Сотворение мира.Книга третья - Закруткин Виталий Александрович

— Он почти месяц пробыл у нас, обучал зондеркоманду тонкостям своей профессии.

— Ну и как? Обучил?

— Собственноручно, дьявол, расстреливал из парабеллума до трехсот человек в день.

— Вот-вот, — саркастически заметил Риге. — Вместо того чтобы использовать автоматы и пулеметы, вы здесь восхищаетесь спортивными достижениями Реттгера, пытаетесь тягаться с ним и в то же время пеняете на недостаточную техническую оснащенность. Смешно!..

Полковник Герстдорф молча слушал их пререкания. Он пил коньяк рюмку за рюмкой, нюхал измятую кожуру апельсина и вдруг ни с того ни с сего спросил:

— Вы знаете, господа, что такое слоеный пирог?

— Представляем, — откликнулся Висселинг; он угадал, о чем заговорит пьяный полковник.

— Так вот, господа, — продолжал Герстдорф, — мы неуклонно движемся вперед… это верно… П-по срокам наши войска п-почти точно выполняют план «Барбаросса». Дело, однако, в том, что на многих участках фронта образовался так называемый слоеный пирог, то есть несколько отнюдь не разбитых дивизий, даже армий противника оказались за нашей спиной и продолжают драться. Линия фронта изломана, искривлена, а кое-где напоминает дурацкую спираль: не разберешь, где свои, где чужие. Это очень опасно!.. — Герстдорф отхлебнул из рюмки. — Плохо и то, что мы недооценили в свое время боевых качеств новых русских танков. Их сам черт не берет. Однажды они добрались до штаба моей дивизии, и я едва уцелел…

Тут полковник, очевидно, вспомнил, что перед ним эсэсовцы, отодвинул недопитую рюмку, сказал назидательно:

— Я хочу предостеречь вас, господа. Не успокаивайте себя и держите свои зондеркоманды в боевой готовности. Окруженные нами русские дивизии могут предпринять попытку прорыва не только на восток, но и на запад…

Увидев в дверях своего адъютанта, Герстдорф поднялся.

— Вынужден откланяться, господа, — сказал он. — Мне пора. Благодарю за ужин и желаю успеха.

— Полковник изволил наложить в штаны, — презрительно резюмировал Риге после его ухода. И, развалясь в кресле, заговорил с Висселингом уже начальственным тоном: — Я вот о чем думаю, Винцент. Вы все здесь устроились как на фешенебельном курорте: роскошная мебель, хрусталь, отборная жратва. Прямо-таки райская жизнь. Судя по всему, ни один из старших офицеров не руководит карательными операциями лично. Всецело полагаетесь на своих лейтенантов и фельдфебелей. Боитесь замарать руки кровью, не хотите портить себе нервы. И если лейтенант или фельдфебель докладывает вам дутые цифры о количестве уничтоженных — вам горя мало: шлете рейхсфюреру победные реляции, а в них сплошное вранье, мыльные пузыри.

— Это не так, Конрад, — возмутился Висселинг. — Ты позволяешь себе больше, чем допускают наши с тобой отношения.

— Нет, дорогой Винцент, это так, — жестко сказал Риге.

Он встал, походил по комнате и внезапно спросил:

— Какая акция у тебя намечена на завтра или на ближайшие дни?

— Мне доложили, что возле деревни Кирцы убит наш мотоциклист, — сказал Висселинг. — Утром я хотел послать туда роту.

— Так вот, Винцент, — отчеканил Риге, — пусть рота остается в казарме. Если ты хочешь, чтобы мой доклад рейхсфюреру был благоприятным для тебя, в эту деревню отправится офицерский отряд, причем во главе с тобой и твоими заместителями. Мне хочется посмотреть вас в деле. Я тоже поеду с вами…

Рано утром в Кирцы двинулись пятьдесят офицеров-эсэсовцев с четырьмя пулеметами, на бронеавтомобилях. Это была маленькая деревушка, жители которой до войны работали в животноводческой бригаде колхоза: женщины — доярками и телятницами, мужчины — скотниками. Теперь мужчин там почти не осталось — давно ушли на фронт. Все население деревни составляли трое дряхлых стариков, тридцать шесть женщин и сорок девять детей. В первые дни оккупации женщины по привычке продолжали еще ходить в стоявший за околицей, крытый соломой коровник, но уже через неделю немецкие солдаты перерезали всех телят, угнали коров, и теперь все в Кирцах — от старого до малого — сидели по своим хатам.

