Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет. Но я отдаю себе полный отчет в том, что выводы рабочих носят чисто эмпирический характер, тогда как инженеры и особенно ученые делают, главным образом, теоретические обобщения. До такой шутки, как вулканизация шин методом радиации, рабочий едва ли может додуматься, а если бы и додумался, то эксперимент такого рода ему не по плечу.
— И слава богу. Оставьте это нам! — рассмеялся Дубровин. — Хоть на ближайшие годы. Академик Семенов как-то сказал, что недалеко то время, когда общественный сектор науки будет определять ее развитие в не меньшей степени, чем государственные институты и лаборатории.
Брянцев признался, что приуныл немного, узнав об обнадеживающих результатах радиационных шин. Это может снять вопрос старения резины, и все труды и тревоги, связанные с антистарителем, окажутся тщетными.
Профессор дружески похлопал его по плечу.
— Массовое облучение шин, Алексей Алексеевич, — дело будущего, правда, я полагаю, не такого уж далекого. А ваш препарат — это день сегодняшний. В общем, я бы сказал так: наука с большой буквы работает в основном с дальним прицелом, а заводская — с ближним. Но учтите: пулеметный обстрел прочесывает чащу лучше, чем дальнобойная артиллерия. Не горюйте. И мне и вам забот хватит вот так, по самые ноздри. — Дубровин сделал выразительный жест в воздухе.
Брянцев взглянул на часы — не терпелось просмотреть журналы, куда регулярно заносились данные по каждой шине.
Уже когда подъезжали к автобазе, Дубровин ни с того ни с сего поинтересовался:
— Вы обратили внимание на нашу единственную в группе женщину?
— На Ракитину? Обратил. Очень милая особа.
— Милая? Обворожительная! И что особенно привлекает в ней — нисколько не интересничает, не фальшивит. Это особенно примечательно. А человек какой, знали бы вы! Эх, где мои хотя бы пятьдесят пять… — Дубровин сокрушенно вздохнул. — И представьте себе, одинока. Какие дубы мужчины! Идиоты дремучие!
Не скрыв улыбки, Брянцев с любопытством смотрел на Дубровина. «Ишь разошелся, селадон. Так вас, Алексей Алексеевич, по мордам. И справа, и слева».
Вечер получился совсем не такой, как хотелось Брянцеву. Когда он зашел к Леле, Дубровин уже был у нее. Потешный старик, не снявший даже в комнате берета по той прозаической причине, что скрывал живописную лысину, оживленно рассказывал какую-то веселенькую историю своих студенческих лет.
Он оказался неисчерпаем. Не обращая никакого внимания на Брянцева, который, нервничая, курил папиросу за папиросой и бросал на непрошеного гостя взгляды, исполненные нетерпения и недовольства, Дубровин без труда вытаскивал из кладовой памяти все новые и новые эпизоды. Излагал он их по старинке, не торопясь к развязке, уснащая свои экскурсы в прошлое множеством необязательных, хоть и любопытных подробностей.
В другую пору и при другом настроении такая ситуация могла бы показаться Брянцеву забавной, а сейчас он бесился и с нетерпением ждал, когда Дубровин выдохнется и уйдет.
Только получилось все наоборот. Воспользовавшись тем, что Леля отправилась за талоном для разговора с сыном, Дубровин без обиняков сказал Брянцеву:
— Алексей Алексеевич, вы же воспитанный человек. У меня к Елене Евгеньевне самые возвышенные и самые платонические чувства, но мне хочется побыть с нею с глазу на глаз. Задушевные беседы втроем, увы, не получаются. Будьте джентльменом, исчезните.
«Уж не собирается ли этот горе-сердцеед соблазнить ее перспективой стать профессоршей?» — отдиктовало сознание Брянцева.
Поклонившись, он торопливо вышел, чтобы встретить Лелю и договориться, как им отделаться от навязчивого собеседника. Однако она не сочла это удобным. А поговорить? Что ж, придется в другой раз. У них все впереди…
Плохо замаскированная ирония больно уязвила Алексея Алексеевича, но надежда хоть минуту-другую побыть наедине с Лелей все еще тлела. Он долго вышагивал перед гостиницей и всякий раз, проходя мимо открытого окна, на котором красовался просвечиваемый огнем настольной лампы букет красных гвоздик, конечно же, преподнесенный непрошеным ухажером, слышал ставший ему неприятным скрипучий голос человека, позволившего себе в силу почтенного возраста чуть ли не выставить его из комнаты. В конце концов он потерял терпение и побрел в общежитие на свое ложе пыток, попросив, дежурную заказать ему такси на четыре утра. Что толку бессмысленно торчать здесь лишний день, испытывая муки отчуждения.
В эту ночь, как и в предыдущую, заснуть не удалось. Но уже не от храпа соседа. Мучило предчувствие надвигающегося разрыва, сознание собственной беспомощности, но ничего спасительного, что отвратило бы беду, придумать он так и не смог.
В таком состоянии безнадежности отправился в аэропорт и только там понял, что уезжать, не сказав Леле покаянных слов, не взмолившись, нельзя, что надо что-то предпринять. Срочно. Сейчас же. Бросился к телефону-автомату, но аппарат исправно проглатывал монеты и молчал. Уже была объявлена посадка в самолет, когда Алексей Алексеевич забежал на телеграф и написал на бланке первые пришедшие на ум слова: «Родная моя сводит с ума неопределенность встречи тчк телеграфируй хоть что-нибудь тчк очень люблю, очень целую, очень жду».
Протягивая квитанцию, пожилая телеграфистка, иронически рассмотрев влюбленного, наставительно молвила:
— Закусывать плотнее надо, дорогой товарищ.
ГЛАВА 30
Дни, небогатые событиями, очень похожи один на другой, и трудно бывает восстановить в памяти, чем отличалась минувшая среда от четверга, а пятница — от понедельника. Но этот день Брянцеву запомнился надолго. Он начался с неожиданностей и неожиданностями закончился.
Первым в кабинет с торжественно-загадочным выражением лица появился Илья Михайлович Целин.
«Опять что-то новое принес, — решил Брянцев, делая вид, что углубился в бумагу. — Ну, пусть сам выкладывает. А то привык, как фокусник, что одно его появление вызывает повышенный интерес».
Целин покружил по кабинету, приглядываясь к Брянцеву, — изучал настроение, ждал вопросов. Но терпения у него хватило не больше, чем на две минуты.
— Собираюсь в одну авантюру втравить вас, Алексей Алексеевич, — Целин уселся в кресло, чтобы увереннее чувствовать себя.
— Еще с антистарителем не выпутались.
— А как бы вы хотели? В творческом коллективе ступенчатости быть не должно, тем более, когда проблем множество. По ступенькам шагать — жизни не хватит.
Брянцеву было не до проблем. Пошел девятый день, как он вернулся из Симферополя, а от Лели ни звука, и он никак не мог освободиться от чувства
