Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

— Нужно искать бухту. Пока не поздно.

— Есть, — тотчас откликнулся шкипер и бросился к столу. Он склонился над картой и потом обернулся к рулевому.

— Право руля.

Тот повторил команду и быстро завращал штурвал.

Судно теперь шло к берегу, лежавшему на расстоянии десяти миль. Человек в матросской форме некоторое время следил за разворотом шхуны, потом он сказал негромко:

— В бухте нас может застать патруль. Значит — обыск. Нужно спрятать оружие и… отпустить пленного рыбака.

Шкипер удивленно поднял брови.

— Отпустить?

— Да, — сказал матрос. Он снял карту со стола. — Сожгите эту карту. На ней отмечен наш путь.

— Слушаюсь, капитан, — сказал шкипер, наклонив голову. — Но пленный…

Человек в костюме матроса вздернул сухое скуластое лицо.

— Приведите его сюда…

— Я хочу сказать, капитан, — пробормотал шкипер, — что отпустить рыбака — это вдвойне опасно.

Капитан в одежде матроса коротко улыбнулся. У него были крупные никелевые зубы. Они блеснули холодно, как лед.

— Благодарю вас, шкипер, — сказал он. — Я сам решаю такие вопросы.

Снова отдав честь, шкипер вышел из рубки. Отсюда, сверху, было видно, как прошел он вдоль палубы и склонился над люком трюма. Через две-три минуты на палубе появился невысокий, плечистый человек. Покачиваясь, он поднялся вслед за шкипером на мостик. Это был мужчина лет пятидесяти, обветренный, крепкий, хотя совершенно седой. Одет он был в брезентовую рыбачью робу, в морской фуражке с длинным плоским козырьком, в высоких сапогах. Он пошатнулся на пороге, но удержался за косяк двери.

— Надеюсь, переговоры кончены? — медленно проговорил он, вглядываясь в капитана. — Теперь ты, надеюсь, отпустишь меня?

По-видимому, он не мог рассмотреть лицо капитана. Только никелевые зубы светились из полутемного угла рубки.

— Я обещал вам, Сергеев, что убью вас, — сказал капитан, не выходя из угла. Он хорошо говорил по-русски, лишь едва заметно подчеркивая букву «р». — Да, убью, если вы не расскажете, что строится в бухте Лесной.

Рыбак поднял кулаки.

— Я пригрел вас, бродяги. Я не знал, что вы просто бандиты.

— Его нельзя отпускать, — заметил шкипер. — Он принесет вам вред.

— Вы отпустите меня, сволочи, — сказал рыбак с неожиданным спокойствием. — Вы не имеете права. Это наше море, подлецы.

Капитан отбросил полу бушлата и вытащил из-за пояса кольт.

Рулевой заметил это и еще ниже склонился над компасом. Но рыбак засмеялся.

— Этой штукой ты не раз уже меня пугал.

— Вы многое теряете, Сергеев, — сказал капитан печально. — Вы могли бы уехать с нами на юг. У нас хорошо на островах. Вы получили бы работу. Нам нужны волевые люди. Вы — волевой человек.

Рыбак опять схватился за косяк двери.

— Так вот зачем вы украли меня?..

— Капитан честен, — сказал шкипер, отходя к окну. — Он отпускает вас на берег.

Они молчали с минуту. Ветер свистел над рубкой. Глухая волна била в борта.

— Все равно вы подлецы, — сказал Сергеев. — Все равно. — Но капитан поднял руку. Он спрятал кольт.

— Ваши вещи в кубрике. Пойдите соберите их. Берег уже недалеко.

Рыбак повернулся и вышел на трап. Этот узкий трап вел на палубу.

Он проходил у самого борта.

— Одну минутку! — крикнул капитан, едва рыбак сошел на несколько ступенек.

Он остановился в полоборота к двери. Здесь было светлее, чем в рубке. И капитану, перешагнувшему через порог, было отчетливо видно лицо Сергеева, открытый взгляд его серых глаз, седая прядь волос, выбившаяся из-под фуражки. Он не отшатнулся, не бросился бежать, когда увидел кольт в руке капитана. Четыре пули, выпущенные подряд и в упор, не свалили его. Он стоял покачиваясь на крепких ногах, видя ряд никелевых зубов перед собой, в улыбке блестевших, как лед.

— Подлец, — сказала он громко и яростно, — подлый бандит…

Пятая пуля попала ему в висок. Рыбак откинулся на низкие перила трапа и медленно сдвинулся на фальшборт. Капитан спрятал кольт и сбежал на палубу. Он едва поднял тяжелое, еще теплое тело и перевалил его через борт шхуны. Потом он вернулся в рубку и, коротко взглянув на компас, принял у рулевого штурвал.

— Карта и оружие, — сказал он. — Идите.

Ночь быстро спускалась над морем. Высокие валы вставали и рушились над носом шхуны. Ветер свистел в снастях; густая штормовая поволока закрыла небо.

