Трепет - Сергей Малицкий

…К сожалению, приходил не только старик. Каждый день заявлялся Алкус Рудус, всегда пьяный, всегда готовый похвастаться, что пока у него только два десятка воинов, но скоро он будет мастером тайной службы всего Ардууса или даже воеводой, и тогда он покажет, что такое Алкус! Всем покажет! Несколько раз вместе с Алкусом появлялся старый знакомый Игниса – Зелус. Судя по зеленоватому балахону, на котором постоянно были видны потеки крови, Зелус нашел себя в инквизиции. Всякий раз, заходя в каземат, Зелус начинал хохотать, затем подходил и, вытащив нож, резал Игнису живот. Не глубоко, а так, чтобы набухла красная полоса. Царапал лезвием. Выводил какие-то знаки. И шептал, что скоро, скоро придет час. И он, Зелус, за свое старание уже назначен инквизитором, который вскроет принцу Лаписа живот и вывалит его потроха на ледяные камни Ардууса. И что это будет самым счастливым днем в жизни Зелуса. А потом он отходил от Игниса на шаг, убирал нож и начинал с остервенением молотить принца кулаками и ногами в живот, в ноги, в пах, в колени, в грудь. И Алкус, который таращился рядом и пускал слюну, подскакивал и тоже принимался бить узника, а Игнис стискивал зубы и только изгибался, пытаясь уберечь чресла, и шептал про себя неслышно:

– Только не отвечать, только не отвечать!

После четвертой выходки Зелуса, когда тот смог допрыгнуть до лица и разбил Игнису нос, губы и подбил оба глаза, старик принес какие-то мази, обработал раны принца и хмуро проскрипел:

– Ты бесчувственный, что ли? Зачем терпел? А если бы тебя покалечили? Ладно. Не волнуйся. Алкус к тебе больше не войдет. Схлопотал сотню плетей, неделю будет отлеживаться. А Зелус получил внушение от самого Пуруса. Трясется теперь от страха. Ты ж лакомый кусочек. Получилось так, что он вроде пытался с блюда самого императора утащить кусочек!

– Это правда, что он будет меня резать? – спросил Игнис.

– Правда, – ответил после долгой паузы старик. – Если дойдет до того, конечно. Он недавно в Ардуусе, но уже прижился. Стал любимчиком Энимала. У того много заплечных дел мастеров, но только один нашелся, что делает это с удовольствием. С радостью. Не удивлюсь, если он не только режет несчастных. Не только вешает их. И жжет. Может быть, даже кровь их пьет. Слухи разные ходят.

– А можно, чтобы не дошло до того? – спросил Игнис.

– А кто его знает? – удивился старик. – Нашел у кого спросить. Вот ты бы у Зелуса спросил. Хотя что у него спрашивать…

– Послушай, – прошептал Игнис, морщась от боли в разбитых губах. – Послушай, старик. Ты давно в Ардуусе?

– Давно, – кивнул тот. – Не всю жизнь, но последние лет тридцать, даже больше.

– Что происходит? – спросил Игнис. – Этот Зелус всегда был мерзавцем. Но теперь он безумен. И Алкус слыл остолопом и пьяницей, но не более того. Что с ними?

– Заметил? – выпятил губы старик. – Есть такое. А ты слышал, что доносится сюда по вечерам?

– Слышал, – кивнул Игнис. – «Слава Императору Пурусу!»

– Точно так, – прошептал старик и, подойдя поближе, добавил: – Там, на площади, у входа в цитадель, теперь каждый вечер казнят кого-нибудь. Раньше вешали у ворот, а теперь казнят уже в городе. И не просто казнят, а с выдумкой. Режут, калечат, ломают руки или ноги. Ногти выдирают. До полусмерти доводят. А потом все равно сжигают. Заживо. Это у них называется святое очистительное пламя Энки. Слышал про такое?

– Нет, – прошептал Игнис.

– Ну, так услышишь еще, – вздохнул старик. – Может быть, и увидишь. А может быть, и почувствуешь. Как все сложится, кто знает?

– Пока складывается не очень хорошо, – заметил Игнис.

– Это точно, – буркнул старик. – Задумал человек дом строить, разметил фундамент, притащил камни, принес глину, наточил лопату, насадил на рукоять кайло. Сел на пенек, смотрит на чертеж своего будущего дома и думает – пока не очень хорошо складывается. Дома еще нет, а попотеть придется. Ты понял меня?

– Понял, – буркнул Игнис. – А если бы он видел костер для него же? Или виселицу? Петлю на шее ощущал? Что бы он сказал?

– Ничего, скорее всего, – хихикнул старик. – Обделался бы.

– Ну так и я, – пожал плечами Игнис, – чуть ли не каждую ночь обделываюсь.

– Ты одно с другим не путай, – погрозил ему пальцем старик. – Нужда – это нужда. А страх – это страх. Город сошел с ума, парень. Не только этот твой Алкус или этот живодер Зелус. Весь город сошел с ума. И когда людей живьем жечь стали, это просто наружу вылезло. Все еще раньше началось. Ты посмотри вокруг. Ну, не посмотри, так поверь мне! Колдунов и лекарей всех пожгли? Пожгли. Принялись за лавочников. За торговцев. За инородцев. Потом до соседей добрались. Каждый доносы пишет, каждый от страха в штаны мочится, и каждый на площади орет во всю глотку: «Слава императору!» Очередь на казни – на десять лет вперед. А уж если счесть, что четверть добра тому, кто донес… Нет, конечно, не всех в расход пускают, но всякую падаль… вроде меня точно.

