Мятежные системы - Игорь Кощиенко

То, что произошло дальше, Мэк предпочел бы забыть. Началась резня, легионеры и бээнцы убивали всякого, кто попадался, не смотря повстанец или нет, способен ли носить оружие.

Мэк был ожесточен и полон ненависти, но нашел в себе силы не поддаться всеобщему безумию. Он занимался самокопанием в каждую свободную минуту, что ему выпадали в последние недели. Да, он воевал с ирианцами, да, они убили многих его боевых друзей, но ненавидел он не их, а тех, кто его сюда послал. Именно по этому, блуждая среди пожаров, трупов и мусора, его стэнкс перестал стрелять.

А вокруг лилась кровь. Бээнцы и легионеры врывались всюду и расстреливали всех, кто им попадался. Возле одного из входов в какой-то склад, Мэк встретил сошедшего с ума бээнца. Тот сидел над телом мальчика и хохотал. Заметив Мэка, он пристально посмотрел на него. Во взгляде бээнца не было ничего осмысленного, ничего человеческого. Мэк оставил сумасшедшего и побрел дальше.

Резня подходила к своему пику. У полузаваленного подвала стоял легионер, который отстегнул от ремня зажигательную гранату и бросил в пробитое отверстие. Послышались панические крики и вопли боли. Мэку показалось, что кричали в основном женщины. Достав еще пару гранат, легионер послал их вслед за первой. Мэк застрелил его, выпустив весь магазин. Когда он подбежал к подвалу, из пробоин и щелей вырывались языки пламени. Он начал лихорадочно искать вход в подвал. Заскочил на первый этаж здания, где заблудился среди нагромождений разбитой мебели, аппаратуры, лабиринтов комнат и подсобных помещений, заваленных трупами. Потеряв надежду отыскать вход здесь, Мэк вернулся к пробоине и понял, что помогать спастись уже некому. Из пожираемого огнем подземелья не доносилось уже ни звука. В нос била удушливая гарь паленого мяса.

Все это он переживал сейчас вновь и вновь, стоя в толпе таких, как он сам. Он уже давно привык к смертям, приучил себя не думать о гибели, об ушедших друзьях. Не скорбеть. Но то, что произошло сегодня — это было что-то другое. Что-то страшное, звериное, дикое, бессмысленное и беспощадное истребление, демоническая вакханалия.

Мэк почувствовал боль, докуренная до предела сигарета обожгла пальцы. Выбросив окурок, он машинально и скрытно нащупал маленький лучевой пистолет, умещающийся в ладони. Это был его трофей и его тайна. Здесь, на Ирбидоре, ходить безоружным опасно, а у легионеров нередко отбирали оружие после боя. Вот и теперь им приказали сдать стэнксы и другое оружие. Скоро должен был объявиться Ивола.

Когда этот момент настал, Мэк искоса следил, как высокий и крепкий нишид, глава БН, обходит строй за строем бээнцев и легионеров. Теперь Мэк видел его, своего врага, человека, которого ненавидел всем сердцем.

Когда Ивола поравнялся с его шеренгой, Мэк почувствовал то, чего не чувствовал никто — обреченность Иволы, обреченность себя. Мэк приготовился к смерти. Тонкий, но мощный луч прожег эфору безопасности левый висок. Прежде чем охрана успела среагировать, второй луч пережег шею падающего тела.

Было абсолютно темно. Ни малейшего лучика света не проникало сюда. В воздухе пахло сыростью и испражнениями. Мэк сидел облокотясь о шершавую стену, ныла каждая клеточка тела, безумно раскалывалась голова, накатывались приступы тошноты. Он был жив, хотя, с его точки зрения, это было самым невероятным фактом. То, что произошло после убийства Иволы, он помнил смутно, как будто это происходило не с ним. После второго выстрела он успел заметить чьи-то руки и защитные шлемы. Что-то больно ударило по затылку, и Мэк потерял сознание. Очнулся он уже здесь. Как и сейчас, тогда было совершенно темно. Судя по всему, его старательно избили, пока он находился в отключке. Потом избивали еще дважды.

Накатил новый приступ, Мэка вырвало желудочным соком. Перед глазами пошли яркие круги. Подождав, пока перестанет кружиться голова, он попытался встать и свалился. Тело отказывалось повиноваться ему, сил почти не осталось. Он так и уснул, в том положении, в котором упал.

Не было никаких снов, лишь черная пустота пропасти. Проснувшись, он осознал, что лежит на твердом и мокром полу. Мышцы задеревенели и вспыхивали болью, лишь только он пытался сделать движение. Но все же облегчение наступило хотя бы в одном — голова теперь болела не так сильно.

