Во всём виноваты «Битлз» - Максим Капитановский

Что ж, я допил до конца.

Из-под потолка доносилась стихотворная перебранка Айболита с кем-то из команды Бабы-яги, но такая мелочь процессу отравления помешать уже не могла.

Сверху, из самой гущи айболитовских разборок, съехал тонкий цирковой тросик с пустым болтающимся страховочным ремнём и скрипучим голосом Крокодила Гены угрожающе сказал: «А вот и я — Карлсон, который живёт на крыше!». Подоспевшая Снегурочка вступила с ремнём в длительный диалог по поводу волшебных спичек, потом потеряла к нему интерес и подошла к Яге облагородиться.

Незаметно подплыл Кит: «Ребят, дайте выпить, щас дуба дам, — кричал, скрипя пастью, одичавший Володя, — а то офонтаню всех на хер!». «Да подожди ты минут пять, — сказал нетвёрдым девичьим голоском голимый Мальчиш-плохиш, — пионеры уже побежали».

И правда, вдалеке показалась Наташка с ещё одной плотной бабой-пионером. Продвигая по льду скрюченные холодом ножки вдоль отодвинутого в сторону хоккейного борта они не скрываясь, несли увесистый полиэтиленовый пакет.

Потом произошло то, что рано или поздно случается на всех фонограммных концертах, — порвалась плёнка, и на огромный зал упала звонкая морозная тишина. Надо отдать людям должное: не всем было наплевать — кое-кто всё-таки обернулся и посмотрел в туманный торец помещения, где под потолком угадывалась узкая бойница радиорубки.

Я представил себе, как явно нетрезвый радист ищет среди бардака на рабочем столе ацетон и негнущимися от холода пальцами пытается подцепить ломкие края свемовской плёнки «тип 6», и понял, что пауза может затянуться очень надолго. Но оказался не прав, потому что минут через пять дворец огласился звуками популярной тогда песни, которой радист догадался заткнуть дыру. «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, надейся и жди!» — пели молодые задорные голоса, но из-за лёгкого несоответствия скорости воспроизведения звучало всё вяло и очень грустно.

На нетвёрдых шасси появился заспанный Карлсон, переквалифицировавшийся из вертолёта в аэросани. Он «подъехал» к Киту, вокруг которого последние двадцать минут разворачивалась вся основная битва за волшебные спички, остановился, задрал кудлатую голову вверх и стал делать потолку какие-то знаки. При этом сукин шведский сын воспроизводил некие булькающие звуки, которые в переводе со шведского должны были, наверное, означать «майна помалу!». И действительно, сверху съехал уже знакомый тросик, только на конце его болтался не пустой ремень, а увесистый мешок, украшенный новогодними звёздами и снежинками. В мешке приятно позвякивало.

Несмело начали подтягиваться первые родители. Четверо активных пап ухватили большой фрагмент хоккейного борта и при помощи трёх пиратов. Зайца и почти двухметрового Мальчика-с-пальчика взгромоздили на Кита. Китовая верхняя часть прогнулась (Володька еле успел выскочить) и образовала устойчивую плоскость, на которую деревянный бортовой щит встал как вкопанный.

Взрослые зрители, не чинясь, выставляли на этот импровизированный стол термосы и бутылки и раскладывали принесённую из дома снедь. А счастливые дети таскали за бутафорские пейсы Деда Мороза и гурьбой гонялись за раскрасневшейся от водки Снегурочкой, которая совершенно забыла, что она совсем не внучка Дедушки Мороза, а хмурый нижний акробат Сергей Рогов, серебряный лауреат циркового конкурса в Париже.

Никогда ещё искусство в ТАКОЙ степени не принадлежало народу, и, когда дурной голос из-под потолка вдруг снова заорал: «А ну-ка, ёлочка, зажгись!» — никто и ухом не повёл.

Домой я попал только к вечеру. Обутым в лапти. С переодетыми из овощей в очаровательных девушек Ленкой и Наташкой, но без коньяка, про который забыл. Да и чёрт с ним — холодильник был забит под завязку ещё тридцатого числа.

Настоящая новогодняя ночь ещё только начиналась.

Зелень

Если вам довелось наблюдать успешный бизнес, значит, кто-то когда-то принял смелое решение.

Обслуживание и питание в советских ресторанах в самом конце семидесятых годов не отличались большим разнообразием. Омары в шампанском и соте из соловьиных язычков ещё не подавали. Все изыски, на которые могли рассчитывать трудящиеся, — это котлеты по-киевски, цыплятки табака или уж совсем запредельное блюдо осетрина по-московски.

Хамство повсюду также процветало примерно одинаковое, поэтому граждане, собиравшиеся культурно отдохнуть, стали отдавать предпочтение тем заведениям, где пожирание пищи и алкоголя сопровождал более или менее приличный оркестр. Который за отдельные деньги мог бы сыграть если не всё, то почти всё, что может прийти в голову состоятельному клиенту.

В тот день я приехал на работу очень рано — часа в три. Была назначена «репа» (репетиция). Следовало навести блеск на два свежайших шлягера, которые вот уже полгода как беспрерывно заказывали посетители. Мы, конечно, играли, но неуверенно, на слух и, как говорится, на «глухо-немецком» языке. На этот раз руководитель Гриша должен был привезти фирменную запись и слова, списанные с плёнки его другом — хорошим переводчиком. Речь шла о песнях «Una paloma blanca» и «Lady bamp». А то до этого мы пели: «Унапалона бланкат шмар ди комтуре тапа», — что хавалось на ура, но у музыкантов же должна быть хоть какая-то совесть.

Я вышел из левой машины, которую поймал у метро «Тушинская», и поднялся на второй этаж низкого двухэтажного здания, где размещался один из немногих тогда загородных ресторанов — элитный кабак «Старый замок». С гордостью окинув взглядом уютный зал с богатой аппаратурой, я присел за столик к моим друзьям, которые за кофе коротали время в ожидании репетиции. Кто бы мог подумать, что это наш последний день в «Старом замке».

Раньше на первом этаже ресторанного здания была столовка, и окрестные работяги в ватниках и сапогах, распивавшие там портвешок под пельмени, при желании и наличии минимума средств после шести вечера беспрепятственно поднимались наверх и автоматически облекались новым статусом крутых-деловых завсегдатаев почти ночного(!) загородного кабака.

Но так было до нас, и именно такую ситуацию полтора года назад мы и застали, впервые приехав в этот ресторан, чтобы рассмотреть предложение стать штатным ансамблем пока еще не раскрученной, но многообещающей новой точки.

В зале орала блатная магнитофонная музыка, воняло мокрой рабочей одеждой, плохими папиросами, вообще всё было в дыму — не курила только кудлатая собака, лежавшая у порога. Пьяные официанты, по внешнему виду ничем не отличавшиеся от посетителей, разносили некое подобие шашлыков (кухня там считалась кавказской) и танцевали с немногочисленными дамами — если их, конечно, можно было так назвать.