Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много времени отжирал хитроумный царь сырьесранцев. Как и предполагалось, он довольно быстро начал крутить задницей. Алчные советники вкупе с прикормленными врачами легко убедили его, что встреча с богом была плодом воображения переутомленного государственными делами мозга. А что касается записи камер видеонаблюдения, то такой титан мысли, как царь, безусловно, может менять реальность не только царскими указами, но и простым усилием мысли. Успокоенный руководитель не торопился выполнять данные обещания. То есть детей он либеркиберийцам усыновлять запретил и оппозиционеров стал сажать потихонечку, а остальные забивки напрочь игнорировал. Пришлось слегка опустить цены на нефть и почти грохнуть надежнейший банк, где хитрожопый вождь сырьесранцев хранил уворованное. Если цены на нефть он еще мог списать на рыночную конъюнктуру, то банковские проблемы сомнений в божественной воле не оставляли. Царь истово молился и взывал о милосердии. Алик сжалился. Явился к раскаявшемуся грешнику, пригрозил, что в следующий раз засунет все-таки трубопровод ему в анус, а пока прощает, при условии строгого соблюдения достигнутых договоренностей. Наутро мир облетела новость: либеркиберийский ЦБ решил спасти старейший банк страны и дать ему огромный стабилизационный кредит. Ну и цены на нефть выправились немного.
«На пару месяцев урока должно хватить, – полагал Алик. – А там посмотрим».
С Аей они вели жизнь типичных среднеклассиков. С понедельника по пятницу муж-менеджер среднего звена уходил на работу добывать хлеб насущный, а дома оставалась любящая жена-домохозяйка. Вечерами жена радостно встречала добытчика вкусным ужином, расспрашивала о делах и укладывала в теплую постельку. Если муж был не очень усталый, женушка дарила ему свои честные ласки. Но чаще всего муж был усталый. Спасение мира оказалось нелегкой задачей. Причем без малейших следов героизма. Не то чтобы Алик разочаровался в людях. Нельзя разочароваться в том, чем не был очарован. Однако по-другому он себе жизнь бога представлял. Романтичнее как-то, загадочнее. А тут… менеджер среднего звена. Интересно, конечно, но и выматывало нехило.
– Этот сырьесранский царек совсем охренел, – горячился он, лежа в постели. – Я, говорит, не так тебя понял, господи. Я думал, инновационные рабочие места не новые создавать надо, а старые можно апгрейдить. Типа поставил в лопату дворнику модуль спутниковой навигации – и готово. И деньги пилятся, и элиты счастливы… Не понял он меня, козел. Каков шельмец, а? Ты слышишь меня, Ая?
– Слышу, слышу, – отвечала она, легонько массируя ему спину. – Не волнуйся, все будет хорошо. Спи, отдыхай, завтра тяжелый день.
Дни действительно становились все тяжелее и тяжелее. Одна проблема тянула за собой другую, та следующую и так до бесконечности. Свободной минутки не оставалось.
– Как он жил, этот мир, раньше без моего вмешательства? – удивлялся Алик и все глубже погружался в административную рутину и интриги.
Он снова, как и в самом начале, стал слышать голоса страждущих. К стыду своему, большинству он помочь не мог. Не успевал просто. Много времени уходило на глобальные вопросы. С трудом он вспомнил отрывки из учебника по тайм-менеджменту. Попытался реорганизовать свой рабочий день. Бесполезно. Он даже подумывал увеличить количество часов в сутках до 36. Но это неумолимо влекло за собой 12-часовой сон и коренное переустройство основных законов вселенной. На столь радикальные реформы ради нескольких дополнительных рабочих часов он не решился. В конце концов полчетверга стал тратить на разбор молитв страдающих жителей планеты. С тех пор четверг именовался днем приема по личным вопросам.
В захлестнувшей суете было как минимум два плюса. Во-первых, он почти перестал видеть жену и детей в самые неподходящие моменты своего общения с Аей. Выматывался сильно. Не до рефлексии, выспаться бы перед работой. А во-вторых, постепенно начал проявляться смысл, которого он так жаждал. А чего? Он всем нужен. Много общается с людьми. Живет напряженной интеллектуальной жизнью. Как говорится, при деле. И не просто при деле, не фигней занимается, типа украсть денег на безбедную багамскую старость. А мир ведет к свету и прогрессу…
Иногда Алик думал, что достиг наконец ускользающего счастья. Любимая женщина рядом, работа интересная, возможности неограниченные почти, осмысленная насыщенная жизнь ради высокой цели. И пользу он людям приносит, несомненно… Правда, в другие моменты выскакивали неприятные, мешающие наслаждаться счастьем, вопросы:
«Что я здесь делаю? Развожу, интригую, схемы строю? А чем моя жизнь тогда от московской отличается? Цель повыше? Тут счастье для всех, а там для семьи только? Непринципиально. Не факт, что принципиально. Так что я все-таки тогда здесь делаю?»
