КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Владимир Орлов

Читателей у «Культуры» мало, статью П. Нечухаева вообще могли не принять во внимание, а напрасно.

Между тем в публике после увоза тела Альбетова стало распространяться мнение: керосин-то имелся в виду символический. Из идиомы взятый. Сева Альбетов в своем, изнурившем его исследовании-трансе дошел до высшей точки познания. И ужас что ему открылось! Оттого он сразу же и, онемев от ужаса, удалился из Камергерского. «Дело пахнет керосином!» - вот к чему пришел Альбетов. А мы услышали лишь «керосин». Конечно, все можно было свести к частным переживаниям самого Альбетова, особенно памятуя о злодейском убийстве. Мол, Альбетову тогда был подан знак, касающийся его судьбы. Но так думать было бы мелко. Нехорошо. Имея в виду размах его мышления, следовало посчитать, что его предупреждение «Дело пахнет керосином!» касалось всего человечества. Вроде бы в этом предупреждении не было ничего нового. Керосин это, понятно, - бензин, нефть, газ. И прочее. Нефтяные короли, нефтяные войны, недовольство граждан у бензоколонок, автомобили, самолеты, керосинки, примусы, зажигалки курильщиков. Движение человечества неизвестно куда, и его проклятье. Но нежно-чувствительный организм Севы Альбетова, видимо, учуял (унюхал - в устах невоспитанных грубиянов) такое, что чуть не отправило Альбетова в обморок. Возможно, в видениях Альбетова возникли картины глобальной катастрофы. Очень скорой. И с леденящими душу подробностями. И такое говорили. А потому, мол, печатный отчет Альбетова в семьдесят девять страниц (если верить в доверительность беседы Альбетова с П. Нечухаевым) был тут же упрятан в стальные тайники государственного секрета и заперт там державным платиновым ключом. О причинах гибели ученого экспериментатора и моментальном увозе его тела в легкомысленную Ниццу (или Сардинию?) помолчим. Здание с птичкой на фронтоне к керосину как будто бы не имело отношения. Просмотрели многолетний репертуар. В одном из спектаклей варили сталь, но без участия керосина. Была еще «Глубокая разведка», там на сцене искали нефть хорошие люди и карьеристы, но нашли ее или не нашли, никто не помнил. Оставалось опереться на мнение искусствоведа П. Нечухаева и посчитать, что виной происшествия была все же странствующая керосиновая бочка, она не имела навигационных приборов и упала, не подумавши, на чужое место, а могла бы свалиться и в непролазную литовскую грязь.

Не исключались, конечно, забавы нефтяных королей и газовых баронов. Не обязательно отечественных. Что тем стоило к пятнадцати наскучившим яхтам добавить в свою усадьбу зрелищное здание хорошей породы и с лауреатской родословной, а потом и завести в нем крепостной театр. Один из них ночью здание и уворовал. Перечислялись фамилии кандидатов. И среди них снова упоминался Квашнин. То, что он не нефтяной король, а льняной, ситцевый и клюквенный, сторонников Квашнина не смущало. Льняной, ситцевый, клюквенный - это как раз в рифму к Есенину. И был случай, Квашнин пытался выкупить у водопроводчика Каморзина есенинскую бочку. Это раз. А два - это комплекс именно клюквенного короля. Чем он хуже нефтяного или газового?

Забываю сообщить о звонках Александра Михайловича Мельникова. После гибели Альбетова я не смог не высказать своих недоумений.

– Александр Михайлович, вот вы утверждали, что между Альбетовым и силовыми структурами - доты с дзотами и рвы, залитые слюной брезгливости…

– Ну и что? - сказал Мельников. - В действиях Альбетова всегда был ни от кого не зависимый интерес. В случае с Камергерским он мог совпасть с интересом муниципальным. Или даже с государственным. В квартиру же Олёны Павлыш Альбетов, возможно, захотел проникнуть из личных соображений… То есть и из личных тоже…

– Его волновала Олёна Павлыш? - удивился я.

– Вряд ли. На кой ему она. У него другие увлечения. Но у покровителей, передававших Олёну эстафетной палочкой, пока она не оказалась в дешевой квартире, были и есть примечательные коллекции.

– А ведь и вы, Александр Михайлович, проказник, обретались вблизи этой Павлыш. Хотя и заявили подполковнику Игнатьеву, что не знали ее и не видели…

– Экий вы моралист, профессор! - как бы возмутился Мельников. - Да откуда же у меня средства на капризы подобных барышень? Просто она рвалась ко мне в студентки…

Из других слов Мельникова я заключил, что потеря Альбетова - для него горька. Но не горше рябины в коньяке. Беседу с Альбетовым Мельников успел записать, и это последнее интервью чуда природы произведет сенсацию. Уговорил Мельников Альбетова и ознакомиться со своим фамильным Древом. Мэтр исторической идентификации и атрибуции запахи документов изучил (обнюхал) и наложил на Древо резолюцию. И теперь он имеет право почивать себе в Гаскони или на Сардинии.

