последнего — ведь неискренность во время близости не проходит и только медленно отравляет драгоценнейшую любовь.

Когда любовь кончается — а она непременно кончается (даже самый рискованный игрок не решится поставить на обратное), — он или она, то есть предмет любви, уходит, владея твоими тайнами. И может ими воспользоваться. А если разрыв произошел с ожесточением — воспользоваться злонамеренно, с недобрыми целями.

Более того, очень вероятно, что именно те секреты, которые ты выдал, когда обнажал душу, и послужат причиной разрыва. Твои откровения во время близости подожгут запал, который взорвет динамит, он и отправит любовь на тот свет.