Секретарша для Колдуна - Татьяна Юрьевна Серганова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да. — Некромант крепче прижал любимую к себе и кивнул. — Мы полностью отдаем отчет в своих действиях.
— И не отступитесь?
— Никогда.
Старец кивнул, и в его взгляде Марина отчетливо увидела одобрение.
— Разрешите, я посмотрю на вашу дочь. — И, не дожидаясь ответа, осторожно взял малышку на руки. Девочка завозилась, смешно сморщила личико, но не проснулась. — Сильная у тебя дочь, Разин. Очень сильная. Слабая не пережила бы проклятия.
— Откуда?.. — ахнула Марина.
— Это отец Григорий… он многое знает и видит. То, что не дано простым смертным и нам, — тихо ответил Анатолий. — Успокойся, он не причинит ей вреда.
А старец, отойдя от них на несколько шагов, продолжал внимательно изучать девочку.
— Сильная… умная… честная… Ты даже не подозреваешь, как изменил ее жизнь, некромант. Даже не представляешь… Ваша дочь — аспин.
— Что? — спросила ведьма. — Аспин? Вы уверены?
— Конечно. Ее сила и мощь в защите тех, кого она будет любить больше всего на свете… Ради них она сделает очень многое… Истинная защитница, заступница… хранительница.
— Надо же, судьба — великая шутница. Наша дочь унаследовала способности своего деда, моего отца… Кто бы мог подумать, — и Анатолий устало улыбнулся уголками губ.
— Имя ей вы уже выбрали? — Отец Григорий повернулся к ним.
— Нет, — прошептала Марина и беспомощно посмотрела на любимого. — Мы… не хотели думать о том, кто родится…
— Татьяна, — прервал ее речь старый храмовник. — Это достойное имя для нее.
— Татьяна… Таня… Танечка… Танюша… — пробормотал Анатолий, пробуя различные варианты имени своей дочери, а после взглянул на Марину. — Мне нравится, а тебе?
Сирена улыбнулась. Имя волновало ее меньше всего, главное, чтобы у нее не отняли ее малышку, чтобы все, наконец, закончилось, и их оставили в покое.
— Раз вы еще не передумали, пройдемте в зал. — Отец Григорий сделал шаг, но внезапно остановился. — Совсем забыл. Коленька, пойди-ка сюда, дорогой.
Страж, до этого неподвижной статуей стоявший у стены и молча наблюдавший за всем, быстро подошел к ним.
— Да, святой отец.
— Подержи девочку, — и вручил опешившему мужчине маленький сверток.
— Но…
— Она спит и проспит еще часа два-три. Процесс восстановления в ее организме еще не завершен. А мы как раз к этому времени успеем вернуться… Да не трясись ты так. Это не бомба замедленного действия и не про́клятый артефакт, а новорожденный младенец.
Николай сглотнул и взглянул на спящую малышку, после чего перевел взгляд на встревоженных родителей крохи, которые никак не решались пойти вслед за храмовником.
— Идите, я посмотрю за ней.
— Никому ее не отдавай, кто бы ни пришел, — произнес некромант и взял любимую за руку. — Ты готова, родная?
— С тобой хоть на край света, — улыбнулась она и поцеловала его в лоб. — Хоть в рай, хоть в ад. Лишь бы вместе.
— Люблю тебя, — прошептал Анатолий, со щемящей нежностью взглянул на дочь и повел сирену за отцом Григорием, который уже скрылся за поворотом.
Зал для проведения церемонии брака имел правильную округлую форму, высоченные потолки и был совсем небольшим по размеру. Посредине стояли низкий алтарь и две каменные плиты, на которые они легли. Каждый на свою.
— У вас еще есть время передумать, — произнес отец Григорий, глядя, как с трудом и опаской они укладываются на каменные ложа.
— Вы же знаете, каков наш ответ.
— Назад дороги не будет. Обряд свяжет вас до конца дней.
— Вот и замечательно, — улыбнулась Марина и постаралась лечь поудобнее.
— Что ж, вы сделали свой выбор.
Широкие кожаные ремни надежно опутали запястья и лодыжки, крепко фиксируя неудобное положение, не позволяя лишний раз дернуться и лишая возможности бежать. Ей очень хотелось верить, что этого желания у нее не возникнет. Какой бы боли она ни испытала, Марина верила, что любовь оправдает все… как же наивна она была тогда!
Последний взгляд на любимого, что лежал привязанным в трех метрах от нее на такой же плите, и понеслось. Нежная, ободряющая улыбка, потом она перевела взгляд на высокий потолок.
Что она знала о боли, что она знала о смерти… что она знала о себе до того мгновения?
Отец Григорий встал у алтаря и начал нараспев читать священные тексты. Великий союз Света и любви, одобренный Богом, то, чего просто не может существовать в детях Тьмы. Ты либо усмиряешь сущность, лишая ее огромного количества сил и принуждая жить по новым правилам, либо она сгорает, а, сгорая, может забрать и хозяина.
Сначала сирена действительно терпела эту всепоглощающую страшную боль. Подумаешь, больно, главное, что они с Толей будут вместе, навсегда, что никто не посмеет забрать их Танечку. А разве это не счастье? Для этого счастья можно вытерпеть любые испытания.
Но время шло, всего лишь секунды, что казались ей вечностью, а боль не утихала, становилась неистовой. Видит бог, ведьма всеми силами старалась сдержать рвущиеся из горла крики. Она же сильная, любимый будет переживать, а ему и так тяжело… еще чуть-чуть… не может же эта пытка длиться вечно…
Марина до крови закусила нижнюю губу, огнем горели запястья там, где врезались в ее нежную кожу ремни — но все это не могло хоть как-то отвлечь от той боли, что пылала в самом ее сердце, там, где корчилась в агонии сущность. Девушке казалось, что каждая капелька ее крови нагревается и закипает, взрывая тонкие сосуды и капилляры, вываривая ее органы в собственном соку. Слезы уже давно рекой лились из глаз… а боль все нарастала, хотя, казалось бы, куда больше… Ее первый всхлип и жалобный вскрик — и плотину словно прорвало… как ни старалась, она больше не могла сдерживать крики и вопли.
Тело свело очередной судорогой адской боли, и сирена закричала, срывая голос, ничего не замечая, забыв обо всем на свете, кроме этой нечеловеческой муки.
Ее больше не было. И вокруг ничего не было: ни этого зала, ни священника, что продолжал читать священные древние свитки (чтоб ему вечно гореть в аду), ни некроманта, который тоже хрипел и дергался на своем каменном ложе. Весь этот мир — ложь, все кругом — мрак. Есть только этот огонь, в котором она заживо сгорала… и девушка мечтала только об одном — умереть как можно быстрее. Ведь смерть — это избавление.
Последний раз завизжала сущность внутри ее — и сгорела, пеплом осыпавшись на израненное сердце. Как же завидовала ей Марина, ей тоже хотелось ярко
