Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

Я спросил: «Ты полагаешь, что Мертвецы — настоящие старатели?»

— Конечно, Робин.

— Но каким образом? Их мозг сохранен?

— Сомневаюсь, Робин, — ответил он задумчиво, снова зажигая трубку. — Данных недостаточно, но я бы сказал, что сохранено лишь ноль целых одна десятая содержимого мозга.

— А что остальные десятые?

— Возможно, тридесятых — запись памяти на химическом уровне. Вероятность не очень высока. Но все же самая высокая из всех имеющихся. Сознательная передача — допустим, они наговаривали свои воспоминания на ленту, — почти ничтожная вероятность. Высший предел — одна тысячная. Прямая умственная связь — в определенном смысле ее можно назвать телепатией — вероятность примерно того же уровня. Неизвестные средства — пять десятых. Конечно, Робин, — добавил он, — вы понимаете, что эти оценки сделаны при недостатке данных и при отсутствии правдоподобной гипотезы.

— Вероятно, тебе было бы легче, если бы ты поговорил непосредственно с Мертвецами.

— Конечно, Боб. И я собираюсь попросить такую связь через бортовой компьютер группы Хертер-Холл, но для этого требуется тщательное предварительное программирование. Там не очень хороший компьютер, Робин. — Он помолчал. — Да, Робин. Есть одно интересное обстоятельство.

— Какое?

— Как вы знаете, на Пищевой фабрике, когда она была открыта, находилось несколько различных кораблей. Фабрика с тех пор находится под постоянным наблюдением, количество кораблей остается прежним, не считая корабля Хертеров-Холлов и того, на котором два дня назад прибыл Вэн. Но нет уверенности, что это те же самые корабли.

— Что?

— Это только предположение, — подчеркнул он. — Корабли хичи одинаковы. Но тщательный анализ фотографий свидетельствует, что пространственная ориентация одного из них изменилась. У большого. А может, у всех трех больших. Как будто остававшиеся корабли улетели, а их место заняли новые.

Холодок пробежал у меня по спине. «Альберт, — с трудом сказал я, — ты понимаешь, что это для меня значит?»

— Конечно, Робин, — серьезно ответил он, — это значит, что Пищевая фабрика по-прежнему действует. Она превращает газ кометы в CHON-пищу. И куда-то ее отправляет.

Я с трудом глотнул, но Альберт продолжал говорить: «К тому же окрестности полны ионизированным излучением. Вынужден признать, что не знаю его источника».

— Это опасно для Хертеров-Холлов?

— Нет, Робин, я бы этого не сказал. Не больше, скажем, чем пьезовидение для вас. Это не опасно, просто меня интересует его источник.

— Нельзя ли попросить Хертеров-Холлов проверить?

— Конечно, Робин. Я уже запросил. Но пройдет еще пятьдесят дней до ответа.

Я отключил его и откинулся в кресле, думая о хичи и их странных обычаях…

И тут меня ударило.

Мое кресло очень удобно и устойчиво, но на этот раз я чуть не выпал из него. Меня мгновенно охватила боль. И не просто боль: кружилась голова, утратилась ориентировка, даже начались галлюцинации. Казалось, голова вот-вот взорвется, легкие жгло огнем. Я никогда не чувствовал себя так плохо, умственно и физически, и в то же время у меня возникали фантастические сексуальные картины.

Я попытался встать и не смог. Лежал в кресле, абсолютно беспомощный. «Харриет! — прохрипел я. — Врача!»

Ей потребовалось целых три секунды для ответа, и при этом ее изображение колебалось хуже, чем у Мортона. «Мистер Броудхед, — сказала она очень встревоженно, — я не несу ответственности, но все линии забиты. Я… я… я…» — повторялось не только слово, все изображение напоминало петлю в видеозаписи, когда картинка повторяется снова и снова.

Я упал на пол, и последней моей сознательной мыслью было: лихорадка.

Она повторилась. И хуже, чем когда-либо раньше. Возможно, я не переживу этого приступа. Но мне было так плохо, так больно, так страшно, так странно психически, что я не был уверен, хочу ли пережить.

5. Джанин

Разница между десятью и четырнадцатью годами огромна. За три с половиной года, в течение которых корабль под давлением фотонов летел к облаку Оорта, Джанин перестала быть тем ребенком, каким была улетая. Она достигла того состояния взросления, когда человек начинает понимать, что ему еще предстоит вырасти. Джанин не торопилась становиться взрослой. Она просто делала это. Ежедневно. Постоянно. При помощи средств, которые у нее были.

В тот день, когда она встретила Вэна, она ничего особенного не искала. Просто хотелось побыть одной. Не только из-за личных причин. И не потому, вернее, не только потому, что устала от своей семьи. Она хотела чего-то своего, собственного, опыта, который бы она ни с кем не делила, чтобы в ее оценку не вмешивались постоянно присутствующие взрослые. Она хотела посмотреть, потрогать, вдохнуть необычность фабрики и хотела сделать это в одиночестве.

Поэтому она наобум шла по коридорам, время от времени отпивая кофе из бутылки. Вернее, то, что считала кофе. Эту привычку Джанин переняла у отца, хотя если бы ее спросили, она бы заявила, что никому не подражает.

Все ее чувства были насторожены. Пищевая фабрика — это самое удивительное, самое возбуждающее, самое пугающее происшествие в ее жизни. Больше, чем отлет с Земли: тогда она была еще ребенком. Больше, чем испачканные простыни, которые свидетельствовали о том, что она стала женщиной. Больше, чем что-либо другое. Даже голые стены коридоров действовали возбуждающе: ведь они из металла хичи, им миллион лет, и они по-прежнему светятся неярким голубым светом (Какие глаза смотрели при этом свете, когда он только появился?). Она перепархивала из помещения в помещения, касаясь пола только кончиками пальцев. В этом помещении стены покрыты полками будто из резины (что на них когда-то лежало?), а в этом большая усеченная сфера, верх и низ ее срезаны, внешне похоже на зеркальный хром, странно шероховато на ощупь, для чего она? О назначении некоторых предметов она догадывалась. Штука, похожая на стол, несомненно, стол и есть. (Ободок по краю препятствует падению предметов со стола в низком тяготении фабрики). Некоторые предметы опознаны Верой; она сравнивала их с информацией об артефактах хичи, накопленной большими компьютерными банками данных на Земле. Небольшие углубления в стенах, закрытые зеленой паутиной, считались приспособлениями для сна: но кто знает, права ли туповатая Вера? Неважно. Сами по себе эти предметы вызывают трепет. И пространство вокруг них тоже. Даже возможность заблудиться в нем. Потому что до прибытия на Пищевую фабрику у Джанин никогда в жизни не было возможности заблудиться. Мысль об этом доставляла ей страшноватое удовольствие. Особенно потому, что взрослая часть ее четырнадцатилетнего мозга все время сознавала, что Пищевая фабрика просто недостаточно велика, чтобы заблудиться в ней основательно.