К убийству немецкого мотоциклиста местные жители не имели никакого отношения. Его убили советские солдаты, оказавшиеся здесь в окружении еще во время июльских боев. Мотоцикл они разломали, оружие убитого унесли с собой, а труп столкнули в поросший травой кювет. Но попробуй сыщи их в лесах. Гораздо проще расправиться с Кирцами.

Колонна бронеавтомобилей подошла к деревне в десятом часу дня. Погода была на редкость тихая. В чистом небе светило солнце. За пределы деревни в этот час отлучились только две десятилетние девочки-близнецы — пошли в лес нарвать травы для кроликов.

Бронеавтомобили остановились на единственной деревенской улочке. Офицеры вышли из машин, собрались в кружок. Перепуганные женщины и дети молча смотрели на этих щеголеватых, одетых в черные мундиры немцев. К ним обратился важный, толстый генерал с Железным крестом на груди. Это был группенфюрер Висселинг. Появившийся невесть откуда невзрачный человечек в белой панаме и старомодном пенсне стал неторопливо переводить его речь:

— Вы все должны немедленно покинуть дворы и собраться в том пустом сарае. — Кивок в сторону коровника. — Мы сейчас будем производить обыск в ваших домах, поэтому оставаться нельзя никому. Кто останется — будет расстрелян.

— Слушаюсь, господин генерал! — крикнул в ответ хромой старик с палкой и первый зашагал к коровнику. За ним нестройной толпой потянулись женщины и дети.

Их заперли на засов, офицеры окружили коровник со всех сторон и взяли на изготовку свои автоматы.

— Поджигай! — хрипло скомандовал Висселинг.

Два молодых офицера с факелами в руках кинулись вперед. Соломенная крыша коровника запылала сразу. Изнутри его раздались душераздирающие крики. Под напором несчастных сорвалась с петель и упала наземь ветхая дверь. Сбивая с себя пучки горящей соломы, в дверной проем кинулись женщины с детьми на руках. По ним в тот же миг захлопали автоматные очереди. Образовав правильный полукруг, офицеры расстреливали ползающих по земле людей, не сходя с места. Лишь когда несколько раненых женщин и двое подростков подползли к ним совсем близко, они чуть отступили назад, чтобы не забрызгать кровью сапоги, и добили каждого уже одиночными выстрелами.

Конрад Риге наблюдал за происходящим, покуривая сигару. Докурив и швырнув окурок в траву, аккуратно затоптал его.

Подошел потный, отдувавшийся от жары Висселинг.

— Ну что, Конрад? Как мои офицеры?

— Извини меня за вчерашнее, — спокойно ответил Риге. — Они настоящие парни. Об их и лично твоих действиях я доложу рейхсфюреру…

Деревню Кирцы эсэсовцы сожгли дотла, перестреляли во всех дворах беснующихся на привязи собак и уехали, оставив трупы людей и животных неубранными.

Вернувшись с травой для своих кроликов, две девочки-близнецы онемели от ужаса. К вечеру они опять направились в лес, прихватив с собой единственную уцелевшую собаку, за которой тянулась длинная ржавая цепь.

Некоторое время на том месте, где стояла деревня, еще тлели, роняя искры, догоравшие головешки. Потом и они погасли. Все вокруг погрузилось во тьму.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Поредевший батальон потрепанного в непрерывных боях стрелкового полка занял наспех отрытые окопы впереди безымянного хутора. Покинутый жителями хутор приткнулся к заболоченному западному берегу реки Вопь. За рекой, на восточном берегу, темнела опушка густого леса. Правее, примыкая к флангу батальона, высились бесформенные остатки моста, взорванного при отходе дивизии.

Командир батальона капитан Роман Ставров приказал оборудовать командный пункт в обложенном диким камнем подвале деревянной избы. Три дня назад Роман был легко ранен осколком мины в бок, но от госпитализации отказался. Сейчас он лежал на нарах, накрытый затвердевшей от сухой грязи шинелью, морщился от боли и вспоминал вчерашний разговор в штабе полка. Пожилой генерал, командир дивизии, водя заушником очков по карте, отрывисто ронял: