Невеста рока. Книга первая - Деннис Робинс

— Как ты можешь сопротивляться такому?! В самом деле, любовь моя, ты отказываешься от великой страсти великого человека!

Флер лишь коснулась фиалок кончиками пальцев, и на ее губах мелькнула еле заметная улыбка сожаления.

— Эти цветы так красивы, — промолвила она. — Их можно только любить, они безумно нравятся мне, но я не желаю принимать их от джентльмена, приславшего их.

Арчибальд де Вир поднялся из-за стола, и вся семья с почтением последовала примеру хозяина дома. Проходя в гостиную, Арчибальд краем глаза посмотрел на Флер и произнес:

— Ты уезжаешь от нас завтра, дитя мое?

— Да, — ответила Флер.

Долли фыркнула. Арчибальд никогда же обращался так к своим собственным дочерям. Он ни разу не назвал никого из них «дитя мое». Скверная девчонка! Похоже, перед ней стелятся все мужчины. И даже Арчибальд, который никогда не обращал внимания на женщин. Между тем мистер де Вир, усаживаясь в свое любимое кресло в гостиной, продолжал:

— Будем надеяться, что погода прояснится, когда твои родители будут пересекать Пролив. А то поговаривают, что море очень неспокойно.

Флер подошла к окну и с тревогой посмотрела в него. Да, вечер был очень ненастным. Она видела, как яростные порывы ветра раскачивают верхушки деревьев в Найтсбридже и кареты с трудом пробираются по грязным, слякотным дорогам. А ведь на дворе июнь! Флер представила себе бедную маму, которую качает из стороны в сторону на палубе пароходика. Отец любил море, но мама всегда испытывала сильное недомогание в подобных поездках.

Флер немного поиграла с близняшками в триктрак и отправилась спать.

Проснулась она рано утром и, даже не завязав батистового чепца, кинулась к окну. Увы, по-прежнему царило ненастье, а парк, пропитанный влагой, выглядел печальным.

«О, бедная мама, как же ей плохо сейчас!» — подумала Флер и позвонила служанке. Ведь уже пора собирать вещи — приятное занятие! — и готовить карету, чтобы в одиннадцать часов быть в Эссексе. Хорошо бы, родители прибыли в Пилларз до наступления темноты.

Она попрощалась с кузинами. Близняшки шмыгали носами и не скрывали слез. Долли высказала сожаление, что визит Флер был таким коротким, а когда кучер уже укрывал колени девушки клетчатым пледом, осмелилась добавить:

— Не будь такой суровой к бедняге Сен-Шевиоту. Он сгорает от любви к тебе.

Но Флер лишь вскинула свою прелестную головку, капризный изгиб ее розовых губ смягчился, и она улыбнулась.

Долли смотрела вслед уезжающей карете, понимая, что не оправдала ожиданий барона, и с ужасом думала о том моменте, когда лавина долгов обрушится на ее голову и вызовет страшный гнев мужа.

Тем временем Флер наслаждалась каждой минутой долгого путешествия из Найтсбриджа до Эссекса. Они лишь дважды останавливались, когда служанка платила деньги на дорожных заставах, чтобы пропустили карету юной леди. Флер весело болтала со своей симпатичной служанкой Молли, которая ухаживала за ней с того времени, как девочке исполнилось двенадцать. Это была простая, честная женщина, безмерно любившая Елену.

— На всем свете нет дамы приятнее, чем миледи Роддни, ваша уважаемая матушка, — время от времени говорила Молли. — Да благослови ее Господь!

Но сегодня Молли была менее веселой и разговорчивой, чем обычно. Когда Флер спросила, что ее тревожит, она смутилась и печально вздохнула.

— Надеюсь, вы не больны, моя милая Молли! — сочувственно обратилась к ней Флер.

На это служанка призналась, что у нее болит душа, а не тело. Постепенно из ее признаний стало ясно, что впервые в жизни она страстно влюбилась в одного из слуг де Виров. Его звали Ноггинз. Флер смутно припомнила, что вышеупомянутый Ноггинз чистил серебро и, в основном, работал при буфете. Обыкновенный молодой человек с ярко-рыжими волосами. Однако оказалось, что Молли обнаружила в нем все человеческие достоинства и считала его невероятно красивым. «Ну что ж, прекрасно, — про себя проговорила Флер и улыбнулась своим мыслям. — Молли далеко не красавица, и Ноггинз, похоже, первый мужчина, который серьезно ухаживал за ней».

— Бедная Молли, значит, вы уезжаете от своего поклонника, — участливо проговорила Флер. — Увы, должно быть, вы сейчас очень несчастны! Что я могу сделать для вас?

Молли заверила мисс Роддни, что ей ничего не нужно, что Ноггинз пообещал быть спокойным и рассудительным и копить деньги, пока не сможет попросить ее руки.

Дома Флер больше не думала об этой любви, и Молли была слишком занята, чтобы оплакивать разлуку с Томом Ноггинзом. Надо было сделать очень много: расставить цветы в комнате леди Роддни, приготовить праздничный ужин для хозяев, которые вот-вот возвратятся домой.

Чуть позже Флер переоделась в голубое шелковое платье, которое особенно нравилось ее отцу, и прикрепила к своим восхитительным светлым волосам незабудки. Она уселась в гостиной, прислушиваясь, не раздастся ли цокот копыт на дорожке, ведущей к дому. Как задерживаются ее любимые родители! «Будет жалко, — подумала она, — если сорвется ужин».

Спустя некоторое время Флер начала беспокоиться. Она дернула шнурок сонетки, призывая к себе Молли. Ей надо было хоть с кем-то поговорить, ибо девушку переполняла тревога: уже совсем стемнело, а сэр Гарри и леди Роддни по-прежнему не появились.

Флер взволнованно посмотрела на служанку.

— О Молли, наверное, с ними произошло несчастье!

— Что вы, нет, нет, мисс, — прошептала Молли, хотя ею овладело дурное предчувствие.

Флер нервно стискивала руки.

— Что же могло их так задержать? Ох, если бы мы не были так оторваны от мира и могли бы связаться с Дувром, чтобы разузнать, прибыл ли пароход. Но, увы, мы не можем этого сделать!

«Если пароход вообще прибыл», — мрачно подумала служанка, но не осмелилась высказать свои мысли вслух. А в помещении для слуг не прекращались разговоры. Старший слуга Вайлер вспоминал о страшном шторме, разразившемся несколько лет тому назад (Флер тогда была еще ребенком). Тогда один из пароходов затонул, отнесенный далеко в море.

Пробило десять часов вечера, и наконец послышался стук колес подъезжающей кареты. Кровь бросилась в лицо Флер, и она устремилась в вестибюль.

— Наконец-то они приехали, Молли! О, слава Богу!

Не став дожидаться слуг, она сама распахнула тяжелую дубовую входную дверь.

Свирепый порыв ветра взметнул оборки ее нарядного платья. И холодная, как сама смерть, дрожь пронзила девушку насквозь, когда она увидела мужчину, который вышел из кареты и направился к ней. Приветственные слова, приготовленные ею для родителей, замерли на ее губах, и она не произнесла ни слова. Ибо вошедший оказался Арчибальдом де Виром. Он вошел в вестибюль. Да, это был тот человек, с которым она распрощалась сегодня ранним утром.

Закутанный в толстый серый плащ, он выглядел странно и угрюмо. Сняв треуголку, он медленно приблизился к девушке, оставляя за собой мокрые следы.

— Флер, дитя мое… Дорогая… — начал он и замолчал, словно лишился дара речи.

Девушку охватил такой ужас, что она оцепенела. Флер не могла произнести ни слова, она стояла как вкопанная и пристально смотрела на Арчибальда. Прежде чем он заговорил вновь, ей стало ясно, что привезена отнюдь не добрая весть. И девушка ошеломленно смотрела на него, безмолвно ожидая правды, какой бы жестокой она ни оказалась. Тогда Арчибальд, который, несмотря на свою прирожденную скупость, был человеком добрым и беспредельно жалел Флер, прокашлялся и хрипло сказал:

— Увы, мое дорогое дитя, то, что я должен сообщить, не принесет тебе ничего, кроме огромных страданий.

Молли, заломив руки, подошла к ним ближе, ее лицо стало смертельно бледным. Она напрягла слух, чтобы услышать то, что скажет де Вир. И вдруг Флер издала пронзительный крик:

— Мама!.. Папа!.. Что с ними случилось?!

Арчибальд немного сбивчиво рассказал ей все. Сюда его на самых быстрых лошадях прислала Долли, чтобы он сообщил Флер известие, которое уже достигло Лондона.

Пароход, который утром вышел из Кале, так и не достиг берегов Дувра. И никогда не достигнет… Совсем недалеко от английского берега на него налетел один из самых сильных штормов за всю историю Англии. Подробности еще неизвестны, но люди из береговой охраны утверждают, что пароход затонул и ни один из пассажиров не спасся.

Несчастный Арчибальд, на долю которого еще ни разу не выпадало такой горестной миссии, нервно теребил свою треуголку. Он не смел смотреть в лицо девушке. Он только слышал ее неудержимый плач:

— Боже, имей же сострадание… Имей сострадание… ну сделай же так, чтобы это было неправдой!

Де Вир снова заговорил:

— Дитя мое, как это ни печально, никакой надежды нет. Шторм настолько силен, что волны вздымаются, как горы, и даже самый искусный пловец не сможет добраться до берега.