Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом со мной расположилась группа тинэйджеров: несколько длинноволосых тайских мальчишек и парочка белых грудастых девиц, судя по омерзительному выговору — австралиек. Заливисто хохоча, они передают друг другу бутылку бренди, в воздухе попахивает гашишем, а глаза у всех настолько шальные, что, приходит мне в голову, скорее всего не обошлось у них и без пары-тройки таблеток. Говорят, на нашем острове работают аж несколько подпольных лабораторий, выпускающих тысячи таблеток в месяц. Ожидать качества от них не приходится, и, наевшись самодельной низкосортной химии, подростки полностью заполняют все четыре реанимационные психушки, находящиеся здесь же, на нашем милом островке, о чем постоянно рассказывает мне Лучано, по-отечески качая головой и предупреждая, что бы я даже не думала высовывать носа с нашего пляжа на тот, где проходят «Full Moon Party».
Один из тайцев вдруг замечает меня. Глаза его неприятно зажигаются и рука протягивает мне бутылку. Я отворачиваюсь и еще крепче прижимаю к себе чемоданчик. Парню это не нравится и он встает, шаткой походкой направляясь ко мне. Оставшиеся сидеть тайцы громко хохочут. Я в панике оглядываюсь по сторонам. Ну хоть бы одного приличного мужчину! Но нет, вся палуба населена десятками совершенно идентичных молодых людей, всем до двадцати, и волны пьяной агрессии откровенно витают над нашим суденышком.
— Я не хочу, — отнекиваюсь я.
— На! — ржет таец.
— Да не надо, говорю ж! Спасибо большое, но, пожалуйста, уходите!
Черт, я слишком вежлива! Это выдает во мне чужака. Я и так в два раза старше всех здесь присутствующих, да к тому же неправильно одета, в дурацкий сарафан в цветочек, трезва и веду себя как безмозглая жертва.
Словно прочитав мои мысли, таец хватает меня за руку. Я вырываюсь и опять оглядываюсь. Но на борту нет никого, похожего на моего защитника.
— По-моему, эта сука нас не уважает! — ревет в восторге сам от себя второй таец, поддерживая и накручивая того, что стоит около меня.
Дьявол! Допрыгались, добились мы свободы и демократии по всему миру! А свобода — штука невероятно опасная, неподготовленным к ней массам она приносит лишь вред. Она, как хорошее вино, должна настояться, успокоиться, вызреть. С непривычки людей кидает от нее в сплошные крайности: от убогой рабской психологии до приступов полного хамства, которое принимается ими за долгожданную раскрепощенность и эфемерное равенство.
Окрыленный поддержкой друга, таец опять пытается схватить меня, но сильная волна накреняет судно, и, не удержавших на ногах, он отлетает к другому борту и больно ударяется о ржавый поручень.
— Сидеть! Ходить нельзя! — орут в хрипящий громкоговоритель из рубки управления.
Компания ржет. Таец поднимается, чешет затылок, зло оглядывается на меня, но возвращается к своим. Я перевожу дыхание. В темноте перед нами уже мелькают огни прибрежных построек. Еще минут двадцать, и мы прибудем на пирс. Там светло, десятки полицейских, таксисты, хоть какая-то защита.
Луна блестит в волнах, прочерчивая на них даже не дорожку, а целое шоссе света. Опять шоссе. Дался мне этот чертов образ! Я вспоминаю совет Арно и пытаюсь представить себя в кабинке аттракциона где-нибудь в Дисней-лэнде. Все кругом ненастоящее, уговариваю я себя, это игра, никому кроме меня не страшно, и мне не должно быть страшно. Никто не знает, что я прижимаю к груди. Но все впустую, успокоиться мне не удается. В голове пульсирует паническая мысль, что мой неуместный офисный чемоданчик слишком бросается в глаза. С минуту я борюсь с собой, но страх пересиливает. Нервно поозиравшись, я незаметно подсовываю чемоданчик под себя и прикрываю со всех сторон юбкой. Но уже через минуту меня бросает в пот от очередного страха: так его легче выдернуть! Промучившись минут пять, я не выдерживаю и опять кладу его себе на колени, изо всех сил вцепившись в ручку вспотевшими пальцами. Прибрежные огни приближаются слишком медленно, мне кажется, пока мы доплывем до них, я сойду здесь с ума!
Но нет. Растолкав всех, я первая сбегаю по перекинутой на берег доске.
— Такси для мадам?
— Такси-такси!
И только забравшись в его тесные душные недра и заплатив тройной тариф, чтобы не ждать людей на подсадку, я немного успокаиваюсь и наблюдаю, как густая человеческая масса колышется, расступаясь перед тронувшейся машиной.
— К лодочникам, — командую я.
Впереди меня ждет последнее испытание: пробраться сквозь возбужденный предпраздничный город к темному пляжу, найти полупьяного тайца и уговорить его завести мотор и отправиться в мою бухту. И ведь он тоже может заинтересоваться чемоданчиком! Зачем только Стас так настоял на том, чтобы возвращать деньги чеками? Не проще ли было отправить их хозяину тем же способом, которым они и были у него украдены — обычным банковским переводом?