– Если он, конечно, там, - неожиданно добавил Мельников, меня, признаюсь, озадачив.

– Что вы имеете в виду? - спросил я.

– Нет, ничего! Ничего! - заспешил Мельников. - Ничего! Я просто так…

Через день я услышал от него взволнованное:

– Расшифровала! Иоанна… Ну понимаете, о ком я говорю… Расшифровала! Свидетельство диктофона! Сто сорок семь подарков Альбетова! Слова… вышептывания… отдельные звуки разной степени странности… завывания… утробные гласы… выгоны ветра… и даже пение… Изучим, изучим! Вас, профессор, призовем в консультанты. Одоевский ведь в кругу ваших интересов? Ну вот. Кстати, все, что под асфальтом, старина седая, осталось. Лишь само новое здание срезали аккуратненько, как кусок торта серебряной лопаточкой. А Серега Есенин таким открывается! Я вам расскажу!

Серега Есенин в телевизионных воспоминаниях Мельникова был, как известно, чуть ли не старшим приятелем Александра Михайловича, одним из окружавших нашего маэстро гуляк праздных.

Впрочем, в устных пересудах в связи с отсутствием здания в Камергерском, дикими полетами странствующей керосиновой бочки и учуянным Севой Альбетовым приходом глобальной катастрофы Есенин теперь из гуляки праздного несомненно превращался в исполина, в титана-огнеборца (совсем как в представлениях о Сергее Александровиче водопроводчика Каморзина) и пророка. Ясно было, что он неспроста поднял на свою грудь гигантскую бочку, вздыбил ее ввысь и швырнул в мировое пространство пророчеством или укором. Правда, смысл этого подвига оставался пока до конца не разгаданным.

А вот мелкие предсказания П. Нечухаева, сообщившего гражданам об энергии и страсти ищущей свое место бочки, сбывались. Октябрьской ночью перешел в отсутствие дом из Газетного переулка (вспомните нечухаевские адреса). Собственно, это был не дом, а так - пшик, новодел. Ловкие люди, нашедшие добропонимание со смазанными городскими чинами, на углу Большой Никитской якобы восстанавливали флигель Меньшиковского дворца. На деле же строили гостиницу. Знатоки Москвы бурчали, говорили о незаконностях, о порче лица города и т.д. Толку-то что от этих знатоков и их бурчаний? И вдруг - бац! И постройки нет! Унесена ветром! И не только она, но и работники при ней, турки вроде бы…

Бочка! Бочка! Странствующая бочка! От нее прилетел ветер! Опять сверзлась не на свое место! Но может, дело и в ином? Не исключалось, что она выказывала кому-то свое неодобрение. Наверное, и еще кому-то выкажет…

Таким был слух.

42

После звонка Ардальона с черными ехидствами: «ты влип, Соломаша!», Соломатин и впрямь разволновался. Испугался даже. Вставал, курил, подходил к кактусу. При звуках лифта чуть ли не вздрагивал: а не едет ли к нему подполковник Игнатьев? Или не везут ли ему повестку с требованием явиться?

Но скоро сообразил, экий он спросонья дурень. Никакого кинжала, заколовшего друга народа Марата, никакого револьвера, заставившего мирного пана Швейка стать бравым солдатом, он никогда не видел и уж тем более не держал в руках. И кинжал, и револьвер существовали исключительно внутри его блефа. И стало быть, влипнуть он не мог.

Соломатин рассмеялся и полил кактус. Одна из колючек кактуса будто бы слилась со струей воды, вытянулась и уколола Соломатину ладонь. «Гадина! - выругался Соломатин. - Дождешься, сварю из тебя текилу!» Вспомнил: благоразумнее с кактусом не ссориться, пообещал: «Ладно уж, не трону. И не держи на меня зла».

Однако то обстоятельство, что происшествие с Альбетовым случилось на известной ему квартире, взволновало и встревожило Соломатина. Теперь подполковник Игнатьев мог пригласить его на беседу и без всяких соображениях об орудиях убийства. И что привело Альбетова на квартиру Олёны Павлыш? Действительно ли просьбы дознавателей, зашедших в тупик (а под кого они копали, Соломатин мог строить предположения, один из бывших покровителей Олёны из-за своих каверз и лондонских связей был для властей нехорош)? Или же собственный интерес подтолкнул Альбетова к частному сыску? А может, проникнуть в квартиру Альбетова вынудили (неизвестно как и каким манером) люди, устроившие ему погибельную ловушку? В любом случае Альбетов мог обнаружить запахи его, Соломатина, и понять, что и как у него было с Олёной Павлыш. Мысль об этом была Соломатину неприятна. Она вызывала тоску и предчувствие житейских затруднений.