Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

буксире пятнадцать купеческих судов, больших, с низкой осадкой… Затем то и дело появляются на высотах их конные отряды: в целях, разумеется, рекогносцировки – но близко, на пушечный выстрел, все-таки подъезжать не рискуют.

– А не могут ли они захватить Георгиевский пороховой погреб? – встревожился князь.

– Я это сделал, то есть приказал его очистить, и он очищен: из него успели вывезти все. Также и лес с делового двора перевезен в адмиралтейство, так как двор оказался вне оборонительной нашей линии. Затем введены в действие сигналы по всей линии, как то: «неприятель появился там-то», «имею нужду в подкреплении»…

– Кто же не имеет нужды в подкреплении? – буркнул Меншиков. – Англичане где и как стали?

– Получены сведения из Балаклавы, что они заняли Балаклаву, Кадык-Кой, Комары – вообще всю окрестность Балаклавы и, по-видимому, хотят завести в бухту свой флот.

– Военный флот ведь нельзя же завести в бухту, – перебил князь.

– Передавали, будто даже трехдечный линейный корабль вели! Хотя у нас во флоте думают, что это какая-то басня.

– Странно! Мелкие суда – об этом не может быть спора: я так и предполагал, что тихая бухта эта будет служить убежищем для мелких судов во время равноденственных бурь, – но трехдечные линейные корабли чтобы вошли в такой узенький проход, как там, – это, правда, похоже на вымысел… Но допустим, допустим даже и это. Значит, этот район, – он обвел ногтем большого пальца, – угрожаем от французов, а этот – от англичан. Турки же, кажется, в большей части остались в Евпатории… Я такое их расположение предвидел. По каким же линиям и на какие именно пункты вы ждете ночных атак?

Корнилов пространно начал объяснять, то и дело прикасаясь к карте неочиненным концом карандаша. Меншиков слушал, глядя больше на его голову и мимо нее в окно, чем на карту, наконец сказал:

– Нет, я что-то совсем не верю в их ночные штурмы, Владимир Алексеевич! Без приличной такому шагу бомбардировки они не кинутся в подобный омут… Потому что ночной штурм – это тот же омут: можно вынырнуть, а можно и ко дну пойти. Они ведь знают, я думаю, что ночью будет исключительно штыковая работа, поэтому потери их во всяком случае будут огромные, а успех сомнителен.

– Вы придаете мне много бодрости этими вашими словами, Александр Сергеевич, но я надеюсь и на то, что вы не откажете все-таки дать еще и дивизию для поддержки матросов на бастионах, – почти умоляюще поглядел на князя Корнилов.

Меншиков недовольно отвернулся.

– Я думаю, что это совсем лишнее.

– Может быть, мы сделаем так, ваша светлость, – перешел на официальный тон Корнилов. – Вы прикажете собраться военному совету из начальников оборонительных участков; я зачитаю на нем свою вам докладную записку о положении дела, и тогда уж совет решит.

– Опять совет! – Князь сделал гримасу. – Дались вам советы!

– Однако, ваша светлость, если вы говорите, что снова уведете армию от Севастополя, для чего потребовали, чтобы все обозы были перевезены на Северную, чем мы были заняты весь день и что наконец закончили…

– Ну хорошо, хорошо! Совет, военный совет, – презрительно перебил Меншиков. – Если вам так нравятся эти советы, приготовьте докладную записку – что ж с вами делать!

– Я, ваша светлость, хочу только одного: чтобы уцелел Севастополь! – Корнилов выпрямился. – В каком часу прикажете завтра собраться начальникам оборонительных участков и прочим начальствующим лицам?

– Я извещу вас об этом завтра утром.

Они простились холодно. Вернувшись к себе, Корнилов немедленно начал готовить докладную записку, но верный себе Меншиков не собрал на другой день военного совета, зато прислал к вице-адмиралу одного из адъютантов с радостным сообщением, что выделяет на усиление гарнизона три полка 17-й пехотной дивизии: Московский, Бородинский, Тарутинский – с батареями 17-й артиллерийской бригады и резервные батальоны – по одному от Волынского и Минского полков.

III

Еще до прихода армии Меншикова к Севастополю Корнилов устроил на случай бомбардировки и штурма несколько перевязочных пунктов в городе и один на Корабельной слободке. В этот последний, с его разрешения, была зачислена в штат медицинского персонала первая русская сестра милосердия – матросская сирота Даша.

Корабельная слободка основалась в одно время с тем казенным Севастополем, который показывал Потемкин Екатерине в 1787 году. Корабельную слободку заселили корабельные плотники, которых было немало согнано сюда из Воронежской, Рязанской и других губерний, где привился и вырос этот промысел с легкой руки Петра.

Флот, представленный Екатерине в Севастопольской бухте, был уже вполне порядочный для начала: три линейных корабля, двенадцать фрегатов, двадцать пять более мелких судов.

И все это, так же как и деревянный дворец для Екатерины, строили обитатели Корабельной слободки.

Впоследствии слободка раздвинулась, чтобы вместить в себя отставных боцманов и матросов, которые занялись кто огородами, кто извозом, кто завел ялики: одни – для перевоза с одной пристани на другую, другие – для рыболовства.

Таким отставным матросом, кое-как оборудовавшим себе с женой убогую хатенку, был и отец Даши. Он умер за месяц до высадки союзников, мать Даши умерла раньше.

Даша выросла на воле. Плавала она, как дельфин. Иногда пропадала целыми днями на Черной речке, выдирая раков из нор. Гребла не хуже самого заправского гребца и ставила парус. Ее приятели были приходившие к отцу матросы.

И когда два батальона матросов, в пешем строю и с ружьями, пошли вместе с другими армейскими батальонами встречать англофранцузов на Алме, Даша не могла усидеть дома.

Она слышала от отца и других бывалых матросов о маркитантках-француженках, которые ездят на лошади с бочонком вина, и чуть где сражение – они там: подкрепят усталого стаканом вина, помогут раненому… В восемнадцатилетней голове Даши, только услышала она о том, что будет сражение, сразу возник этот план: собрать все, что можно продать, купить немудрую лошаденку и бочонок водки, а чтобы помочь раненым, набрать с собою чистых тряпок для перевязок… Попросят воды – тогда взять еще и бочонок с водою; попросят есть – взять хлеба и еще какой еды… Наконец, как можно появиться на сражении в женском платье? И не допустят, и мало ли что может из этого выйти. И Даша решила переодеться мальчишкой-подростком, юнгой.

Перешила старую отцовскую бескозырку, спрятала под нее косы; перешила на свой рост его матроску и шаровары; продала ялик и сети, кур, свинью и все, что можно было продать, – купила водовозку-клячу вместе с двуколкой и упряжью; бочку променяла на два бочонка; собрала, что задумала собрать, и двинулась на Бельбек, на Качу, к роковой Алме.

Через казачьи пикеты пробралась, лихо держась, как самый настоящий юнга, увязалась в хвосте обоза, а когда