Но как бы там ни было, до своей «Виллы» я добираюсь живая и при чеках, которые в целости и сохранности похрустывают в чемодане. Обойдя оба этажа несколько раз, я, наконец, придумываю, куда бы их спрятать. Еще при покупке дома мы заметили со Стасом старый и почему-то заколоченный досками подпол. Крошечный, высотой не более полуметра, даже не подпол, а как бы второе дно, он располагается не под всем домом, а только под его задней частью, граничащей со скалами, где находятся ванная и кухня. «Ого! Классная нычка! Будет куда прятать миллионы, когда разбогатеем!» — пошутил Стас, радостно постукивая ногой о пол в ванной и прислушиваясь к гулкому звуку.
Выглянув и убедившись, что пляж погружен в темноту и никому не пришло в голову шататься у моих дверей, я на всякий случай выключаю свет, беру в зубы фонарик и отправляюсь в ванную комнату. Там, между массивными чугунными ножками, на которых покоится ванна, я расшатываю доски, просунув в щель большой кухонный нож, и минут через пять любуюсь на образовавшуюся дыру. Я засовываю в нее руку и к своему большому удовлетворению обнаруживаю, что там вполне сухо и чисто. Безопаснее тайника мне, наверное, не придумать. Чемоданчик плавно опускается на дно, доску я возвращаю на место, а сверху еще ставлю огромный таз для стирки, в который, для пущей убедительности, кидаю всю снятую с себя одежду. Включаю свет и оглядываю получившуюся картину. Догадаться о том, что под ванной закопан клад решительно никому не придет в голову! Да и кто вообще теперь бывает в моем доме? Стаса больше нет, Жанна уехала, тайская прислуга после Жанниного хамства обходит меня стороной, а про Арно я категорически запретила себе даже думать.
Перед глазами картинками мелькают сценки из последних дней, и, складываясь в болезненный калейдоскоп, беспокоят меня, напоминая бред, сопровождающий высокую температуру. Я прикладываю руку ко лбу, но он мертвецки холоден. Я тру глаза, но перед ними словно прокручивают диафильм: темная поверхность воды, поглотившая Стаса; полный упрека взгляд Жанны; черный чемоданчик; и опять густая темная вода, с ярко прочерченной по ней лунной дорожкой.
Вдали в море раздается гудок баркаса. Я все сделала хорошо, правильно, успокаиваю я себя, но у меня осталось еще одно, последнее на сегодня, но очень немаловажное дело.
С трудом поднявшись, я иду в гостинную, открываю ящик комода, достаю и включаю мобильный телефон. Пара звонков пластмассовым голосом (разумеется, я никому не сказала, что случилось со Стасом, у меня просто не достало на это сил) и на бумажке передо мной чернеют цифры телефона Тащерского. Написанные жирным простым карандашом, тем самым, моим любимым, который я использую для эскизов в своем блокноте. На седьмой цифре карандаш неожиданно скользнул в сторону и сломался. Чересчур толстый черный след резко утончается к концу и обрывается у края листа. Оставшиеся три цифры криво нацарапаны обломком, из-за чего в целом запись выглядит слегка неровной, неоднозначной, взъерошенной.
Я выхожу на террасу. На краю крыши вверх головой замерла летучая мышь. Цепкие лапы, увенчанные омерзительными когтями, мертво впились в балку, один глаз как будто подмигивает. Показалось? Нет, веко снова качнулось вверх-вниз, а на морде появилось что-то вроде оскала. О, я отлично ее понимаю! Я чувствую, я знаю, почему она прилетела и чего от меня хочет! Я должна забрать себе деньги и осуществить задуманный Стасом побег. Чертово исчадие тропического ада давно этого жаждет, она намекала на это еще там, кружа над нами в ту ночь, у Стаса в пещере. Я нелепа, я сопротивляюсь очевидному, я идиотка. Об этом же говорила и Жанна. Это так просто. Деньги уже у меня. Осталось просто купить билет в один конец. Куда угодно. Завтра же первым делом с утра.
Я прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, нащупать росток этой мысли в самых дальних и темных закоулках сознания. Порой там обнаруживаются такие сюрпризы, только загляни! Но нет, росток выглядит не моим, это кукушкин подкидыш, чертами он смахивает на Стаса, возможно, на Жанну, но это явно не мое чадо. Хотя, справедливости ради надо отметить, что никакой жалости к ограбленному Тащерскому во мне также не сыскалось. Того, что деньги достались ему честным путем, я, разумеется, даже не предполагаю. Я решаю поиграть с огнем и слегка дать волю фантазии. Теоретически… я могу забрать чемоданчик из-под ванной и… И что ждет меня впереди? Я никогда не смогу ни вернуться в Москву, ни даже остаться на «Вилле Пратьяхаре». Меня ждет только одиночество и бега. У меня, конечно, будет другая вилла, и, скорее всего она будет настоящая, белая с голубым бассейном, и тоже в каких-нибудь тропических широтах, от которых меня уже мутит, но вот не испугаются ли ящерки приходить в такое великолепие, еще неизвестно. Виллу эту можно будет уже смело называть дурацкими распространенными названиями навроде «Ласточкино гнездо» или еще правдивее и проще — «Жизнь тупо удалась», — потому что никакой пратьяхары мне больше не видать. О пратьяхаре вообще можно будет смело забыть. Раз и навсегда. Я усмехаюсь. Интересно, каким бы названием для виллы разродился Петровский, спроси его кто-нибудь об этом за минуту до того, как он шагнул в окошко? Хотя людям свойственно отрицать факты, разрушающие их стройную картину мира, в которой деньги неизбежно обязаны приносить счастье, и в то, что это не был несчастный случай, кроме меня никто так никто никогда и не поверил.