Книги Якова - Ольга Токарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рошко везет его, закутанного в меховую полость, домой. Снегу навалило по самые крыши, так что сани скользят легко, будто летят. Солнце слепит ксендзу глаза, отражается в каждой снежинке. Перед самым Рогатином из этого света выныривает кавалькада саней и санок со множеством евреев. С шумом и гамом они проезжают мимо и исчезают в слепящей белизне. Ксендз еще не знает, что дома его ждет долгожданное письмо.
Ris Nowe Ateny. Pierwsza str
О чем Эльжбета Дружбацкая пишет ксендзу Хмелёвскому в феврале 1756 года из Жеменя на Вислоке
Я бы желала, мой Любезный Друг, писать Вам чаще, но моя дочь только что разрешилась от бремени, и на меня, старуху, легли все обязанности по хозяйству, поскольку зять уехал и поездка его затянулась уже на месяц из-за снегопадов столь катастрофических, что по большинству дорог не проехать вовсе, а реки разлились, отгородив людские селения от мира.
Так что я встаю рано и принимаюсь метаться: коровники, свинарники, курятники, консервирование того, что приносят крестьяне, с самого рассвета вся эта возня с молочными продуктами, масло и сыр – такими кусками, сякими, творог; копчености, откормленная птица, жиры, мука, крупы, хлеб, грибы, сухофрукты, воск и сало для свечей, масло для ламп и постных дней, шерсть, пряжа, кожа на тулупы и сапоги. Чтобы утром на столе был хлеб, приходится приложить массу усилий, причем множеству людей, всем вместе и каждому в отдельности. Прежде всего женщинам. Они приводят в движение жернова, вороты, прялки. Под их присмотром дымят коптильни, в тазах поднимается тесто, румянится в печах хлеб, сжимаются формы для свечей, сушатся травы для домашних аптек, просаливаются сало и шпик. Под их надзором гонят водку и приправляют ее специями, варят пиво и мед, размещают припасы в кладовых и чуланах. Ибо женщина поддерживает три угла дома, а четвертый – Господь.
Вот уже несколько месяцев, как я не написала ни строчки и уже была бы рада, скажу откровенно, немного отдохнуть от этого беличьего колеса. У меня, как вы знаете, две дочери, и одна никак не перестанет рожать – уже четвертую дочку на свет произвела. Все у нее хорошо, муж порядочный, к работе способный, и видно, что отношения у них добрые. Чего же еще желать, кроме такой человеческой близости?
Я стараюсь видеть во всем хорошее, хотя хлопот много. Отчего у одних людей в жизни избыток, а у других недостаток? Не только материальных благ, но и занятий, всякого рода времени, счастья и здоровья. Вот если бы можно было поделить между всеми поровну…
Я уже как-то просила Зофью Чарторыйскую помочь мне продать вино – я ведь делаю хорошее вино, не виноградное, а из ягод, особенно шиповника. Крепкое, и аромат все хвалят. Вам, сударь, тоже пошлю несколько бутылок.
И вот, когда я пишу эти строки, дверь распахивается и вбегают девочки, которые гонятся за Фирлейкой, потому что та вошла в дом с грязными лапами и нужно эти лапы вытереть, но собака прячется под мебелью, оставляя следы, словно черные печати. Каждый раз, глядя на нее, на этот маленький осколок творения Божьего, я думаю о Вас, Дорогой Друг. Как Вы поживаете и здоровы ли? И прежде всего – как продвигается Ваша грандиозная работа? Девочки визжат и кричат, пес не понимает, из-за чего шум, а когда младшая падает прямо на половицы, Фирлейка, полагая, что это такая игра, вцепляется ей в платье и принимается весело тягать туда-сюда. Да, сударь, мне предстоит большая стирка.
Вы бы вложили в письмо какие-нибудь интересные истории, чтобы я могла блеснуть в обществе, когда доберусь до такового. Яблоновские меня приглашали, в мае я снова собираюсь к ним…
Ксендз Хмелёвский – Эльжбете Дружбацкой
Доставили Ваше вино, милостивая госпожа, и оно мне очень по вкусу. Я пью его по вечерам, когда глаза устают и делаются непригодны для работы – вот тогда я гляжу на огонь и угощаюсь Вашим, любезная моя госпожа, вином. От всего сердца хочу поблагодарить Вас за него, а также за сборники Ваших, досточтимая сударыня, стихов.
Из всех Ваших стихотворений, милостивая госпожа, мне больше всего нравится то, которое восхваляет леса и жизнь в одиночестве – с этим я полностью солидарен. Не стану хвалить стихи о любви, ибо в подобных делах несведущ и не располагаю для них временем, да и сан не позволяет мне обращаться к материям столь легкомысленным. Вся эта человеческая любовь слишком превозносится и с легкостью преувеличивается, и мне порой кажется, что, говоря о ней, люди имеют в виду нечто иное и что вся эта «любовь» есть некая метафора, понять которую я не в состоянии. Быть может, только женщины имеют к ней доступ или обабившиеся мужчины. Идет ли речь о Caritas[109] или скорее об агапэ?[110]
Я восхищаюсь Вами, достопочтимая госпожа, за то, что стихи льются из Вас, словно пиво из бочки. Где все это в Вас помещается? И как это происходит, что голова рождает такие красивые фразы и идеи? Мой труд, милостивая госпожа, носит совершенно иной характер. Я ничего не придумываю, но излагаю квинтэссенцию написанного сотнями авторов, которых прочитал от корки до корки.
Вы, милостивая госпожа, совершенно свободны в том, что пишете, я же строю на почве уже написанного. Вы черпаете из своего воображения и своего сердца, прилежно извлекаете свои affectus[111] и заблуждения, точно золото из кошелька, и вот уже вокруг – россыпь монет, озаряющих вас сиянием и привлекающих публику. А я ничего от себя не добавляю, лишь только собираю и цитирую. Скрупулезно отмечаю источники, поэтому повсюду ставлю это teste, то есть проверь, читатель, там или сям, обратись к книге-праматери и посмотри, знания плетутся и переплетаются веками. Таким образом, переписывая и цитируя, мы воздвигаем здание знаний и умножаем его, как я – свои овощи или яблони. Переписывание подобно прививанию дерева; цитирование – сеянию семян. И тогда нам не страшны горящие библиотеки, нашествия шведов, пожарища Хмельницкого. Каждая книга – росток новых знаний. Знания должны быть полезными и легкодоступными. Каждый обязан овладеть основами необходимых наук – и медицины, и географии – или естественной магии – и знать кое-что о чужих краях и верованиях.
