Гитлер - Марлис Штайнер

12 сентября на съезде в Нюрнберге, посвященном «великой Германии», Гитлер во всеуслышание объявил, что принял решение любой ценой вернуть в лоно рейха три с половиной миллиона судетских немцев. Вечером 9 сентября он собрал у себя Кейтеля, Браухича, Гальдера и военных атташе, чтобы обсудить с ними детали «Зеленой операции». Генштаб армии не выполнил его инструкции относительно сосредоточения танков и моторизованных частей в расположении 10-й армии генерала фон Рейхенау – Гальдер распределил их по разным армиям. Не одобрил он и плана Гитлера обойти чешские укрепления, двинув из Нюрнберга непосредственно на Прагу, хотя этот маневр стал возможным после аннексии австрийской территории. Споры продолжались пять часов, до трех утра, пока Гитлер не прекратил их волевым решением. Кроме того, он потребовал, чтобы были срочно усилены фортификации в районе Экс-ла-Шапели и Сааребрюккена – во время своего последнего визита он обнаружил, что они недостаточно надежны. На закрытии съезда Гитлер упрекнул генералов в отсутствии доверия и противопоставил их сомнениям верность и послушание простых «мушкетеров». Прощальный ужин прошел в ледяной атмосфере. По словам адъютанта фон Белова, «никто не подозревал, что это был последний съезд НСДАП».

После провала переговоров с СдП одного из эмиссаров британского премьер-министра тот решил встретиться с Гитлером, однако подождал, пока фюрер выступит с речью, прежде чем делать такое предложение. 13 сентября посол Хендерсон получил приказ передать через Риббентропа личное послание Чемберлена Гитлеру. 14-го пришел положительный ответ, и 15-го Чемберлен прибыл в Бергхоф. Он предложил принудить чешское правительство с согласия Парижа добровольно отдать территории, население которых на 50 % состоит из немцев, – при условии, что британский кабинет не станет возражать. Он не стал – и правительству Праги в конце концов пришлось смириться. 22 сентября Чемберлен снова встречался с Гитлером в Бад-Годесберге и сообщил ему «хорошую новость», но выяснилось, что за прошедшее время аппетиты канцлера возросли; теперь он требовал введения войск вермахта в Чехословакию, плебисцита на части территории и учета венгерских и польских притязаний. Все это было сформулировано в виде ультиматума, срок истечения которого был назначен на 28 сентября.

На сей раз ни Франция ни Великобритания не стали советовать Бенешу принимать подобные условия. 24 сентября во Франции был объявлен призыв «некоторых категорий резервистов». 26-го Форин-офис опубликовал заявление, в котором говорилось, что, если Чехословакия станет объектом немецкого нападения, «Франция будет обязана прийти к ней на помощь; Великобритания и Россия наверняка выступят на стороне Франции». Если советская позиция не вызывала сомнений в принципе, то никто не знал, как именно СССР станет помогать Чехословакии на практике. Следует добавить, что британский Генштаб информировал Чемберлена о том, что ведение войны сопряжено с огромным риском и что он не исключает вероятности того, что Англия эту войну проиграет.

Начался новый тур переговоров; на сей раз их вел советник премьер-министра сэр Хорас Уилсон. Гитлер произнес еще одну провокационную речь, хотя в ней, как показалось многим, содержалась возможность лазейки. Франсуа-Понсе, со своей стороны, выступил с очередным французским предложением… 28 сентября, в разгар его беседы с Гитлером – ультиматум истекал в 14.00,– пришла депеша от Муссолини, который предлагал провести четырехсторонние переговоры. Их инициатором был Чемберлен, хотя Геринг сыграл существенную закулисную роль. Гитлер согласился. По просьбе Муссолини встречу назначили на 29 сентября, в Мюнхене.

Изучая огромное множество дипломатических документов, воспоминаний и исторических исследований, посвященных чехословацкому делу – а содержащиеся в них сведения зачастую противоречивы, – непросто понять, какие намерения в самом деле двигали Гитлером. Впрочем, представляется несомненным, что с самого начала он стремился поглотить всю Чехословакию целиком, а судетский вопрос послужил ему всего лишь предлогом; он планировал организовать провокации, которые дали бы ему повод вторгнуться с войсками на территорию Чехословакии и провести ее молниеносный захват. Как и в случае с оккупацией Рейнской области и аншлюса, демократические страны, застигнутые врасплох, не успели бы отреагировать.

