В прятки со страхом (СИ) - "Ежик в колючках"

====== «Глава 27» ======

POV Эрик «Игры со смертью...»

Саунд: Within Temptation – Lost

Ночь. Опять ночь. Надо бы поспать, завтра, точнее уже сегодня, а если совсем точно, то буквально через несколько часов начнется моделирование. И я до сих пор не знаю что делать со всей этой х*йней. Хотелось бы мне поддержать моих лидеров, насрать на фракцию, бесстрашных, на девицу, что сопит у меня под боком. Улыбается, хорошо тебе, а? Это просто потому что ты не знаешь, что скоро начнется. А я знаю. И от этого тошно.

Подхожу к окну, дергаю раму на себя, впускаю ночной холодный воздух в комнату. Выбив из пачки сигарету, задумчиво мну ее в руках.

Не могу. Не могу я на них насрать. Потому что на тех, с кем делишь смерть, невозможно насрать, не получается. Смерть у бесстрашных каждый день стоит за спиной, мы с ней лучшие друзья. Мы играем с ней, как играем со страхом, флиртуем, дразним. Смерть у каждого бесстрашного в крови, она выжжена на телах татуировками, она изуродовала кожу шрамами, она в отчаянном ежедневном подвиге, который на самом деле есть, как бы пошло и пафосно это ни звучало. Людей так мало, их всегда не хватает. Почти всегда мы возвращаемся с потерями, смерть забирает их, кого-то отпускает, кого-то калечит и тогда мы его выбрасываем за ненужностью. Это тупо, так тупо, что и сказать невозможно. Ох*енно тупо. Эрудиция создала много идиотских вещей, сыворотки, моделирование и всякое другое дерьмо, но ничего, что могло бы сохранить человека для жизни. Ценна ли человеческая жизнь? Несомненно да. Ценим ли мы ее? Абсолютно точно нет. Вот что за х*йня?

Сигарета сломалась в пальцах. Последнее время все ни к черту. Прикурив другую, я чувствую, как первая затяжка слегка дурманит, расслабляет. Выпустив дым тонкой струйкой, я опять смотрю в окно на темный, разрушенный такой тихий и спокойный сейчас город. А завтра уже все будет по-другому.

Я умирал, я знаю каково это. Это страшно. Все инстинкты, все внутри начинает бороться, цепляться за жизнь, хочется жить, дышать, смотреть и видеть, ощущать, быть. Когда просто живешь — принимаешь это как должное. Когда умираешь — все это становится высшей ценностью. Я спасал от смерти, вырывал у нее и вчерашних мальчишек, и взрослых мужиков, прикрывал их от пуль, освобождал из плена, вытаскивал из-под обстрела. Я видел раскуроченные тела, разобранных на части людей, с которыми я делил свою жизнь ежедневно, ежечасно, всегда. Я же и убивал, резал, колол, разряжал в живое тело обоймы, пытал, мучил, издевался. Я знаю, как продлить мучения на часы, дни, чтобы допрашивать человека и чтобы он не умер раньше времени. Я знаю о смерти все. Я знаю, что они чувствуют. Я сам был на их месте. И я точно могу сказать — я не хочу умирать. Я не хочу, чтобы умирала она.

Я знаю почему Макс делает это. Но не верит в то, что говорит, для него это все только оболочка его жизни с Джанин. Для нее и ради нее он готов принести в жертву тех, с которыми он делил смерть когда-то? А сколько их осталось? Молодежь — это мясо, их не жаль, он ведь не видит их каждый день. Я же знаю почти всех молодых в лицо. Не помню имен, зато в память врезается у кого какие ранения были, кого и когда я вытащил из-под пуль, в чьей крови у меня были руки при попытке зажать рану и остановить вытекающую жизнь. Вырвать у смерти, не дать ей победить, не сдаваться ей.

В Бесстрашии нет стариков, люди которые не могут запрыгнуть в поезд — прыгают в пропасть или уходят к афракционерам. Неудивительно, что изгоев стало так много, ведь к ним стекаются люди из всех фракций. В последнее время они стали еще более организованными. Слишком слаженные действия, слишком точные атаки. Они уже давно сбиваются в группы, но последнее время их явно кто-то контролирует. Не удивлюсь, если в скором времени у нас будет фракция изгоев. А Бесстрашия не будет вообще. И ее не будет. Эшли. Моей Эшли.

