Змеиный Зуб - Ирина Сергеевна Орлова

– С гостиной делай что хочешь, но в спальню я никого не пущу, – сухо напомнил Экспиравит. – Ищи врагов вне замка. А здесь я верю всем вам. Ну и за почтенной дамой вполне в состоянии присмотреть. Или ты всерьёз полагаешь, что кто-то смертный может представлять для меня опасность?

– Почтенная дама… тоже мне, почтенная дама… – гудел Валенсо. – Да ты бы знал, с кем она там…

– Так, ну это всё, что я хотел сказать, в общем-то, – прокашлялся Кристор и поднялся на ноги. Затем не без труда сгрёб в обе руки здоровенную книгу и кивнул им обоим. – Спокойной ночи. И не выходите на улицу: потеплело, и летучих змей в темноте больше, чем звёзд на небе.

Он демонстративно закряхтел и ушёл, неплотно прикрыв за собой. Экспиравит не придал бы этому никакого значения, зная, как строго стерегут бергфрид. Но Валенсо, покривившись, вскочил на ноги, дошёл до проёма и захлопнул дверь. Потом вернулся и сел обратно на свой скрипучий стул. И снова скрестил руки.

– Экспир, скажи мне откровенно: ты же не собираешься взаправду верить колдунье, – почти что утвердительно спросил он.

– Не собираюсь и не верю, – успокоил его Экспиравит и вновь достал камушек-альб. – Но при правильной постановке вопроса от неё можно услышать очень толковые ответы.

– И это тот самый повод, по которому я тут задержался, – продолжил Валенсо. – Лукас мне сказал, что, по твоим словам, Амарант ты выбрал потому, что она тебе на него намекнула. Я хочу знать, правда ли это.

Экспиравит поморщился и закатил глаза. Он не хотел это обсуждать. Бывшему охотнику на лис было не понять, что иногда такие сомнительные решения имеют смысл. В основном, когда к ним подталкивает интуиция.

– Я всего лишь использовал то, что она мне открыла, когда стало ясно, что все направления для нас равны, – тактично пояснил он. – Кроме того, я имею основания полагаться на её дар.

Он не хотел пояснять про Софи, поэтому прозвучал столь лаконично.

– И тебе не приходит в голову, что таким образом Сопротивление может быть осведомлено о наших действиях?

– Приходит. Но именно благодаря этому решению мы получили доступ к подземным путям, отчего ты первый же и пришёл в восторг. Я не собираюсь всегда следовать её предсказаниям и намерен поиграть с ней, чтобы понять, кому она на самом деле служит. В то же время, если я говорю, что могу воспользоваться её словами и не подвергнуть нас опасности, значит, я могу.

Валенсо задумчиво примолк и какое-то время сидел, ничего не говоря. Отсветы последних свеч блестели в его пепельных глазах. Потом он продолжил в другом тоне, доверительном, дружеском:

– Слушай, я никогда тебя не спрашивал прямо, но теперь… Ты ведь не вчера родился, не ищешь любви в браке и всё про себя, как и про неё, знаешь. Так зачем она тебе?

Экспиравит склонил голову к плечу и замер, оскалившись, когда хрустнула шея. Но затем потёр её рукой и сумел вернуться в прямое положение. И ответил, снисходительный к своим ближайшим друзьям:

– Мою жизнь сопровождают несколько предсказаний от дорогого мне человека, и они сбываются одно за одним. Осталась лишь малая их часть, чтобы обрести могущество своей крови. Это не значит, что я ополоумел от идеи жениться на леди Эпонее, но я уверен, что оно должно случиться.

Взгляд Валенсо сделался более неприветливым.

– Значит, ты не скажешь мне ничего про – назовём её религиозной – часть своих воззрений?

– Ты про «избранность» Схолием? – покосился на него Экспиравит.

– Да. И про проповеди.

– Проповеди?

Валенсо вытащил из-за пазухи сложенную пополам бумажку и протянул ему. Он специально привстал, чтобы графу не пришлось тянуться.

– Мне пришлось вскрыть конверт, в котором тебе была послана эта записка. Он был вздутый, и я поставил бы на то, что в нём может быть что-нибудь ядовитое. Но нет, только этот листок и эти несколько слов.

Экспиравит развернул послание и увидел большими буквами надпись «Вновь настал час восславить Бога нашего».

О, он узнал бы этот почерк из тысячи.

Рука чуть сжала листок, а затем выпустила его. Мысли преисполнились мрачного торжества. Давно они не виделись с фанатиком из его родных краёв, но теперь это значило лишь одно: кровавая жажда охватит Брендам и подчинит его, трепетом и боязнью наполнив сердца людей.

– Это Освальд, схолитский жрец из Юммира, – медленно и удовлетворённо проговорил Экспиравит. – Будь он вампиром, он был бы лучшим, а так он просто худший из людей.

– Чем он так плох?

– Тем, что он очень убедителен. Настолько убедителен, что он может заставлять людей делать безумные вещи и одновременно верить в правое дело.

– Что-нибудь классическое, в духе сжигания ведьм? – съехидничал Валенсо.

– Нет, – ответил Экспиравит многозначительно. – Ты правда не понимаешь, о чём я говорю?

– О Юммире. О городе, в котором ты рос, и о той эпидемии десятилетней давности, и обо всех этих секретах, что объединяют вас троих.

– Так ты до сих пор не вытряс из Лукаса все подробности? – изумился Экспиравит. Ему казалось, что на такой должности Валенсо не преминет перебрать все подробности личной жизни не столько врагов, сколько коллег.

– Из уважения к тебе я не стал этого делать. Думал, ты сам расскажешь.

– Я восхищён тобою. Значит, мне и впрямь следует тебя просветить. Но это долгая история. Я бы оставил её хотя бы на завтра.

– А со жрецом что делать? – развёл руками Валенсо. – На конверте была дата – двадцать второе декабря. Если этому Освальду хватит сноровки сесть на борт какого-нибудь союзного судна, он может быть здесь как через неделю, так и завтра, даже если он едет из Юммира.

Всё перед глазами совсем смазалось. Стол стал тёмным пятном, карта на нём – цветным месивом. Экспиравит так увлёкся своей кампанией, что совсем забыл о том, откуда берутся его силы. О том, что приглушает боль его неестественно длинного скелета, что позволяет расправить плечи и вносит ясность в разум, а в мышцы – чудовищную мощь. Он начал тереть веки, а затем сдался и утомлённо уронил голову. И ответил едва слышно:

– Мне только одно не нравится. Он слишком много о себе думает. Он хочет охотиться там же, где и я, хотя он всего лишь человек. У него нет на мою территорию никаких прав.

Валенсо задумчиво остановился и смерил его долгим взглядом. Конечно, вся верхушка компании знала о нечеловеческой сущности графа. Её невозможно было скрыть: если кто-то проливал при нём кровь, он сходил с ума и мог ненароком расправиться с тем, кому не повезло просто пораниться кухонным ножом у него на виду. Две страсти было у «Демона» Эльсинга – цифры и люди. Но и те, и другие были для него добычей. Он разбирался