Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

— Садитесь, господа, садитесь, — пригласил Паруб, срывая со стульев висевшую на них одежду. — Угостить, извините, нечем, вчера друзья все прикончили, даже опохмелиться не оставили, а голова трещит, как турецкий барабан.

— Господин Паруб, мы к вам по делу, — начал Магоне. — Я и мой немецкий коллега господин Раух.

— Какой, вы сказали, коллега? — перебил его Паруб.

— Господин Раух... извините, я не успел его представить.

Самарин встал и поклонился.

— Он представляет немецкую торговую фирму «Раух и сын». Не хотите ли вы продать картины?

Паруб долго молчал, смотря то на Магоне, то на Самарина. Потом спросил:

— Вам или ему? — кивнул он на Самарина.

— Мы покупаем вместе.

Снова Паруб надолго замолчал, продолжая бесцеремонно рассматривать своих гостей. Самарин заметил в его глазах смешливую искорку. И вдруг дирижер спросил:

— А не можете ли вы мне помочь достать хорошего коньяку или спирта... водки, может быть?

— Сколько вам надо? — деловито спросил Магоне,

— Бутылок сто... для начала, — совершенно серьезно ответил Паруб.

— Да вы что, ей-богу, смеетесь над нами? — возмутился Магоне. — Кто вам может сейчас достать столько?

— Но ваш же компаньон, вы сказали, немец, а это значит, что он может все, — с наивной убежденностью сказал Паруб, и глаза его уже откровенно смеялись.

— Ну хорошо! А если мы достанем, будет разговор о картинах? — спросил Магоне.

— Нет! — мгновенно ответил Паруб. — Я расплачусь в марках, какими мне платят жалованье на радио. У меня их до черта.

Магоне выразительно посмотрел на Самарина — нарвались на пустой номер.

— Не можете ли вы сказать, на что вам столько спирта? — спросил Самарин.

— Странный вопрос, — пожал плечами Паруб, — Чтобы всегда иметь под рукой чего выпить.

— И все же размер заготовок вызывает по меньшей мере удивление.

— Вы можете связаться с вашим интендантом, который ведает нашим радио, и он вам скажет, что Паруб способен выпить и больше. Я просто очень веселый человек, и у меня масса друзей, любящих выпить. Вам этого не понять, вы, немцы, — нация добропорядочная и строгих жизненных правил, а мы, латыши, как установил один, кажется, немецкий историк, — нация странная: живем на деревьях, питаемся грибами и вот еще выпить любим...

Самарин видел, что он попросту издевается над ними, но дирижер все больше ему нравился, а вот как-то показать это сейчас он не мог. Адрес его он на всякий случай запомнит... А пока еще один вопрос:

— Я не из полиции нравственности, я коммерсант, но мне не очень понятна ваша столь безграничная веселость... в столь тяжкое для всех время!

— С горя и пьем. Но пьем-то мы как раз за то, чтобы всем стало лучше. Впрочем, я не зевал и в другие времена. Ваш компаньон наверняка знает давно, что Паруб всегда любил загуливать... — Паруб сказал это, глядя прямо в глаза Самарину, затем обернулся к Магоне: — Я правду сказал?

— Наслышаны... наслышаны... — раздраженно ответил Магоне и встал: — Извините за беспокойство.

— Ну что вы, право? Это я должен извиниться, что не угощаю вас, но правда все выпито подчистую. А насчет картин... они мне очень дороги как память о других временах...

Когда вышли на улицу, Магоне сказал:

— Он действительно пьяница.

— Ехидный дядька, — усмехнулся Самарин. Нет, нет, в плененной Риге жило немало хороших людей.

— Нарвется на ваших, в черных мундирах, сразу поумнеет, — злобно обронил Магоне.

В этот день они все же кое-что купили. Каминные часы с бронзовыми жирными амурчиками, обнимающими циферблат. Продал их знакомый Магоне жокей с ипподрома. На тыльной стороне часов была дарственная надпись на латышском языке, из которой было ясно, что эти часы принадлежали какому-то артисту. Никакой особой ценности вещь не представляла, и купили они ее за бесценок — жокей был сейчас без дела и без денег.

Купили еще старинную люстру, несколько бронзовых статуэток, старинный барометр, вмонтированный в модель пароходного рулевого колеса, и, чем особенно гордился Магоне, инкрустированными перламутром трельяж с набором хрустальной посуды для дамской парфюмерии.

Осенними вечерами, когда темнело, Самарин заходил к Рудзиту. В последнее время старик болел — застудился на своем нищенском посту. Укрывшись всем, что было у него, лежал в постели и лечился каким-то народным снадобьем, от которого в комнате стоял густой аромат ромашки. Самарин предлагал ему достать лекарства, но он и слышать об этом не хотел, говорил:

— Я себя знаю лучше всех. Не бойся, встану.

В этот вечер ему было уже лучше — от него уже не дышало жаром. Засунув руку под матрац, он вытащил оттуда свернутую бумажку:

— Аня сама приходила, сказала еще, чтобы ты бывал у меня каждый день... — Прокашлялся и добавил: — Послезавтра я буду уже на рынке.

Самарин шел домой и впервые чувствовал легкий морозец, под ногами похрустывал ледок, падал редкий медленный снег. Скорей домой — узнать, что прислала Москва...

«Центр — Максиму

Вторую половину суммы тебе привезет отец. Сверх того привезет и валюту на расширение сделки, делайте все, чтобы они на это пошли. Однако помните, что на подготовку расширения сделки фирме надо не меньше месяца. Сделайте клиентам хорошие подарки от фирмы, лучше их приобретите, в крайнем случае разрешаем воспользоваться своим фондом. Отмечаем активное поступление полезной информации по разделу «Картина»[66]. Как с Хамелеоном? Поздравляю».

Это поздравление в единственном числе подсказало, что шифровку отправил Иван Николаевич. Но с чем он поздравляет?

Бог ты мой! Самарина даже в жар бросило — он забыл, что сегодня Октябрьская дата! Как можно было забыть! Эта чертова коммерция увела его в свои потемки. А может, жизнь по легенде, где не было места таким праздникам?

В окно хлестала быстро разыгравшаяся метель, от этого порывистого шороха было неуютно и знобко. Шевелилась маскировочная