Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

— Го-го!.. Илья пророк на колеснице! — крикнул вслед Еньке Миша Петух. — Час от часу не легче. Ошалел человек-то, — скорбно покачал головой Миша.

Зашумели ребятишки. Бросились было за самокатом. Но, отъехав две-три сажени, Енькин самокат стал как вкопанный. Наездник нажал изо всей силы ногами на педали. Раздался треск, и обе педали отделились от колеса.

Мимо проходила Лариса Митина. Для праздника она была одета в длинное розовое, когда-то «подвенешное» платье. Чтобы подол не тащился за ней по пыльной улице, Лариса придерживала его, приподняв сбоку двумя пальцами.

— Ядрёная баба, — подумал Енька и быстро отвёл глаза от Ларисы. А она прошла, даже не сказала «здравствуй».

«Тридцать годов мужичонке, а дурной, как маленький, таратайки делает», — презрительно подумала о Еньке Лариса и пошла своей дорогой на средину деревни. Там около Афонина пруда стоял покрытый скатертью стол. Сюда ожидалась «тихвинская богородица», покровительница урожая. Нарядную, в золочёном окладе, в шёлковых лентах икону несли на носилках полустровские мужики; попихинские вышли им навстречу.

Енька, взвалив самокат на плечо, задворками потащился домой и снова спрятал в чулан своё «изобретение».

Терентий сидел у раскрытого окна с книгой. На молебне ему делать нечего. Когда с иконой обошли по всем трём полям вокруг Попихи и поп побрызгал кропильницей попихинский скот, началось собрание прихожан. Любопытство привело Терентия послушать попа.

Седой с жидкими волосами священник, сняв с себя верхнее парчовое облачение, в подряснике выглядел сухим и тщедушным. Он сильно заикался, но голос у него был внушительный. Чеботарёв подошёл и прислушался.

— Вера падает в народе, православные, народ извольничался, в церковь ходят всё реже и реже. Но могу ли я вас осуждать, когда у меня у самого сын читает не те книги и со мной не разговаривает. Дочка, не испросив родительского благословения, без венца выскочила в замужество за человека, который не помнит, когда у него на шее крест был. Как видите, дети мои не опора для меня и матушки… Староста церковный подсчитал мне в год за труды натурой триста сорок пудиков ржицы, ибо деньги в наше время обесценились и ничего на них не купишь. Отцу дьякону — двести пудиков ржицы и сорок — овсеца или ячменя; сторожу храма — пудиков шестьдесят, итого — шестьсот сорок пудиков. Раскинуть на весь приход — по пудику с домохозяина. Ежели число верующих прихожан не убудет, да пресвятая владычица даст вам хороший урожай, а она даст, поелику ваши молитвы дойдут до неё, благодетельницы, и мзда за мои пруды отнюдь не обременительна будет, как говорится: с миру по крошке — голодному кусок. А посевы у вас радуют душу. И на вымочках и на суглинистых горушечках везде хлебец зреет, хороший хлебец. И молебен отслужен во благовременье. Пошлёт владычица дождичка, и в поле жито, и травка по лугам — всё вырастет, вызреет в лучшем виде…

— Про это рано говорить, — возразил Миша Петух, мужик невоздержный на язык, — овсы да льны в августе сильны.

— Что верно, то верно, — подкинул своё слово кто-то из соседей, — всякое семя знает своё время. Не надо торопиться хвалить, чтобы потом не было стыдно хаять.

— Опять же, батюшка, лето нынче какое-то не в пример другим грозовое, громы да молнии то и дело пугают, как бы градобоя не было, — усомнилась Лариса Митина.

— От этого избавит пресвятая богоматерь Тихвинская, а что касаемо грома и молнии, так без этого нельзя: господь вседержитель напоминает грешным людям о страхе божьем. Страх, он нужен, без страха совсем худо жить будет…

Разговор попа о страхе почему-то напомнил Терентию Чеботарёву недавно прочитанный им материал в газете о страховании посевов и построек. Он сказал:

— А я вот считаю и вам советую, граждане, чтобы не бояться молнии, надо поставить посреди деревни громоотвод.

— Для Ильи пророка это не помеха, — усмехнулся поп, — конечно, громоотводы ставятся, ежели граждане пожелают, и религия тому не препятствует…

— Ещё бы препятствовала! И дальше, граждане, — продолжал Терентий, уже обративший на себя внимание попа и односельчан, — мне кажется, да и вы, если согласитесь со мной, ошибки не сделаете, — позовите из волости страхового агента Зубакина или его помощника Алёшку Суворова, чтобы застраховать посевы от всякой беды.

— Всю жизнь этого не бывало, чтоб посевы страховать, — отмахнулся Михайла. — Это же канительно. И ни к чему. Бог помилует.

К предложениям Терентия мужики и бабы отнеслись безразлично. Вероятно по той причине, что и громоотвод и страхование посевов — дело новое, авось пронесёт, бог помилует.

Споры разгорелись по вопросу о «пудике» зерна с каждого домохозяина для церковного причта.

Михайла настаивал составить список всех граждане обязательством собрать с каждого домохозяина по пуду зерна на Покров-день и отвезти в приход. Возразили Лариса и Мишка Петух, старушка мать Пашки Косарёва и другие.

— Почему же поровну? Ведь достатки-то у всех разные?..

— Бог для всех один.

— Религия — дело частное, — пояснил Терентий, — подачки духовенству только по доброй воле. Никто не имеет права принудить верить в бога, без которого народ может обойтись. Никто не может принудить валить хлеб или деньги в поповскую мошну. Всяк кто как хочет. Да и пораскиньте умом: не много ли будет попу почти по пуду ржи в день?..

— Да, вроде бы, не мало.

Так и остался вопрос о сборе «пудиков» в Попихе не разрешённым.

Для многих суеверных показалось почти чудом, когда на той же неделе чёрная туча поднялась из-за деревень Беленицына и Телицына, прошла зловеще над этими деревнями, но не задела их, а с невероятным шумом разразилась над Попихой. В тех избах, которые стояли окнами против надвинувшейся тучи, все стёкла в рамах выбило. Скот, пришибленный градом, бросился в ольшаник поскотины и носился ошалело, ища убежища под деревьями. Посевы (как потом заключила волостная комиссия) пострадали на девяносто процентов. Никто такого градобоя не помнил. Даже слепой, долговечный Пименко, когда ему подали в руки «градину» величиной почти с куриное яйцо, долго тряс лысой головой и говорил, что такого градобоя во всю его жизнь не случалось.

Совсем мало осталось не тронутых градом полос, притаившихся где-то на дальних подсеках.

Градобой и настроения соседей взволновали Терентия, переживал он это по-своему. Тайком от Михайлы и Еньки он часто срывался с табуретки, бегал на поветь, доставал спрятанную над воротами самодельно сшитую записную книжку и писал о разных случаях из деревенской жизни. В воскресенье встретился с учителем. Иван Алексеевич прочёл все написанное Чеботарёвым, сказал:

— Надо нам с тобой, парень, сделать стенную газету!..

— То есть как — стенную?