Передача лампы - Бхагван Раджниш

Это не имеет значения: вы можете быть третьесортным президентом, вы можете быть первоклассным сапожником. Что приносит удовлетворение, так это наслаждение тем, что вы делаете; то, что вы вкладываете в это всю свою энергию; что вы не хотите быть никем другим; что это то, чем вы хотите быть; что вы согласны с природой: та роль, которая отведена вам в этой пьесе, правильная роль, и вы не готовы менять ее даже на президента или императора.

Вот настоящее богатство. Вот настоящая сила.

Если каждый будет вырастать в самого себя, вы увидите, что вся земля полна могущественными людьми, невероятной силы, разума, понимания и удовлетворения, радости от того, что они пришли домой.

Ошо, в течение нескольких мгновений однажды утром, когда я смотрела на тебя, я видела, что там никого нет. Я видела пустоту, полый бамбук. Почему мне показалось это страшным и ужасным, притом что ты на протяжении многих лет говоришь о красоте пустоты?

Это потому, что с самого детства тебе внушали, что цель — не пустота, но наполненность. Пустота символизирует чашу нищего. На Западе в особенности слово пустота так и не получило никакого положительного значения. На Востоке все иначе.

У нас есть два слова для обозначения пустоты. Одно — которое будет переводиться на английский как emptiness (пустота) — это риктата. Оно обозначает просто отсутствие чего-либо. А второе слово — шуньята, для которого нет эквивалента в западных языках, потому что такое переживание не случалось на Западе.

Шуньята — это пустота с одной стороны и наполненность — с другой. Например, сейчас эта комната заполнена людьми, мебелью, вещами. Мы можем сделать ее пустой — все люди могут покинуть комнату, вся мебель может быть убрана, и тогда кто-то может прийти, посмотреть и сказать: «Комната пуста». Он видит одну сторону явления.

Он говорит о том, что вещей, которые были в комнате, нет. Но он забывает, что теперь эта комната наполнена вместительностью. Теперь в ней больше пространства, чем было раньше. Раньше она была загромождена, ее пространство было поделено на части: мебель, люди, вещи. Теперь она очищена, теперь она чиста. Теперь она — сама как есть, она наполнена собой. Таково значение шуньяты на Востоке, второй стороны — которую проглядели на Западе.

Поэтому у западного ума есть некоторое неприятие пустоты, потому что ему знаком только негативный аспект. Он не знает ее позитивной стороны. Поэтому она выглядит страшной, пугающей.

И более того, когда я сижу здесь и говорю с вами, внезапно вы осознаете, что никого нет — кресло пусто, — становится еще страшнее. Вы начинаете чувствовать, будто видите что-то, чего нет, или, если есть, тогда всего один миг назад вы видели человека, когда он был ненастоящим, призрачным.

Вы должны глубоко всмотреться в явление просветленного человека. Он есть, и его нет — одновременно и то и другое. Он есть, потому что здесь его тело, его нет, потому что его эго больше нет. Вся мебель из его ума была вынесена — теперь он на самом деле полый бамбук. И если полый бамбук используется как флейта, даже тогда он не является ничем иным, кроме как полым бамбуком. И это переживание становится еще более загадочным, потому что флейта из полого бамбука рождает музыку.

Западный ум приучен думать, что ничто не может появиться из ничего. Восточный ум обучен видеть, что все приходит из ничего. И современная физика соглашается с мистиками Востока.

Более чем удивительно, что современная западная физика идет против всех западных религий и соглашается со всеми восточными мистиками. То же переживание… Полый бамбук не дарит вам свою музыку, кто-то другой — возможно, само существование, возможно, сильный ветер, проходящий через полый бамбук, создает музыку. Но музыка входит с одной стороны и выходит с другой, флейта остается полой.

Запад сильно заинтересован в том, чтобы все было твердым, твердым как сталь. И не случайно это порождает таких людей, как Сталин. Слово сталин на русском языке означает «человек стали». Это не было его именем, оно было дано, потому что он был так похож на твердую сталь, в нем не было пустоты. Пустота осуждается. Когда вы хотите кого-то осудить, вы говорите: «Он пустой».

