Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей. - Александр Снисаренко

 С камарами могло быть несколько иначе. Если допустить, что слово произошло от иранского «баран» и пущено в обращение скифами, то окончательно «оформить» его могли как раз финикияне: в их языке kamar означает «темный». Это слово без изменения было воспринято древними иудеями (оно употреблено, например, в библейской Книге Иова) и, вероятно, греками, назвавшими известные им по слухам северные народы киммерийцами и поместившими их в «темной» части Ойкумены. Отсюда - Боспор Киммерийский, «Северный» (по отношению к Боспору Фракийскому). Имя Гомер - это тоже искаженное «камар» - темный: Гомер был слеп. Здесь же исток этнонима «кимвры» - народа, жившего на севере Ютландии, и топонима Кимврский мыс. Вавилоняне могли называть камарами свои кибитки, если они, как и колхидские суда, имели одинаковую конструкцию - реечный каркас, обтянутый темными шкурами. Это не противоречило и второму значению слова «камара». Судя по рассказу Геродота, вавилонские камары выполняли функцию, радостную отнюдь не для всякой вавилонянки: каждая из них обязана была раз в жизни прибыть в этой закрытой повозке к святилищу Афродиты, чтобы отдаться за деньги чужестранцу. Аккадский язык Вавилонии, финикийский и древнееврейский принадлежат к одной группе...

 И еще: «темные» корабли по своей «биографии» удивительно напоминают «черные» корабли Гомера - наводившие ужас на врагов.

 Какова была скорость камар, тоже неизвестно. Во всяком случае, они не должны были уступать по скорости преследуемым греческим и римским судам. Но порой трудно определить, где древние авторы говорят о привычных им кораблях, а где - о местных.

 В море, где ничто не препятствовало движению, скорость была втрое быстрее, чем на узких извилистых речных фарватерах, требующих непрерывных промеров глубин. По свидетельству Геродота, суда его времени (надо полагать, пентеконтеры) обычно проходили за день семьдесят тысяч оргий (124,32 километра), а ночью - шестьдесят тысяч (106,56 километра), то есть передвигались со скоростью 5,56 и 4,85 узла соответственно.

 Но дальше «отец истории» противоречит сам себе. Он указывает расстояние от Стамбула до Риони и от Анапы до реки Терме соответственно миллион сто десять тысяч оргий (1971, 36 километра) и триста тридцать тысяч (586,08 километра) и заявляет, что первое покрывалось за девять дней и восемь ночей, а второе - за три дня и две ночи. Вопрос в том, от чего отталкивался Геродот: от расстояний или от времени пути? Если от расстояний, то он ошибся в расчетах: они равны соответственно примерно тысяче ста и тремстам семидесяти километрам, и тогда средняя скорость составляла бы 2,88 и 3,32 узла. Если же принять, что он руководствовался хорошо известными днями пути, то он абсолютно точен, но поскольку расстояния им сильно завышены, то надо признать, что суточная скорость судов была в среднем 3,1 узла. Не следует при этом забывать, что древние корабли могли идти под парусами, на веслах или с двойным движителем, в балласте или в полном грузу, по ветру и течению или против них, строго следуя изгибам берега или срезая углы в известных им местах.

 Эти выкладки не противоречат и свидетельствам поздних античных авторов. Птолемей, например, приводит сообщение Марина Тирского, что расстояние от мыса Прас до мыса Гвардафуй у восточного побережья Африки (около трех тысяч километров) корабли проходили при попутном ветре за двадцать или двадцать пять дней, делая ежедневно тысячу стадиев, то есть со скоростью четыре узла. Птолемей резонно при этом замечает, что плававшие этим путем «сообщили только, сколько дней они провели в пути, но не сосчитали, сколько дней они действительно плыли: ведь на протяжении столь длительного времени и сила и направление ветра меняются». Действительно, при указанной скорости корабли должны были преодолевать это расстояние примерно за семнадцать суток (не дней!). Если же они плыли двадцать или двадцать пять суток, то их скорость была соответственно 3,36 и 2,75 узла - почти те же цифры, что у Геродота. Судя по сообщению римского поэта Авиена, такие корабли относились к «быстро идущим». Он указывает, что от Геракловых Столпов до Пиренейского мыса (примерно тысяча сто километров) массалиоты добирались за семь дней. Поскольку это соответствует маловероятной скорости 7,1 узла, мы вправе предположить, что и здесь речь идет о круглосуточном плавании (по-видимому, именно так принято было исчислять расстояния), и тогда получаем скорость 3,53 узла.