Тяжело взбираясь на валы, шхуна шла к берегу, к небольшой бухте за кремнистой косой.

В полночь шкипер заметил на горизонте зарево. Узкой полоской оно тянулось на юго-западе, где был берег, и быстро увеличивалось в багровых отблесках огня.

Он доложил капитану. Тот немедленно поднялся наверх и, лишь поднес к глазам бинокль, весело улыбнулся.

— Пожар, — сказал он. — Хорошо. Этот пожар будет для нас маяком.

Через два часа, спасаясь от шторма, шхуна медленно вошла в устье реки и поднялась к поселку Рыбачьему, где на пригорке еще дымился наполовину сгоревший амбар.

Асмолов, пришедший проверить, хорошо ли пришвартован его баркас, первый заметил незнакомое судно вблизи поселка. Он бросился к лодке и, уже отчаливая от берега, крикнул рыбакам, тушившим у амбара огонь:

— Посудина какая-то пришла! Эй, ребята!..

Кажется, его не расслышали, потому что никто не отозвался. Асмолов торопился. Он сам вышел навстречу редким гостям. Шхуна остановилась, загремел якорный канат. И едва Асмолов причалил к борту ее, как проворный матрос, улыбаясь, блестя белыми металлическими зубами, подал ему шторм-трап.

— Откуда прибыли? — спросил Асмолов, поднимаясь на палубу шхуны.

— С концессионного участка, — сказал матрос. — С участка номер тринадцать.

Асмолов внимательно пригляделся к нему: так правильно по-русски говорил этот японец. Но матрос понял.

— Я работаю переводчиком. Капитан хочет объяснить вам, почему мы зашли сюда, и просить у вас разрешения переждать здесь шторм.

Вслед за матросом Асмолов прошел в маленькую каюту капитана. По пути он заметил сети, в беспорядке разбросанные на палубе, и с удивлением подумал, что они не очень-то бережливы — японские рыбаки.

Капитан, сухопарый, невысокий человек в круглых очках, с шумной радостью встретил Асмолова. Он тотчас достал сигары и бутылку коньяка, но Асмолов отказался от угощения.

Переводчик стоял в дверях, проворный и гибкий, он кланялся, произнося каждую фразу.

— Покажите мне судовые документы, — сухо сказал Асмолов. — Мы должны их знать.

Капитан достал из ящика стола судовой журнал и свидетельство о принадлежности шхуны.

Асмолов внимательно просмотрел оба документа.

— Хорошо, — сказал он, подумав. — Мы не хотим, чтобы вы рисковали. Море опасно нынче… Только на эти дни, что будете у нас, документы мы должны будем взять.

Капитан охотно согласился, и Асмолов вскоре ушел, провожаемый всей командой шхуны.

Когда он возвращался к причалу, несколько лодок шло к незнакомому судну, но бригадир вернул их обратно. На берегу он коротко рассказал рыбакам о неожиданных гостях и сразу же вместе с Крепняком пошел к Варичеву.

Николай не спал. Дом его стал похожим на лазарет. Не только Серафиму и Варичева, но и Петушка перенесли сюда. Серафима уже сидела в постели, хотя ее руки, забинтованные до локтей, были похожи на обрубки. Варичев лежал в тяжелой, неспокойной дремоте. Петушок до сих пор не приходил в себя.

Две рыбачки дежурили у постели больных, девушка и старуха, те самые, что познакомили Илью с кузнецом. Они были веселы и разговорчивы, но веселее всех была Серафима. Словно уверилась она в чем-то, и еще яснее стали ее глаза; казалось, она не ощущала боли, охваченная непонятной радостью, которая передавалась всем, кто сюда приходил.

Николай стоял у ее постели целыми часами. Он гладил ее плечи, прикасался к бинтам — руки его обрели такую нежную легкость, и весь он стал таким непохожим на себя, таким по-детски наивным в своем счастье, что соседи не раз с удивлением поглядывали на него.

Но Серафима почти не замечала Николая. Она о чем-то думала, сосредоточенно и неотрывно, и глаза ее отражали, как сладка для нее эта мечта.

Асмолов и Крепняк пришли к Николаю почти на рассвете. Осторожно ступая, они вошли в комнату Ильи. Варичев открыл глаза и обернулся. Сняв фуражку, Асмолов приблизился к нему.

— Живем, Борисыч?..

— Спасибо, — сказал Илья.

Придвинув стул, Крепняк присел около постели. Асмолов сел на скамью у стены.

— И все-таки неправильно это, — сказал он. — А что, если бы ты погиб? И Степка, и ты?..

— Нет, правильно, — твердо сказал Илья.

— Ты о себе-то думал? — спросил Асмолов.

Илья улыбнулся.

— Конечно, да. Но я знал, что это благородно…

Крепняк, молча слушавший их беседу, неожиданно сказал;