Иностранный легион - Сергей Балмасов

«Дорогие друзья! Да, живется с каждым днем все хуже и хуже. С каждым новым Вашим письмом — новые надежды и сомнения. Ну что же, говорят: терпи, казак, атаманом будешь. Ну, что нового у Вас в Париже? Пишите и не забывайте тех, чьи мысли направлены к Вам! Горячо уважающий Вас, хорунжий Н. Керечицкий». «6 сентября 1919 г., Ру-Дениль, 2-й маршевый полк, 2-й батальон Господин Бурцев! Мы — русские солдаты, находящиеся в Иностранном легионе на позиции в Марокко. Покорнейше просим Вас: не откажите нам и нашей просьбе. Составьте про нас статью и напечатайте ее в газете «Общее дело» о том, как нас сюда французы пригласили. Мы страдали здесь 5 лет, чего только мы тут не переносили! Но все-таки мы не обижаемся на свою дорогую Родину, Мать Россию. Знать, такое время пришло. Наконец явились к нам в Россию наши союзники-французы и заманили нас, русских, в свою армию. Сказали, что мы будем служить в их армии, т. е. во Франции, и нести гарнизонную службу. Вот они привезли нас во Францию и отправили в Марокко, на позицию, где теперь мы и пропадаем. Нам были обещаны деньги и все прочее, а теперь мы не видим ничего. Получаем всего 2 кружки муки и 2 баклажки воды. Здесь нам, наверное, и придется помереть и больше не увидеть России. Вот какие наши герои-»союзники» французы. Господин Бурцев, просим прислать нам один номер газеты «Общее дело», в которой будет это письмо помещено. С приветом, Ваш М. Стасюк, а также с ним и другие».

«12 сентября 1919 г. Милостивый государь, господин редактор! Спешу ответить благодарным письмом на сделанную Вами как мне, так и моим друзьям большую радость присылкой своих газет. Как приятно видеть собравшихся в свободную минуту кучку русских, часть Великой России, заброшенных в далекую Африку и пытающихся разбираться в последних событиях, творящихся в России. То и дело слышатся при чтении вздохи наболевшей души и частые проклятия, посылаемые по адресу большевиков, и чтец, у которого на глазах слезы, читающий все данные о грязной работе этих разбойников, изредка смахивает их. Такая частая и обычная картина наводит на мрачные мысли, и испрошенная слеза уже висит на реснице. И чтобы не дать упасть еще больше духом этим рабам, как хоть и не называет здесь легионное начальство этих доселе непобедимых защитников Великой России и Франции, они стараются незаметно уйти. Они стараются немного успокоить себя, но от этого успокоения ложится новый камень на измученное сердце и дышать еще тяжелее. Да, господин редактор, трудно, тяжело, страшно тяжело, так что другой раз грязная мысль приходит в голову, от которой после этого жутко становится. А там, за бараком, куда ушли успокаиваться наши, все крепче и крепче слышатся ругательства и проклятия, посылаемые туда, на далекую Родину, ее мучителям. Да, что-то будет! Господин редактор! Я посылаю Вам большое письмо с подробным описанием нашего положения, а ниже — и рапорт с ним вместе на имя представителя России адмирала Колчака и прошу Вас подать его по принадлежности и в возможно скорейшем времени сообщить мне о ходе дела. Просьба отправить нас из Иностранного легиона в армию адмирала Колчака. Боюсь, что цензура не пропустит его. Но я напишу еще письмо, которое отправлю после полудня. Надеюсь на Ваше доброе участие, а потому питаюсь надеждой на светлое будущее, т. к. 4 моих товарищей офицеров уже уехали в Париж. Жду с нетерпением ответа. Ваш слуга, поручик Субочев-Залесский».