На Востоке все тотально иначе. Величайшие мистики — Гаутама Будда, Лао-цзы, Бодхидхарма — все они называют себя полым бамбуком. Они исчезли как эго. Нет никого, кто мог бы сказать: «Я есть», — и все же есть форма, а внутри — пустое пространство. И это пустое пространство и есть ваша божественность, ваша набожность; чистое пространство — это как снаружи чистое небо. Это только видимость, что небо есть — его не существует. Если вы отправитесь на поиски неба, вы не найдете его нигде, оно лишь видимость.

Просветленный человек имеет видимость, как и небо, но если вы будете созвучны ему, однажды вы обнаружите, что он не есть. Это может вас напугать, и, должно быть, это то, что случилось.

Ты была созвучна мне. Иногда невольно вы будете созвучны мне. Вы можете иногда забывать себя и становиться созвучными мне — потому что, только если вы забываете свое эго, возможна встреча. Иначе не может быть никакой встречи. И во время этой встречи вы обнаружите, что кресло пусто. Это может быть лишь мгновенный проблеск, но на самом деле вы видели нечто гораздо более реальное, чем что-либо из виденного вами раньше. Вы заглянули внутрь полого бамбука и увидели чудо появляющейся из него музыки.

Вы знаете, что я запретил Миларепе использовать мое кресло? Кто знает — может быть, там сижу я!

Ошо, в Уругвае растет один экзотический цветок — цветок, который появился на Востоке и распространил свои семена по всему миру.

За все эти годы многие тянулись к цветку из-за его необычайной красоты. Некоторые наслаждались его красотой, но мимолетно, и шли дальше своим путем. Другие осознавали его очарование и притягивались еще ближе, так как его аромат ни с чем не сравнится. Его запах проник в саму их кровь, теперь у них нет иного мира, кроме того, который вырос вокруг цветка. Цветок дает понять, что таит в себе еще большие сокровища — на большей глубине, недоступные для любопытных, осторожных, жадных, агрессивных. А те, кто задерживается возле него, по мере того как открываются их глаза, начинают постигать, что воплощает в себе цветок.

Ошо, я так восторгаюсь этой изящной игрой в вопросы и ответы, этим осторожным вытягиванием того, чем ты можешь поделиться.

Да, ты права, это игра в вопросы и ответы. Они лишь предлог для того, чтобы вы могли быть со мной. Вы настолько привыкли к словам, что без слов не можете понять, что вы здесь делаете. Вы чувствуете некоторое безумие. Но со словами все отлично.

Я бы предпочел сидеть с вами молча, но проблема в том, что, если я сижу в молчании, ваш ум продолжает болтать. Я даже могу слышать звук — вращается столько шестеренок. Поэтому я решил, что так лучше.

Я использую слова. Слушая мои слова, вы перестаете думать. И в эти моменты, когда нет думания, многое проникает, что не может быть сказано, но может быть только понято, многое из того, что не способен выразить ни один язык. Само присутствие знающего человека начинает будоражить ваше сердце, менять ваше существо.

Запад не знает, не знаком со многими вещами. Например, у него нет ничего, что могло бы сравниться с тем, что на Востоке называют сатсанг. Для западного ума это будет выглядеть абсолютно нелепо. Сатсанг означает просто сидеть рядом с мастером, ничего не делая; никто не говорит, но никто также и не думает. Любой наблюдатель непременно будет озадачен.

Когда П. Д. Успенского впервые разрешили привести к Георгию Гурджиеву — один из учеников внутреннего круга Гурджиева пытался многие месяцы, говоря, что он хочет привести друга. Наконец ему дали разрешение. Холодным вечером в России — падал снег — Успенский в великом волнении, тысячи вопросов и слов проносились в его уме… он был известен во всем мире, он был одним из самых выдающихся математиков своего времени. И в том, что касается писательства, я не вижу никого, кто мог бы сравниться с ним: он пишет волшебно. Его книги переведены на многие языки. И никто не знал Гурджиева, лишь небольшая группа из двадцати человек — это все, что у него было. Успенский думал, что это будет так же, как он бывал представлен в других обществах, клубах, собраниях… но тут все было совершенно иначе.

При тусклом свете свечи сидел Гурджиев, уставившись в пол, и двадцать человек сидели вокруг него в той же позе, уставившись в пол. Эти двое тоже присоединились, и Успенский — размышляя, что все делают… он не был ни представлен, ни что-либо еще. Человек, который его привел, запросто сел в той же позе и начал смотреть в пол.