Оставшиеся в тени - Юрий Оклянский

«Дело» о смерти

Однажды в Центральном архиве Союза писателей СССР разбирали дела Иностранной комиссии давних лет.

По роду литературной работы я наведываюсь в архивы. Зашел и в тот день. Как завсегдатая, меня попросили помочь знанием немецкого языка.

Странно представить теперь, но тогда я почти равнодушно взял в руки три тонкие папки из порыжелого картона, которые протянула хранительница архива. Хотя мне и бросилось в глаза помянутое в наружных надписях имя: Б. Брехт.

«Наверное, что-то сугубо официальное, — подумалось мне. — Скорее всего так…»

Я знал здешние архивные порядки. Через Иностранную комиссию Союз писателей осуществляет связи с литературными организациями и лицами многих стран земного шара. Основное содержание ведомственного архива составляют бумаги, касающиеся, что называется, «литературной кухни». Переписка с коллективными партнерами, обмен мнениями по поводу различных симпозиумов, совещаний и съездов, стенограммы заседаний, запросы зарубежных литераторов по поводу переизданий их книг в СССР, оплаты гонорара и т. п. И хотя среди потерявшей злободневность переписки, сберегаемой в архиве, встречаются подчас автографы с именами первой величины, далеко не все, как говорится, способны возбудить любопытство литературоведа.

Однако извлеченные папки оказались не совсем обычными.

Одна папка называлась: «Переписка с Б. Брехтом. 20 ноября 1940 — 20 июня 1941 гг. На 21 листе».

Две другие — «Переписка Б. Брехта с М. Штеффин…»

— Посмотрите, пожалуйста… В папках со Штеффин все тексты только на немецком. Есть ли связь между материалами этих трех дел? И кто такая М. Штеффин? — сказала Наталья Константиновна Покровская, заведующая архивом. — Она Маргарет Штеффин…

Я начал читать, припоминая одновременно, где же мне встречалось это имя. Оно было явно знакомо. Что-то звучное, отдаленно лирическое, причастное к поэзии. Но где же я слышал эту фамилию — Маргарет Штеффин?

Начальные листы первой папки, содержавшие переписку почти за полтора года, касались проезда в самый канун войны, если употребить стилистику некоторых документов, «видного представителя немецкой литературной эмиграции» Бертольта Брехта с семьей из Финляндии через Советский Союз в Соединенные Штаты.

Как было видно, из-за трудностей получения въездных виз в США поездка эта началась лишь в середине мая 1941 года. Бумаги давали представление об этапах и процедуре оформления дипломатических виз, в которую были вовлечены в качестве посредников советские представительства в США и Иностранная комиссия Союза писателей в Москве. Затем речь шла о железнодорожных и пароходных билетах, о средствах для почти двухнедельного переезда от Ленинграда до Владивостокского порта, о текущих счетах, о возможностях попутного получения гонорара за вышедшие книги в столичных издательствах, о валюте в рублях и долларах и т. п.

Словом, поначалу это было, если выразиться на современный лад, своего рода «выездное дело».

Затем вдруг тема переписки круто менялась. Начинали мелькать слова: «комнаты в отеле», «больница», «Грета», «Маргарет Штеффин-Юуль», «посмертная маска», «теплое гостеприимство», «многолетняя сотрудница и друг»…

И тут меня вдруг осенило, я вспомнил. Ну да, конечно!.. Эту фамилию, Штеффин, я встречал на титульном листе пьесы Б. Брехта «Жизнь Галилея»! Но как-то не вдумывался раньше в смысл пометки, стоявшей под заглавием замечательного творения писателя: «В сотрудничестве с М. Штеффин».

Я погрузился в чтение, мысленно представляя себе тогдашнюю обстановку в Москве. Ведь теперь уже события развертывались в конце мая — июне 1941 года. То был самый-самый канун. Истекали последние дни до нападения фашистской Германии на Советский Союз.

Фабула разыгравшейся жизненной драмы была такой. Ехавшая вместе с Брехтом, в его маленькой семейно-дружеской группе, Маргарет Штеффин заболела по дороге. В тяжелом состоянии ее поместили в московскую клинику.

У Брехта и его семьи были уже билеты на шведский пароход, отплывавший из Владивостока в Соединенные Штаты. Писатель не хотел уезжать. Но между СССР и США в то время не было регулярного пассажирского сообщения. А многие объективные обстоятельства вынуждали к отъезду без промедлений.

До неизбежного отплытия парохода «Анни Йонсон» оставалось около трех недель. И меньше месяца — этого не могли знать люди, чью переписку теперь я читал, — оставалось до того часа, когда новым смыслом зазвучало слово «война».

В эти оставшиеся недели в Москве пытались спасти жизнь Маргарет Штеффин.

Этим были заняты многие люди.

В Союзе писателей СССР основные нити коллективных усилий держал в руках заместитель председателя Иностранной комиссии М. Я. Аплетин (около 15 писем и телеграмм из содержащихся в папке поступили на его имя от Б. Брехта или представляют копии его ответов писателю). Следил за событиями и руководитель Союза писателей А. А. Фадеев (есть копии телеграммы с его подписью и телеграфный ответ Б. Брехта).

М. Штеффин лежала в московской спецлечебнице-санатории «Высокие горы», являвшемся одновременно филиалом Центрального института туберкулеза. Ей старались помочь лучшие силы столичной медицины.

30 мая 1941 года Б. Брехт и его уменьшившаяся группа в составе жены писателя известной актрисы Елены Вайгель, двоих детей и датской писательницы Рут Берлау (Лунд) выехала из Москвы во Владивосток.

Этот день отмечен в папке письмом на имя все того же заместителя председателя Иностранной комиссии М. Я. Аплетина:

«Дорогой товарищ Аплетин…

Я вынужден оставить здесь тяжело больной своего многолетнего помощника и друга Маргарет Штеффин. Только Ваше теплое и сердечное обещание заботиться о ней и в том случае, если она выздоровеет, организовать ее дальнейшую поездку придает мне мужество, чтобы самому продолжить путь. Товарищ Штеффин незаменима в моей работе…»

Заинтересовавшись разворотом событий, я начал наводить подробные справки о Маргарет Штеффин.

И в одной из книг последних десятилетий, посвященных жизни и творчеству Б. Брехта, нашел следующую характеристику. Литературовед из ГДР Ганс Бунге писал о М. Штеффин: «Она была незаменимой помощницей, как строгий критик. То, что она внесла в «Трехгрошовый роман» и «Дела господина Юлия Цезаря», неотделимо от написанного Брехтом. Она была единственной сотрудницей, когда создавались эти романы и многие пьесы («Горации и Куриации», «Страх и отчаяние в Третьей империи», «Винтовки Тересы Каррар», «Допрос Лукулла», «Жизнь Галилея», «Карьера Артуро Уи»). Была участником его рабочего коллектива, когда писались: «Круглоголовые и остроголовые», «Господин Пунтила и его слуга Матти», «Добрый человек из Сезуана». Вместе с Маргарет Штеффин в 1938–1939 годах Брехт перевел «Воспоминания» Мартина Андерсена-Нексе. Она же сделала для Брехта перевод пьесы Нурдаля Грига «Поражение». Она проделала наибольшую часть работы при издании сборника «Песни, стихи, хоры» и «Собрания сочинений», задуманного в 1934 и изданного в 1938 году в Праге».