Я не должен, вашу мать, НЕ ДОЛЖЕН так думать. Это просто девчонка, очередная, раздражающая своей еб*ной манерой вечно влипать в дерьмо, хлопающая ресницами и изображающая дурацкую невинность, хитрая, изворотливая, мерзкая в своей попытке стать для меня чем-то важным. Да именно так я ДОЛЖЕН думать, это я ДОЛЖЕН повторять все время, чтобы верить это так же свято, как и в то, что я не могу допустить развала Бесстрашия. Не могу и все. Мне нужна эта фракция. Я ее лидер. Я посвятил ей жизнь. Если развалится она, развалится и моя жизнь тоже. Я так долго к этому шел, я так много потерял, мне было плохо, больно, страшно, я стал ужасом для самого себя. Лютая ярость, жажда крови врага, ненависть, цинизм и презрение, воспитание себе подобных вытеснило все остальное в этой жизни. А с ней, с этой идиотской девицей, все летит к чертям. Летит к чертям контроль. С ней совершенно невозможно, чертовски, до боли, упоительно. До смерти упоительно. Рядом с ней тепло. Мягко. Рядом с ней я перестаю быть собой таким, каким я привык себя ощущать, каким меня видят все. Она толкает меня на поступки, за которые я всегда ненавидел и презирал. И я ненавижу и презираю себя сейчас. Я играю со смертью и она почти выиграла у меня.

Мне надо срочно сделать что-то, чтобы она стала меня ненавидеть. Так будет лучше для нее, так у нее будет шанс спастись от меня, от моей вечно сопутствующей мне смерти, боли, крови, жить дальше, дышать, видеть, ощущать. Быть. Надо сказать что-нибудь такое, что обидит ее, глаза наполнятся слезами и гневом, она набросится на меня со всей яростью, со всей жгучей страстью и будет ненавидеть меня до конца дней. Да. Так правильно. Так я и должен сделать. Только не сейчас. Сейчас не могу. Если не прикоснусь к ней еще раз — не смогу пережить то, что предстоит. Чертовски, до судорог хочется еще пару часов побыть человеком. Монстр вернется, обязательно. Но не сейчас. Не сейчас.

Я так и не понял, почему именно она. За столько лет я, возможно, впервые почувствовал желание не просто выживать. Жить. Бороться. Идти вперед. И это когда, казалось, что все кончено для меня. Когда мой внутренний зверь почти поглотил меня, стал одной со мной сущностью. Но этого не произошло. Когда-то давно, со мной тоже случилось это и я также ничего не понял. А теперь, возможно, это просто-напросто второй шанс…

Тихий шорох простыней. Не спит? Осторожные шажки босых ног, крадется… Маленькие ручки обвивают со спины, сцепляя свои теплые ладошки в замок на животе. Нежная… Жмешься ко мне, хочешь поделится своей лаской? Горячие губы прокладывают дорожку поцелуев по позвоночнику, останавливаясь на уродливом шраме, коими располосовано все мое тело. Шрамы — это отпечатки моей черной жизни…

— Эрик, а умирать страшно?

— Страшно. Только в первый раз. Потом привыкаешь. — Поднимаю ее лицо, чтобы видеть влажные шоколадные глаза. — Ты должна мне пообещать кое-что. Ты не позволишь себе умирать! Ты поняла меня? Тебе — нельзя.

— Эрик, я не собираюсь умирать. Мне жить очень нравится.

— Тебе придется столкнуться со смертью не один раз. Но не позволяй ей выиграть у тебя, на кону — твоя жизнь. Ясно? Это самое ценное что есть у тебя. И у меня.

— Эрик зачем эти разговоры про смерть?

Не могу я тебе сказать, маленькая. Не могу.

— Слишком много вопросов. Все, ни слова больше. Иди ко мне, девочка моя.

Как можно нежнее прикусываю губу… потом плавно целую уже в губы. Она отвечает, и ее язычок проникает в мой рот. Немного сильнее прижимаю к себе, словно боясь причинить ей хоть малейший вред. Острый, теплый ток пробирает тело, и сердце взрывается, подскакивая в груди, подгоняемое ринувшимся в кровь желанием. Ее приглушенный стон отдается мурашками по коже и действует как сигнал. Давно, а может никогда, не старался именно доставить как можно больше приятных ощущений… ее тихий стон повторяется, придавая мне уверенности в своих действиях… давай, смелее, бл*дь. Это я смелее? И что же со мной? Медленно… не спеша, стараясь показать, что я не требую полного повиновения, а наоборот, глажу ее спину, провожу пальцами по тонкой шее, чувствую, как она подается вперед, как ее тело выгибается… Новый прерывистый стон, уже громче. Учащенный стук сердца. Все это начинает приобретать бешеный ритм… в голове уже нет мыслей… лишь пульсация крови… Ее стоны… Можно продолжать ласки до бесконечности, но я вижу — она хочет большего…