Обилие дел и усталость не давали вопросам захватить его полностью. А к выходным вопросы обычно исчезали. Потому что жизнь еще можно прожить так, чтобы было больно и обидно за бесцельно прожитые годы. А выходные никак нельзя. В пятницу он возвращался к Ае пораньше радостный и возбужденный, принимал граммов сто пятьдесят удивительного беспохмельного виски, и они отправлялись в центр города тусоваться. Только в выходные он использовал свои божественные способности в корыстных целях. Специально под себя он создал клуб, где играли лучшие джазмены города. Там же находилось караоке мечты. Туда пускали не просто людей, умеющих петь, туда пускали только хороших людей, умеющих хорошо петь хорошие, с точки зрения Алика, песни. Часто он думал, что создание караоке-мечты это самое большое, самое невероятное чудо, которое ему удалось сотворить в жизни. А еще в выходные они с Аей путешествовали. Смотрели на удивительные места и их удивительных обитателей. Планета была дивно хороша. Переливающиеся на солнышке туши тюленей на скалистых побережьях заснеженных полюсов. Зелено-лазоревые тропические водопады в джунглях. Птицы безумного окраса и красоты, летающие над ними. Желто-оранжевые закаты в струящейся пустыне. Восход на вершине самой высокой горы, когда хоть и сам бог, а чудится, что песчинка ты малая, но близко к богу, очень близко…
– Смотри, какой ты прекрасный, любимый, – шептала ему Ая, глядя на невероятные красоты. – Это не мир чудесный. Это ты. Ты его создал. Тебе просто напрячься нужно немножко. Вспомнить себя. Я верю, я знаю, ты вспомнишь.
И Алик верил. Казалось, еще чуть-чуть, еще совсем малость микроскопическая – и важное что-то произойдет. Меняющее все. Расставляющее по своим местам. Не происходило. А он и не расстраивался. Был уверен на 100 %: в следующий раз произойдет.
Главное в выходные случалось, по ночам. И это вовсе не секс был. Хотя и секс тоже присутствовал. Разный, все время. И на секс непохожий. Транс, слияние ослепительное, любовь в ее крайнем, предельном, а точнее, запредельном проявлении. Но и секс мерк на фоне невероятного, невозможного нигде, кроме как в Либеркиберии, факта. По ночам они с Аей летали. Как в детстве, во сне, когда растешь.
Как-то раз, напевшись всласть в караоке мечты, они вышли возбужденные на улицу. Домой не хотелось. В клубы тоже не хотелось. А чего хотелось, они и сами не знали.
– Ну что, домой? – неуверенно спросил Алик.
– Можно и домой, – неопределенно ответила Ая. – Только давай прогуляемся… – Она помолчала, а потом неожиданно добавила: – А лучше давай полетаем! Я никогда не прилетала домой. Приезжала, приходила, приползала иногда, каюсь. А чтобы прилететь – никогда. Хочу, хочу, хочу…
– Как полетаем? – растерялся Алик. Он вспомнил мучительные попытки Антуана взлететь и внутренне содрогнулся. – И вообще, это пошло. Прям какие-то полеты во сне и наяву.
– Ну Алик, давай… – стала выпрашивать новый аттракцион Ая. – Ну ты же бог. Возьмешь меня на руки и полетели…
Он совсем собрался ей отказать, но она очень уж хотела. Так ждала… Не бриллианты ведь клянчила. Не славы, не богатства, не клип с ее участием на всех музыкальных каналах планеты. Полетать просто… Он нехотя подошел к ней, взял на руки и…
После, когда они вернулись домой, он в мастерской Аи, ее красками, прямо на белой стене быстро, словно под гипнозом, записал неизвестно откуда взявшиеся стихи:
Я трусь об тебя и об атмосферу.
Наверно, я трус, наверно, ты стерва,
Наверно, мы оба совсем недостойны,
Но мы летим и мы спокойны.
Проходят годы, люди и лица,
Проходит все и сквозь нас струится;
Проходит время, танцы и моды,
Проходят боли, уходят народы.
Погаснет солнце, умрут все люди,
Но мы летим, и лететь мы будем.
Покуда живы, летим отсюда,
Пускай мы лживы, пускай нам трудно,
Пускай все рухнет к чертям и глубже;
Лететь мы будем, лететь нам нужно.
Земля все дальше, и падать поздно.
Ни капли фальши, одни лишь звезды.
Они освещают нас, бледен их свет,
Они все прощают, но нас уже нет.
Мы стали ветром, ничем мы стали,
