Кони - Сергей Александрович Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В его душе долго будет кровоточить еще одна незаживающая рана.
В сентябре 1907 года Кони писал, что происшествие в шхерах напоминает ему крушение в Борках. «Хотят выдать за политическое событие, когда просто халатность и трусость».
В середине мая граждане России, надеявшиеся в конце концов узнать правду о крушении царского поезда, прочли в «Первом прибавлении к № 104 Правительственного вестника» Высочайший рескрипт председателю комитета министров»:
«Божественный промысел чудесно спас Меня, Императрицу и Детей Наших от неотвратимой гибели в день крушения поезда… К единодушному и глубокому чувству благодарности, соединившему всех русских людей в благоговейную молитву к Богу, присоединилось горячее желание знать причины несчастья, одна мысль о коем возбуждала всеобщий ужас. Ныне предварительным об этом следствием обнаружено, что оне коренятся в нерадении и неосторожности должностных лиц не только частной, но и государственной службы, и в ослаблении у последних сознания своего служебного долга, обязывающего их к неуклонной бдительности при употреблении вверенной им власти.
Но совершившееся над Нами дивное явление милости Божьей, посреди всеобщей неосторожности и в отсутствии человеческого предвидения, — побуждает Меня в настоящем случае усматривать грозное внушение свыше каждому из поставленных на дело начальств верно соблюдать долг своего звания».
Александр III, передав в своем рескрипте виновникам крушения «грозное внушение свыше», судебное производство «положил прекратить».
К этому надо добавить, что «Правительственный вестник» читали даже не все чиновники…
…Летом 1890 года немецкая газета «Берлинер тагеблатт» перепечатала из лондонской «Таймс» заметку о том, что в Париже следователь Аталин, делая обыск у анархистов-боевиков, обнаружил у них «план крушения в Борках». Кони, находившийся в это время в Германии, пережил нечто вроде шока. И напрасно успокаивали его Манасеин и Сабуров, директор департамента полиции, что сообщение неверно. Вздохнул с облегчением он только тогда, когда вернулся домой и узнал, что у анархистов обнаружили русское «Новое время», напечатавшее план пути и расположение вагонов потерпевшего крушение поезда. «Что это такое?» — спросил следователь. «План крушения в Борках», — ответил задержанный, а следователь так и занес в протокол: «Обнаружен план крушения в Борках», не сославшись, что план этот напечатан в газете уже после катастрофы.
«Трагедия окончилась водевилем», — вспоминал Анатолий Федорович. Однако само дело «о крушении» для него продолжалось. Теперь уже он сам превратился в обвиняемого.
«В Правительствующий Сенат Коллежского Советника Ивана Савельева Никитина прошение.
9 ноября 1888 года мною, по чувству ведноподданнического долга, было послано Обер-прокурору Уголовного Кассационного Департамента Правительствующего Сената Кони, наблюдавшему за производством предварительного следствия о причинах крушения 17 октября 1888 года императорского поезда, для его соображения, при расследовании этого дела, сообщение о возможности отношения моих, с 7 марта 1887 года, кому следует, заявлений об унижении Верховной власти к этому крушению.
Посылая 9 ноября свое заявление лицу официальному, сам я воздержался тогда от изложения личных своих соображений о злоумышлении при этом крушении против жизни всей Царской Семьи, как причине крушения, в надежде, что… он может и даже обязан был, в интересах разыскания истины дела вообще и Верховной Власти в особенности, потребовать от меня надлежащего разъяснения оснований высказанного мною предположения…
Не имея сведений, что было сделано… с таким страшно серьезным заявлением моим, — …и, с другой стороны, имея в виду, что в делах такого рода, где угрожает опасность жизни Государя Императора и Верховной Его власти и даже жизни всей Царской Семьи (ст. 241, 242, 243 и 244 Уложения о наказаниях…) всякий верноподданный имеет естественное право принимать на себя обязанности не только сыщика, следователя, прокурора и судьи, но даже и палача, 9 января 1889 года покорнейше просил… о сообщении мне Кони своего постановления, по поводу означенного моего заявления».
Коллежский советник с возмущением писал далее, что никаких разъяснений от Кони не получил, а итоги расследования крушения «судя по Высочайшему рескрипту 10 мая 1889 года на имя Председателя Комитета Министров, одно лишь кощунство над чудом Промысла Божьего, явленным при крушении императорского поезда, над всей Царской Семьей…».
«…имею честь покорнейше просить Правительствующий Сенат о привлечении Обер-прокурора Кони к законной ответственности за укрывательство злоумышления против жизни всей Царской Семьи при крушении 17 октября 1888 года…
15 марта 1892 года, г. Сквира».
Так как и сенат не очень торопился с ответом, Никитин прислал в Петербург заказными письмами новые заявления — 1 сентября, 28 сентября, 20 октября 1892 года… «Имею честь покорнейше просить Правительствующий Сенат, как непоколебимый оплот для внутреннего государственного благоустройства и нерушимую опору трона о скорейшем, в интересах Верховной Власти разрешении моего прошения… о привлечении… Кони к законной ответственности».
Кони уже ушел с поста обер-прокурора, став рядовым сенатором, а Никитин упорно требовал привлечения Анатолия Федоровича к ответственности. Толстые пакеты из городка Сквира Киевской губернии шли теперь не только в сенат, но и в другие правительственные учреждения.
3 октября 1892 года, получив должное оформление, дело по жалобе коллежского советника Никитина на действия бывшего обер-прокурора Кони было принято к рассмотрению сенатом и 15 октября решено на соединенном присутствии 1-го и кассационных департаментов. Обвинения коллежского советника были признаны не заслуживающими внимания.
6Год от года копилась глубокая душевная усталость, горечь от окружающего непонимания и недоброжелательности.
Кони начинает думать об отставке. Его грызет неудовлетворенность тем, как закончилось следствие о крушении царского поезда. Победоносцев не упускает любого повода, чтобы высказать неудовольствие за «вредное и разрушительное для православной церкви направление», которого якобы придерживается сам Анатолий Федорович и уголовно-кассационный департамент сената. А это «разрушительное» направление — не что иное, как стремление Кони, человека глубоко верующего, противодействовать жестокой и не свойственной православию политике Победоносцева в отношении инаковерующих — раскольников, лютеран… С легкой руки Константина Петровича уголовным преследованиям подвергаются люди, насильно или обманом приписанные к православной церкви и приводящие своих детей на конфирмацию к лютеранскому пастору.
«Я… совершил бы нарушение своих обязанностей толкователя закона и гражданина, для которого не может быть безразличной ошибочная и пагубная политика на окраине государства и который не может ей содействовать услужливым извращением истинного смысла законов», — писал Кони министру юстиции Манасеину, накануне рассмотрения в сенате апелляции 70-летнего пастора Вильгельма Гримма, осужденного за то, что десять
