Роза Йорков - Жюльетта Бенцони

— Да, я знаю. Я присутствовал при обнаружении этой улики. И думаю, что кто-то вполне мог раздобыть ключ и сделать с него слепок.

— Кто-то? Кто же именно? Кого вы подозреваете? Леди Фэррэлс?

— Ее или ее сообщника. Потому что если она и не совершила преступления собственноручно, то она им руководила.

Она — убийца! В этом я убежден!

— Наша задача в том и состоит, чтобы установить это, и поэтому я бы хотел, чтобы суд выслушал…

Сэр Десмонд вскочил со своего места.

— Минуточку, сэр Джон! Если вы закончили допрос .этого свидетеля, то он переходит ко мне. Я полагаю, что вы не отказываете мне в праве перекрестного допроса?

— Разумеется, нет, но…

Судья тут же вступился:

— Никаких «но», сэр Джон! Не можете же вы посягать на правила и традиции английского суда! Свидетель в вашем распоряжении, сэр Десмонд!

— Благодарю вас, милорд! Господин Сэттон, вы только что признали, что испытывали ревность. Ревновали ли вы к тому влиянию, которое леди Фэррэлс имела на своего супруга, или ваша ревность была вызвана более волнующим чувством?

— Если кого-то ненавидишь, трудно отделить, что волнует тебя, а что нет…

— Не будем придираться к словам. Я хочу сказать следующее: леди Фэррэлс очень молода. Если не ошибаюсь, она на три года моложе вас. К тому же она, бесспорно, красива — даже здесь, в зале суда, красота ее очевидна для всех. Вы уверены, что не были влюблены в нее? Потому что в этом случае ваша ревность приобретает совершенно иной характер.

— Нет, я никогда не любил ее, хотя охотно признаю, что она вызывала у меня желание…

— До такой степени, что вы вели себя с ней так же, как солдафон ведет себя с уличной девкой, затаскивая в темный угол и пытаясь изнасиловать?..

— Ваше утверждение не выдерживает ни малейшей критики, сударь! Если в доме сэра Эрика и есть темные углы, то они слишком на виду, чтобы там можно было кого-то насиловать. Думаю, это было бы весьма трудным… и уж, во всяком случае, шумным делом, если только не завязать рот своей жертве…

— Признаю, я выразился слишком сильно, и вы, безусловно, не доходили до таких крайностей. Но леди Фэррэлс жаловалась, что вы неоднократно пытались обнять ее и поцеловать.

— Да, так оно и было. Но чего мне, собственно, было стесняться, — спросил вдруг молодой человек, — если она позволяла и не такие вольности лакею?

— Это ваша точка зрения, но ни в коем случае не моя.

Мне очевидно только одно: в продолжение последнего месяца вы постоянно следили за леди Фэррэлс и не давали ей прохода своими ухаживаниями. Ваша работа, которой был так доволен сэр Эрик, не пострадала от этого?

— Ни в коей мере. Я наблюдал за леди Фэррэлс и ее лакеем, но вовсе не ходил за ними по пятам. Я уже сказал: мне хотелось, чтобы сэру Эрику представился случай понять, что за женщину он сделал свой женой. Но в последнее время и она, и ее любовник стали предельно осторожными.

— Допустим. Теперь, господин Сэттон, рассмотрим еще одну сторону ваших отношений с сэром Эриком. Вы добросовестно работаете, вам доверяют, и вы, со своей стороны, создаете что-то вроде культа своего патрона. Вы испытываете к нему чувства, не характерные для служащего по отношению к своему хозяину.

— Это так. Я глубоко любил сэра Эрика. Закон это запрещает?

— Ни в коей мере! Больше того, ваша привязанность, кажется, была взаимной. В последнем варианте завещания сэр Эрик, сделав главной наследницей свою жену, выделяет вам сумму в сто тысяч фунтов. Немалую сумму, судя по реакции зала!..

Зал и в самом деле выдохнул недоуменное и восхищенное «ах!».

— Я уже говорил, что сэр Эрик ценил меня, — спокойно ответил молодой человек, — и мне даже казалось, что он был ко мне как-то привязан.

— Как-то привязан? Да он просто обожал вас, если сделал такой подарок! Думаю, со мной согласится каждый. И я задаю себе такой вопрос: конечно, ваше положение в доме было более чем завидным, но, зная, каким состоянием вы будете обладать после смерти вашего патрона, не хотелось ли вам приблизить час его кончины? В конце концов, вы чаще других бывали вместе с ним в его кабинете. Похитить маленький ключик и сделать с него слепок для вас ничего не стоило и…

Тут настал черед сэра Джона вмешаться.

— Я протестую, милорд! Мой уважаемый коллега сочиняет на наших глазах роман и пытается повлиять на свидетеля!

Но судья не успел даже рта открыть.

— С вашего позволения, милорд, я сам отвечу сэру Десмонду. Я поклялся говорить всю правду и скажу ее до конца.

Да, я любил сэра Эрика, и он тоже меня любил. И это было более чем естественно, потому что он был моим отцом.

Новое изумленное «ах» пронеслось по залу, а адвокат на мгновение почувствовал себя в тупике. Глаза его сощурились, превратившись в узкие серые щелочки. Но больше остальных взволновалась пресса.

— Ваш отец? Откуда это вам известно?

— Он мне сам сказал об этом. Больше того, он мне об этом написал. Так что я могу это документально подтвердить.

— А как случилось, что он не признал вас официально?

— Из уважения к репутации моей матери и чести того, кто в глазах всех считался моим отцом. Оба они теперь уже умерли… но я поклялся говорить правду. Теперь понятно, почему я любил его? Он не дал мне своего имени, но никогда не оставлял своей заботой. Он наблюдал за мной издалека.

Я учился в лучших учебных заведениях: Итоне, Оксфорде.

После того как я получил диплом, он взял меня к себе…

Сэр Десмонд вытащил из кармана большой белый платок и вытер капли пота, стекавшие из-под его парика. Он не ожидал такого поворота событий, который вдобавок ко всему расположил публику к Сэттону. Теперь ему надо было парировать этот внезапный удар. Явно стараясь выиграть время, адвокат попросил:

— А не могли бы вы рассказать нам свою историю поподробнее?

— Сэр Десмонд, — сурово обратился к нему судья, — вы не имеете права задавать вопросы, которые уводят свидетеля в сторону от интересующей суд темы. Основания, по которым рождение этого молодого человека держится в секрете, никого не касаются. Я думаю, что, пытаясь их выяснить, мы нарушили бы волю покойного сэра Эрика Фэррэлса. А теперь можете продолжать задавать ваши вопросы.

— У меня больше нет вопросов, милорд.

Джон Сэттон поклонился присяжным, судье и удалился.

Ни разу его взгляд не обратился к белокурой головке, что виднелась на скамье подсудимых.

— Ну и ну, — прошептал Адальбер. — Ну и новость!

Любопытное, однако, семейство, эти Фэррэлсы!

— Боюсь, что его признание обернется против Анельки! — вздохнул Альдо. — Обиженный завистливый секретарь может интриговать, но сын… Представляю, какое впечатление он произвел на присяжных…