 Картина резко меняется, едва заходит речь о речных плаваниях. И дело здесь не только в неверных оценках расстояний. Если в море стоит лишь приблизиться на три километра к берегу, чтобы не обращать внимания на течение, то на реках с ним приходится считаться постоянно. На реках небольшие глубины, иные свойства воды, много отмелей и подводных опасностей, могут встретиться плавучие бревна, способные проломить борт легкого судна а на мелководье и в узкостях гребцы могут поломать весла. Поэтому даже на широких и полноводных реках суда теряли скорость в два-три раза. Геродот сообщает, что расстояние от устья Дуная до того места, где он разделяется на рукава (около семидесяти двух километров), суда проходили за два дня, то есть шли со скоростью 1,61 узла. Если учесть при этом скорость встречного течения (примерно один километр в час), можно утверждать, что собственная скорость судов была чуть больше двух узлов, и при этом она должна была постепенно ослабевать по мере того, как гребцы уставали.

 Сложнее обстоит дело с определением скорости плавания по Днепру. Если верить Геродоту, от устья до порогов (триста двадцать километров) суда проходили за сорок дней, то есть имели скорость шестьсот семьдесят семь метров в час, или 0,36 узла. Такая смехотворная цифра заставляет предположить ошибку вроде той, какую допустил Геродот при определении расстояния от Гелиополя до Фив. Но ошибка маловероятна при исчислении дней пути (это-то греки знали точно), а расстояние от устья до порогов он не называет вовсе. Вопрос запутывается еще больше, если обратиться к Страбону: он исчисляет длину Днепра вместе с лиманом и сообщает, что река судоходна на шестьсот стадиев (106,56 километра), причем двести из них (35,52 километра) приходятся на лиман (в наше время - пятьдесят пять километров). Возможно, Стра- бон имеет здесь в виду не Днепр, а Южный Буг: он говорит о плаваниях в Ольбию и мог спутать реки благодаря другому названию этого города - Борис- фен, но если даже приплюсовать к длине Днепра от устья до порогов длину лимана, это не спасает положения: скорость возрастает лишь до 0,42 узла.

 Эту несуразность можно объяснить двояко. Либо Геродот имел в .виду весь Днепр, и тогда при скорости около трех узлов греческие корабли могли действительно проходить его за сорок дней. Либо следует допустить, что он говорит здесь о легких челноках местных жителей, вроде армянских, на которых, по словам самого же Геродота, вверх по реке «из-за быстрого течения плыть совершенно невозможно». Средиземноморские греки доставляли свои товары в Ольбию и, как правило, здесь же их и сбывали. Дальше за дело брались ольбиополиты. Они грузили товары на лодки и переправляли их к порогам, куда с верховьев Днепра прибывали скандинавы, а с запада и востока - окрестные племена. Через пороги ходили редко, хотя Геродот и неправ, называя их непроходимыми: через них существовал путь, получивший позднее название Старый ход, или Казацкий ход, но несомненно известный местным племенам с незапамятных времен. Нагруженная лодка, идущая против сильного течения, едва ли могла развить большую скорость. Начальный участок пути она проходила быстрее. По мере же того, как гребцы теряли силы, а течение в районе порогов усиливалось, скорость ее должна была заметно ослабевать. К этому добавлялись частые привалы для отдыха и торговли. В среднем же цифра, названная Геродотом,- 8,125 километра в день выглядит в этом свете более или менее реальной. Не противоречит ей и указание на то, что в одиннадцати днях плавания вверх от устья обитали земледельческие скифские племена: в восьмидесяти-девяноста километрах от устья, в районе Каховки, начинаются плодородные черноземы, сменяющие темно- каштановые почвы правобережья и Алешковские пески левого берега.

 Возможно, впрочем, и принципиально иное толкование текста Геродота о плавании по Борисфену - в том случае, если допустить, что в тексте «Истории» оказалось одно лишнее слово, внесенное, как бывало нередко, каким-нибудь переписчиком его труда и превосходно прижившееся. Если из фразы о том, что «с севера течение Борисфена известно на расстоянии сорока дней плавания от моря», убрать слово «плавания» - мы получим совершенно иную картину. Ведь длину реки можно измерять и пешим ходом по бережку. Так делал и сам Геродот, когда путешествовал по Египту: выше Элефантины - той самой, где он напутал в измерении расстояний и скорости судов,- «приходится сойти с барки и далее двигаться сухим путем вдоль реки 40 дней. Ведь здесь Нил усеян острыми утесами, [выступающими из воды] подводными камнями, так что плавание невозможно». Чем не Борисфен! Да и не перепутал ли историк эти две реки? Нет, не перепутал: сам же Геродот сравнивает Днепр с Нилом: «Это единственная река, да еще Нил, истоков которой я не могу указать (да, как думается мне, и никто из эллинов)».