– Ну так ты еще жив? – поинтересовался Игнис.

– Потому что и ночую здесь, в башне старого замка, – проворчал старик. – И носа наружу не показываю. Но вот что я еще добавлю, парень. Ты сам-то чувствуешь что-то?

– Магия, – прошептал Игнис. – Словно дым висит в воздухе. За глотку душит.

– Вот! – поднял старик кривой палец. – Меня хоть и не цепляет, видно, стар я уже, а все одно в затылок бьет. Это оттуда, от Светлой Пустоши. Словно угар. Но есть один секрет. – Старик вовсе начал шептать: – Кто и вдохнуть не может, выворачивает его. Кто бы и дышал, да боится, амулетами обвешивается. А кто-то, у кого ни амулетов, ничего, да и в голове пусто, тот дышит. И вот что выходит. Один раз вдохнул, выворотило. Второй – закашлялся. Третий – облизнулся. А в четвертый, пятый – так и вовсе, глазки заблестели, лапками замахал и, словно сэнмурв, – к небу, падаль под ногами высматривать. А уж падали-то… Каждый день, каждый вечер…

…Кого он видел еще? Был у него король Пурус. Приходил вместе с Солом Нубилумом и каким-то бледным полумертвецом. Но не Фабоаном. Тот сам и представился. Когда король Пурус, хмуро вглядевшись в лицо Игниса, кивнул Солу Нубилуму и удалился, бледный остался. Подошел к Игнису, ощупал тонкими пальцами его живот, плечи, колени, удовлетворенно прошептал:

– Хорош. Взял бы себе. Но не дадут. Жаль. Ничего. Хоть косточки погрызу. Если вдруг не знаешь, кого бояться, бойся меня. Я – мастер Ордена Луны, Табгес. Молись своему богу, чтобы раньше времени мастер Ордена Тьмы не заявился. Манин. Я на его фоне душка и добрячок.

Был Бенефециум. Вошел не один, а с Морбусом и Кларусом. Смотрел на Игниса долго, словно выглядеть что-то пытался, потом кивнул и ушел. Морбус двинулся за ним. Кларус промедлил секунду, и Игнис успел разглядеть в глазах парня ужас.

Был Болус с Ашей. Тоненькая Аша помыкала Болусом как хотела. Пнула его сапогом в голень, когда тот начал шипеть в сторону Игниса, и, пока Болус корчился от боли на полу, подошла, вытянулась на носках, погладила по щеке, скользнула рукой по животу, запустила ее в порты.

– Жаль, – произнесла с сожалением. – Я бы позабавилась.

– Аша! – заскулил Болус.

– Пошли, – пнула его ногой Аша.

Были Фелис Адорири и Фалко Верти. Герцог Утиса и герцог Фиденты вошли на мгновение. Посмотрели в глаза Игнису, поклонились и ушли.

Был Энимал. О нем заранее сообщил старик, нашептал на ухо Игнису титулы бывшего инквизитора, ушаркал в ужасе. Энимал вошел в каземат, подошел к Игнису, прищурился, приложил ухо к животу, долго слушал что-то, потом протянул руку, стиснул пальцами плоть на боку, сжал и стал выкручивать, сжимая ногтями. Улыбнулся, когда гримаса боли исказила лицо Игниса. Прошептал чуть слышно:

– Скоро уже.

И ушел.

Был и еще кто-то, кого Игнис мог не запомнить, потому что первое время был в беспамятстве, многие приходили в балахонах, скрывая лица платками или надвинутыми капюшонами. Ежедневно показывался Алкус Рудус, но близко не подходил. Близко он подобрался в последний день. Днем старик привел Игниса в порядок, похлопал его по плечу и прошептал явно с огорчением:

– Светлая Пустошь добралась до Цитадели. Завтра. Завтра тебя…

Сплюнул и ушел. А когда каземат наполнился тьмой, в двери заскрежетал ключ. Дверь распахнулась, и в камере появился Алкус Рудус, который явно был вдрызг пьян. Котто Алкуса было вымазано в крови. Он повесил лампу на торчащий из стены крюк, хихикнул, распустил мешок и, засунув туда руку, спросил:

– А что у меня тут? А ну-ка? Догадайся? А я подскажу! Это твой приятель, да. Суетился… Пытался подкупить меня, чтобы я открыл двери и помог тебя выпустить. Спаситель! Был спаситель! А теперь нет его. Сегодня его казнили. По моему доносу. И я сам вот этими руками, – Алкус вытаращил глаза и затряс свободной рукой, – вот этой и вот этой, – он на мгновение достал из мешка вторую руку, – отрезал ему руки. Еще живому. Зелус разрешил мне. Да. А несчастный кричал. Во всем признался, во всем. И его покровитель ему не помог. Смотрел, как его мальчика убивают, а не помог! Вот не помог! И тебе никто не поможет! Ну? Что скажешь?