С невероятными усилиями Мэк подобрал под себя ноги и подполз к стене, о которую облокотился. Сколько он так просидел, определить было не возможно. Может быть полчаса или час, или два, хотя ему показалось, что вечность.

Со временем эта неподвижность стала невыносима, ему казалось, что он слился со стеной, стал одним целым с камнем или с тем, из чего она сделана. Почти ползком Мэк обследовал свою камеру на ощупь. Это было квадратное помещение пяти метров в периметре, с низким потолком, до которого можно было дотянуться рукой. В центре находилась лужа, образовавшаяся от капающей с потолка воды. Только теперь Мэк услышал звук ударов капель о пол.

В стене напротив отворилась дверь, свет почти ослепил узника, но он успел заметить, что вошли двое. Сильные руки, словно пушинку подхватили его и вынесли из камеры. Так как его ноги не могли состязаться с темпом шага конвоя, Мэка просто волокли. Мысли спутались. Ему стало все равно куда его тянут и что с ним будет дальше.

Какое-то чистое помещение, стол посередине и два стула. Серые краски и голые стены. За столом сидел человек, черты лица которого ускользали от Мэка. Узника посадили на стул напротив. Человек что-то сказал, потом начал монолог. Какая-то отдаленная часть сознания, наконец, стала различать слова. Мэк сидел и что-то отвечал, в голове стоял туман. Пришла мысль, что возможно ему что-то ввели, хотя он знал, как действуют психотропные препараты, транквилизаторы и прочая дрянь. Явных симптомов не было, но кто знает, чем располагает БН.

Разговор был непродолжительным, его снова отвели в камеру. С этого момента его начали кормить. Следующие несколько дней узника вновь и вновь водили в комнату допросов. Судя по количеству раз приносимой пищи, так продолжалось четыре дня. За эти дни Мэк полностью восстановил контроль над своим телом и мышцами и несколько раз размышлял над странными вопросами следователя. Бээнца интересовало все, прошлая жизнь, как попал на Хатгал III, круг общения в лагере Уль-Тия и многое другое. Мэк заметил, что особый интерес следователь проявляет к бээнцам, с которыми Мэк когда-то сталкивался. На одном из допросов он поинтересовался, что Мэка связывает с Цинтией Леварез. Узник некоторое время старался припомнить, когда он упомянул её, но так и не вспомнил, возможно он говорил о ней под воздействием наркотика или следователь узнал о Цинтии по своим каналам. Бээнец повторил вопрос и получил в ответ глухое молчание. Тогда он стал нажимать на Мэка и снова ничего не добился, кроме того, что допрашиваемый послал его подальше. Несколько тяжелых ударов сбросили узника со стула. На этом допрос закончился.

На следующий день усиленный конвой вывел Мэка из места его временного содержания. Не смотря на пасмурную погоду, непривычный дневной свет бил в глаза, свежий ветер холодил ссадины. Узника погрузили в гравитолет, охрана расселась тут же, вокруг него. Полет продолжался более часа, за это время Мэк успел вздремнуть.

Гравитолет сел в полуразрушенном космопорте, где скопилось множество больших и малых имперских звездолетов. Самый ближний из них — линкор с опознавательными знаками БН, выкрашенный в глянцево-черное с серебристым номером и буквами названия «Эксер». К нему и повели конвоиры Мэка.

У трапа стояла до зубов вооруженная охрана, часть которой стала новым конвоем и проводила бывшего легионера в один из центральных отсеков на третью палубу, где располагалась каюта командира корабля. Впрочем, Мэк ошибся, не командира корабля, а вице-эфора Безопасности Нишитуры генерала армии Саторы.

Герметическая дверь каюты бесшумно закрылась, оставив вице-эфора и узника один на один.

Мэк огляделся. Строгая спартанская обстановка, минимум мебели, зато масса всевозможной аппаратуры. Ничего, что могло бы гореть. По всей видимости, это был рабочий кабинет, спальные апартаменты находились где-то в другом месте.

Садись, — указал Сатора на кресло.

Мэк сел, заметив, что кресло слишком уж жесткое и непонятно из чего сделано. У вице-эфора было такое же. Но все же кресло есть кресло, было приятно ощущать его теплоту, да и жесткость не могла соперничать с полом и стенами камеры.

—Ты знаешь, кто я?

Мэк кивнул.

—Мне сказали по дороге сюда.

Для своего поста Сатора был относительно молод и, вероятно, его путь был не из легких. Весь его вид говорил о стремительности, напоре, силе и, в то же время, об осторожности коварстве и хитрости. Выражение лица хранило маску жесткости, в остальном он не выделялся из остальных нишидов, такой же внешне холодный, отлично физически развитый и высокий.