Тигрица - Дженнифер Блейк

— В чем дело? — спросила она с вызовом.

— Ни в чем. Просто я рад, что вчерашние события не повлияли на твой аппетит. И потом, мне интересно смотреть, как ты ешь. У нас в Бразилии во время еды не держат левую руку на коленях, словно ее вдруг парализовало. Когда мы кладем что-нибудь в рот, мы не откладываем нож: у нас — как и в Европе — принято держать нож в правой руке и пользоваться им по мере надобности. Нет, я вовсе не критикую тебя: твоя манера очаровательна, но здесь она выглядит несколько странной.

— Возможно, — ответила Джессика с ледяной улыбкой. — Я не буду ничего говорить насчет соринки в чужом глазу, но заявляю твердо: ты никогда не заставишь меня чистить вареную креветку при помощи вилки и ножа, как это делаешь ты. Кстати, мне казалось, что ты уже должен был привыкнуть к американской манере вести себя за столом.

— Представь себе, я знаком с этикетом, — парировал Рафаэль. — Но в любом бразильском ресторане ты, пожалуй, обратила бы на себя всеобщее внимание.

В его голосе не было ни гнева, ни раздражения — только снисходительное превосходство, и Джессике захотелось его ударить.

— Звучит как комплимент, — сказала она едко. — Но твои родичи, похоже, ждут от меня чего-то большего, чем просто знаний правил поведения за столом; не зря же ты учишь меня не только тому, как надо держать вилку, но и тому, что говорить, а о чем — молчать. Так чего же ты добиваешься, Кастеляр?

Рафаэль обреченно вздохнул и, вытерев губы салфеткой, резко бросил ее на стол возле своей тарелки. Кажется, теперь он окончательно понял, что Джессика намеревалась противоречить ему абсолютно во всем. Джессика была гордой и сильной женщиной, которую нельзя было заставить склониться перед чужой волей. Она была достаточно умна, чтобы покориться неизбежному, но Рафаэль был уверен, что Джессика заставит его дорого заплатить за то, что он лишил ее свободы выбора. За удовольствие всегда приходится платить — он усвоил это очень хорошо. Рафаэль готов был платить, и все же он не мог без грусти думать о том, что ему нужно было нечто совершенно другое: ее собственная готовность идти к нему навстречу.

Кастеляр знал, что существуют женщины, которых несет по жизни всепоглощающая стихия их собственных чувств. Такие женщины способны, не рассуждая, следовать велениям своей страсти, нисколько не задумываясь о последствиях, но Джессика была совсем другой. Что будет, если он сейчас протянет руки и заключит ее в объятия? Растает ли она в его руках, отдастся ли его ласкам, или плюнет ему в лицо? Судя по тому, что он о ней знал, последний вариант был наиболее вероятным.

И все же она была совершенно прелестна! Ее волосы все еще были взлохмачены после сна, халат слегка распахнулся, обнажая плавный изгиб изящной шеи, а губы влажно блестели от сока. Он хотел ее, хотел так сильно, что все тело его мучительно заныло. Хорошо еще, что кружево свешивающейся со стола скатерти скрывает от нее несомненные признаки его возбуждения. И все же, несмотря на все свои опасения, Рафаэль попытал бы счастья, если бы не боялся, что она уступит ему по причинам, не имеющим ничего общего с ее чувствами.

К счастью, ему удалось справиться с собой. Существовали в жизни вещи слишком важные, чтобы ими можно было рисковать, хотя слепой случай мог сделать их и поистине бесценными, и совершено бесполезными.

С внезапным раздражением отодвинув от себя тарелку, Рафаэль сказал:

— Существует еще кое-что, что тебе следует знать о нашем образе жизни. Например, я сказал, что являюсь главой семьи. Это отнюдь не значит, что я только руковожу нашей компанией или распоряжаюсь всеми семейными финансами. Я — patrao, или патрон — человек, который является высшим авторитетом для всех остальных членов клана и который в конечном счете отвечает абсолютно за все.

— Патрон? — переспросила Джессика. — Скажи лучше — «крестный отец»!

Его губы слегка скривились; это было признаком крайнего раздражения, и Джессика прикусила язык.

— Ты и права, и не права. Во всяком случае, ничего зловещего или преступного здесь нет, хотя, как и «крестный отец» мафии, я пользуюсь неограниченной властью, по крайней мере — теоретически. Я даю имена младенцам, я решаю, в какую школу будет ходить мой племянник или племянница, я одобряю — или не одобряю — браки моих родственников и использую свои связи и свой авторитет, чтобы найти им хорошую работу. Я даже распределяю участки на семейном кладбище и занимаюсь еще множеством подобных дел, и даже самые дальние мои родственники вправе рассчитывать на мое внимание и помощь. И это никакая не благотворительность, это — мой долг. Я лично отвечаю за то, чтобы члены моей семьи получили образование, чтобы никто из них не остался без куска хлеба, без работы или без крыши над головой, чтобы никто не умер холостым и не остался без помощи и заботы в старости. Я готов даже платить за все это из своего кармана, если никто из более близких родственников не в состоянии сделать это. А ты, Джессика, станешь моей patroa, моей леди, в обязанности которой входит помогать своему мужу принимать правильные решения. Понимаешь теперь, почему все мои родственники будут озабочены тем, поймешь ли ты, захочешь ли принять этот порядок? Ведь ты сможешь влиять на мои решения, а от них зависит их благосостояние, их спокойствие, их счастье, наконец!

— Да, пожалуй, основания для беспокойства у них есть, — сухо согласилась Джессика.

— Так вот, это самое беспокойство может подвигнуть их на некоторые действия, которые могут тебе не понравиться. Они могут отпускать в твой адрес не слишком лестные замечания и задавать вопросы, которые могут показаться тебе чересчур дерзкими. И самый лучший способ устоять перед их любопытством, это улыбаться и предоставить все мне.

— Ты хочешь, чтобы они приняли меня за идиотку, которая не имеет собственного мнения и которой абсолютно нечего сказать?

Рафаэль сжал губы и почти целую минуту рассматривал ее вдруг сузившимися глазами. Наконец он сказал:

— Поверь, это тот самый случай, когда молчание — золото. Дороже золота. Если ты будешь держать рот на замке, то они примут тебя за хорошо воспитанную и умную женщину, которая знает цену себе и своему слову. Кроме того, в этом случае ты просто не сможешь сказать ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие или тревогу моей родни.

— Меньше всего мне хотелось бы причинить тебе какие-нибудь неприятности. Что-нибудь еще?

— Да. Остается вопрос о знаках внимания, которыми мы должны обмениваться.

Брови Джессики поползли вверх.

— О чем?

Она хорошо расслышала, что он сказал, и даже догадывалась, что Рафаэль имеет в виду, но ей очень хотелось заставить его повторить свои слова. Рафаэль не возражал.