«Сиди-Бель-Аббес 21 сентября 1919 г. Дорогой полковник! Сегодня нам стало известно, что на ходатайство адмирала Колчака о нашей отправке последовал отрицательный ответ генерала Шерье,[449] начальника войск департамента Оран, а следовательно, мы остаемся в прежних условиях, если Вы, наши представители, не возбудите вопроса перед генералом Щербачевым и Погуляевым. Нам стало известно, что на нас, в количестве 35 человек, пришло сообщение. В частности, постарайтесь увидеть генерала Щербачева, перед которым ходатайствуйте с представлением моего рапорта о моем вызове. Положение наше значительно ухудшилось. Кульчицкого ударил 2 раза по лицу Ван дер Берг, Морковникова — тоже. Каждый день изнурительные занятия, а деньги только обещают. Как-то 25 минут занимались штыковым боем и ползанием по-пластунски на скошенном поле и камнях. Избиты руки и все тело. Из военного министерства, в которое запрашивали, не имеем от командира препятствий к отправке нас при первой возможности. Эта бумага была отослана командиром Шерте, который будто бы дал отрицательный ответ, направив свой отказ генералу Нивелю. На нашу отправку отрицательно смотрит капитан, который подал несколько отрицательных рапортов по этому вопросу. Принимайте меры, какие найдете более лучшими. Короче говоря, положение трагическое, а для некоторых — на границе безумия. Спасайте всеми средствами, молите Щербачева и Погуляева о возбуждении скорого и энергичного ходатайства перед французским военным министерством. Защитите интересы офицерской группы и, в частности, офицеров, в которых Вы уверены. Мы знаем, что энергичное вмешательство в нашу горькую судьбу генерала Щербачева может избавить нас от каторги и дать нам возможность еще принести пользу Родине. Мы также уверены, что Вы сделаете все, что подсказывает Вам Ваша совесть, долг офицера, который только что сам избавился от нашего настоящего положения. Пусть милый товарищ Моцарский своим дневником докажет наше положение. Не забывайте нас, действуйте возможно энергичнее, зная, что каждая минута промедления стоит нам здоровья, я не говорю уже про стаканы пота, которые выжимаются из нас каждый день. Сделайте все, кричите везде и всюду, вплоть до энергичного депутата парламента, которому расскажите нашу судьбу и условия, при которых мы попали в Легион. Расскажите про условия, нам предлагавшиеся и оказавшиеся на самом деле, от которых волосы встают дыбом. Желаю Вам полного счастья, если мы не увидимся, а пока Вы в Париже, сделайте все, что можете. Не забудьте приписать к моему рапорту № 53188 и мою фамилию по Легиону. Целую крепко Вас и Моцарского, милого дорогого товарища и друга. Ваш Алиевский».

«Сиди-Бель-Аббес 7 октября 1919 г. Дорогой Олег Павлович! Сегодня получил Ваше письмо и спешу ответить сегодня же. Как раз выдался исключительно легкий день, и я его могу использовать для бесед с моими милыми друзьями, «друзьями-товарищами», живущими на воле, живущими переживаниями жизни, живущими жизнью людей. Как мы живем, писать не буду, всего не напишешь, а частичное описание не даст представления. Полковник, с которым Вы, наверное, виделись, рассказал Вам про всех и про все, да кое-что Вы уже знаете из моего письма, которое опередило получение одного письма от Вас. 8 частности, скажу Вам несколько слов про Сашу. За короткое время он выправился внешне и окреп, если можно так сказать, внутренне. Правда, эта выправка ему дорого стоит. Дорого и тяжело мне, другому, третьему, но ему труднее всего, как не бывшему ранее на военной службе. Трагедия нашего положения заключается в том, что мы оторваны от Родины и будем оторваны от нее в продолжение 5 лет, и эти 5 лет должны провести среди преступного элемента и реализовывать ценой собственной крови чуждые нам интересы. Эти 5 лет нам предстоит провести среди песков, палящего солнца, испытывая каждую секунду жажду, недостаток питания, болезни, в отсутствии общества и книг. Дело в том, что легионер — это такое пугало, что даже последняя проститутка — простите, но это правда! — охраняя свою репутацию, если так можно говорить, репутацию проститутки, никогда не покажется на улице с легионером, не говоря уже о кухарках, которые для нас желательны, как дамы высшего общества. И это — в центрах, на местах же все население относится к легионерам, как к врагу. Итак, для легионера в час досуга остается только вино и общество товарищей-преступников по Легиону и в лучшем случае — общество проституток. С Сашей виделся я больше случайно, хотя и живем в одной казарме и имеем общий вход. Дело в том, что я учусь на капрала и занят сейчас целый день. В часы отдыха, когда все имеют увольнительную и идут в город, я иду на теорию и заканчиваю занятия только тогда, когда все уже спят. А в воскресенье я держу караул и тоже, следовательно, занят и день, и вечер субботы, и день воскресенья. Вечером же воскресенья я думаю больше об отдыхе в кровати, чем о земных удовольствиях и встречах. Время летит страшно, работаю безумно, как могу работать только я, но я работаю без целей, без идеи. Я, адвокат и офицер со специальным уклоном, добиваюсь чина капрала. Какой трагизм! Какая несуразность, созданная российской обстановкой, русской революцией! Часто от сознания этого трагизма волосы становятся дыбом. Подумайте только, что я подметаю полы, чищу картофель, овощи, стираю белье и прочее, и прочее. Перейду ближе к делу. Делайте все, что только возможно для того, чтобы освободить Сашу, т. к. жалко 5 лет, которые ему придется пробыть в Легионе. Полковник расскажет Вам всю обстановку для более правильных действий. Целую Ваши руки и шлю Вам наилучшие пожелания. Не забывайте, пишите чаще. Лично я не могу Вам писать часто, хотя постоянно помню о Вас — я очень занят».