Майский кризис, предостережения генералов и кое-кого из высших чиновников, а также враждебное отношение значительной части немцев, призывы Рузвельта и короля Швеции, наконец, угроза со стороны английского флота не могли не поколебать его решимости. Однако отступить для него значило потерять лицо. В то же время продолжение мобилизации могло побудить Англию и Францию к вторжению. Предложение Муссолини давало выход из тупика, даже если оно касалось только этнических требований, о которых было заявлено публично.

Дуче в Мюнхене попал в родную стихию – Италия вновь обрела политический вес. Ему не слишком понравилось, что Гитлер поставил его в известность о своем намерении ввести войска в Австрию только накануне его отъезда; пусть он обещал отозвать свои соединения с Бреннера, это еще не означало, что Германия может свободно аннексировать Австрию. «Последней попыткой противостоять равнению на Германию» стало заключение так называемого Пасхального пакта от 16 апреля, направленного на урегулирование англо-итальянских разногласий в ряде регионов: на Средиземном море, Красном море, в Восточной Африке и на Среднем Востоке. С 3 по 8 августа Гитлер побывал в Италии, и, несмотря на бурные протесты, основанные на родственности обоих режимов, Муссолини под влиянием Чано уклонился от прямого ответа на предложение вступить в военный союз с Германией. Это давало ему возможность в Мюнхене взять на себя роль «европейского арбитра». Он вынес на обсуждение текст, подготовленный с участием немецкого министерства иностранных дел под руководством Вейцзекера и команды Геринга, работавшей над Четырехлетним планом. В нем говорилось о «традиционных империалистах», стремившихся к экономической гегемонии на континенте и овладению колониями. Нельзя сказать, что это была программа Гитлера, но участники встречи надеялись, что с помощью Муссолини ее удастся осуществить, договорившись с Великобританией. Несмотря на все свое фанфаронство, дуче тоже не был готов к войне.

В соответствии с соглашением, заключенным 29 сентября в доме фюрера, Чехословакия должна была уступить Судетскую область и освободить ее от своего присутствия до 10 октября; создавалась международная комиссия по установлению новых границ и определению областей, в которых будет проведен плебисцит; гарантами новых чехословацких границ выступали Франция, Великобритания и Германия. На следующий день Чемберлен прислал Гитлеру заявление о ненападении, которое должно было служить символом нежелания обеих стран воевать между собой. Фюрер его подписал, что позволило премьер-министру по возвращении в Лондон произнести ставшие знаменитыми слова: «Это мир для нашей эпохи». Мысль о том, что угроза войны снова отступила, принесла ему, да и не только ему, а многим и многим в Англии, Франции и Германии, такое облегчение, что никому и в голову не пришло задуматься, какой ценой достался этот мир – ценой грубого попрания прав маленького государства.

Но беды Чехословакии на этом не кончились. Польша денонсировала подписанное в 1925 году соглашение о меньшинствах и потребовала вернуть ей небольшую территорию Тешин, куда 2 октября, по истечении срока ультиматума, ввела войска. 2 ноября Венский арбитражный суд присудил Венгрии часть территории Словакии площадью 12 тыс. квадратных километров, на которой проживало около миллиона человек. Не в силах остановить процесс дробления, Чехословакия вынуждена была предоставить автономию Словакии и Рутении. Все это весьма походило на то самое «химическое растворение», о котором говорил Вейцзекер. Европейские демократии молча попустительствовали процессу. Но это было совсем не то, о чем мечтал Гитлер. 9 октября он выступил в Саарбрюкене с пылкой речью, не скрывая своего недовольства.

Франсуа-Понсе, получивший из Парижа приказ ехать в Рим, 18 октября пришел к фюреру прощаться в чайный домик в Кельштайне. Рассказывая об этой встрече, французский посол набросал еще один портрет властелина Германии:

«Разумеется, у меня нет иллюзий относительно характера Адольфа Гитлера. Я знаю, что он непостоянен, скрытен, противоречив, неоднозначен. Тот же человек, что с самым добродушным видом восхищается красотами природы и за чайным столом излагает весьма разумные соображения о европейской политике, способен на самую чудовищную ярость, самые дикие выходки, вынашивает самые бредовые замыслы. В некоторые дни он, стоя перед картой мира, тасует народы, континенты, географию и историю, словно впавший в безумие демиург. В другие моменты он мечтает стать героем, установившим вечный мир и воздвигшим грандиозные монументы».