Дочери без матерей. Как пережить утрату - Хоуп Эдельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отделившись от матери и по-прежнему осознавая ее важность, Шила активно «заботилась о призраке», как это называет Наоми Ловински. «Когда у нас слабые отношения с “призраками”, они приходят за нами, – поясняет доктор Ловински. – Как только вы наладили отношения с умершей матерью, страхи станут более реалистичными. Вы сможете отделить свою судьбу от судьбы матери и прийти к пониманию, что у каждого человека – своя судьба, которую нельзя контролировать. В современном обществе мы часто думаем, что, если ежедневно бегать, посещать врача и правильно питаться, нас минует плохая участь. Что ж, в жизни каждого человека постоянно происходят ужасные вещи, но не потому, что он неправильно питался».
«Я думаю, многие дочери без матерей склонны перекидывать ответственность за свою жизнь на матерей, – продолжает Ловински. – Это как бы снимает с них тяжелый груз. Все, что дочь должна делать, – беспокоиться о том, чтобы не заболеть раком или не покончить с собой в возрасте мамы. Важно понимать, что у вашей матери была своя судьба, а вас ждет своя, и что в вашей жизни будут разные события, на которые вы не подписывались». До тех пор, пока женщина не отделит страх от факта, она будет верить, что должна повторить судьбу матери.
Когда я познакомилась с Рошель, сразу восхитилась ее энергичностью. Во время нашей первой встречи каблуки ее кожаных туфель быстро застучали по деревянному полу, когда она подошла ко мне с распахнутыми руками и поцеловала в знак приветствия. Миниатюрная и грациозная, Рошель переходила из комнаты в комнату, громко смеялась, и ее длинные кудрявые волосы обрамляли лицо стильным небрежным ореолом. Ей было 53 года – примерно столько же, сколько было бы моей маме в то время. Но Рошель была гораздо моложе, чем я представляла свою мать. Если бы она не сказала, я бы ни за что не подумала, что Рошель пережила два вида рака – толстой кишки и груди.
Дело в том, что я всегда считала рак неизлечимой болезнью (и ничего, что моя тетя по материнской линии до сих пор жива и радуется жизни; ничего, что одна из моих подруг прошла двойную мастэктомию и реконструкцию груди в 40 лет и неплохо живет уже три года). Смерть моей матери настолько перекосила мое отношение к болезни, что я автоматически приравниваю угрозу рака к неизбежной смерти. Я осознаю это, когда общаюсь с подругами, чьи матери сделали мастэктомию 10 или 20 лет назад и до сих пор играют в гольф со своими мужьями по выходным. Их дочери переживают из-за рака груди, но страх не диктует им правила. Они относятся к болезни с позиции выжившего человека. «Конечно, я слежу за своим здоровьем, – говорит моя подруга Синди. – Но если я заболею, значит, заболею. Если это произойдет, что я сделаю? Скорее всего, то же самое, что и моя мама – пройду операцию и несколько месяцев профилактической химиотерапии, а потом вернусь к привычной жизни».
Матери учат нас бороться с болезнью личным примером и через личные советы. «Когда наши матери заболевают, с их помощью мы узнаем, каково это – болеть, – поясняет доктор Милберн. – Они учат нас тому, как нужно относиться к телу и физическим симптомам. Многие женщины выросли в семьях, члены которых уделяли огромное внимание своему здоровью. Многие дочери, чьи матери умерли молодыми, стали уделять внимание любым физическим переменам в организме. Если человек, который не думает о потенциальной болезни или ранней смерти, проигнорирует физический симптом, дочь без матери не сможет его проигнорировать. Я пытаюсь объяснить женщинам их поведение по отношению к здоровью, чтобы они могли измениться. Мы начинаем с этих вопросов: "Что ты знаешь о болезни своей матери? Как она относилась к ней?” Затем я пытаюсь интерпретировать убеждения женщины».
«Если это произойдет, что я сделаю? Скорее всего, то же самое, что и моя мама», – говорила Синди. Для меня эта фраза означает, что, кроме всего прочего, я умру в 42 года. Этого мне хочется меньше всего. Поэтому теперь я ищу другие образцы поведения женщин, которые, в отличие от моей матери, вовремя обнаружили рак. Рошель, чей прагматический взгляд идеально опровергает мои ипохондрические страхи, говорит, что до постановки диагноза относилась к раку так же, как я. Ей было 23 года, когда ее мать умерла от рака легких, пустившего метастазы в мозг и кости. Она проходила тяжелую химиотерапию на протяжении четырех лет, и после ее похорон Рошель была уверена, что ее ждет то же самое. «Я всегда знала, что у меня будет рак, но я ожидала его позже, – признается она. – Вот почему я серьезно следила за здоровьем. Моей матери было 60 лет, и я подумала, что в этом возрасте все произойдет. Позже. У всех родственников моей мамы тоже был рак, поэтому я знала, что заболею. Но я не думала, что заболею им в 49 лет». Спустя 26 лет после утраты тяжелый диагноз мотивировал Рошель отделиться от матери и начать действовать по-своему.
Я до сих пор не помню, как добралась домой из больницы в тот день, когда у меня нашли рак прямой кишки. Не знаю, дошла ли я пешком, доехала ли на автобусе или такси. Для меня жизнь была кончена. Я была уверена, что умру как моя мать, хотя всегда утверждала, что этого не произойдет. Поэтому первым делом я составила завещание. Сделала 12 копий и прикрепила их не только к стене над кроватью, но и к двери палаты. Я отдавала их каждому, кто приходил ко мне. Все стажеры и интерны получили по копии. Я сказала врачу: «Если вы вскроете меня и увидите, что метастазы распространились в органы, просто зашейте меня». Я не позволила бы никому превратить себя в подопытного кролика, как врачи сделали с моей матерью. Моя 14-летняя дочь не должна была видеть, как я страдаю и превращаюсь в овощ. Ни за что.
После операции врач вел себя так уверенно, что я тоже приободрилась. Биопсия оказалась полностью отрицательной, поэтому я ушла из больницы в
