Как убить свою семью - Белла Маки

будет моим домом. Как только я получу деньги, найду вариант получше. А если нет, то ни за что не стала бы снимать квартиру у сомнительной подружки Келли. Я пока не настолько отчаялась. Она достала свой тайный телефон и начала печатать, — видимо, хотела предупредить друга-домовладельца из трущоб о новом арендаторе, но я успела ее остановить. Я надеялась, что это не означало ее стремление поддерживать отношения на воле. Келли была пиявкой, от которой в тюрьме избавиться невозможно, а если у нее появится свобода передвижения и мобильный телефон, я окажусь полностью в ее власти. Видения того, как она появляется в моем доме с масками для лица и дешевой бутылкой вина, зловеще вырисовывались в сознании. Не совсем та новая жизнь, которую я себе представляла.

О, мне нужно отмотать назад. Время в тюрьме — странная штука. Оно тянется медленно, и сначала я думала, что сойду с ума, но апелляция стала набирать обороты, и я буквально неслась навстречу новой жизни, в которой нет места таким неприятным, но необходимым вещам, как убийство.

В тот момент, когда мое обвинение было снято, Джимми вышел на связь. Ну, на самом деле, прокуратура связалась с ним за неделю до окончательного решения, чтобы сообщить о новых доказательствах. Он написал Торпу письмо, которое тот должен был передать мне немедленно. Не буду пересказывать содержание всех трех полных страниц. Джимми далеко не прирожденный писатель. Его нескончаемые и, думаю, умышленные грамматические ошибки всегда мешали читать его имейлы и публикации. Видимо, «Гардиан» относится к этому спокойнее других газет. Поток опечаток усеял письмо, которое могло бы быть трогательным. Как бы то ни было, я вздрагивала от каждой строчки. Скажу лишь — он был полон раскаяния. Джим подвел меня самым низким образом, что было правдой, и он почти не спал с тех пор, как меня осудили, что, я знала, было чушью собачьей. У этого человека есть особый дар сладко спать в самые трудные времена, но я оценила эту сентиментальность. После бесконечных извинений он написал, что вернулся к Латимерам и взял двухмесячный отпуск, чтобы оплакать утрату Каро. Не было никакого упоминания об Анжелике, которую, думаю, бросили, когда стало очевидно, что она была хитрой змеей, пытающейся залезть к нему в штаны. Наверняка ей это удалось, прежде чем с нее сорвали маску. Как говорится, скорбь вытворяет с людьми и не такие чудеса. Джим направил свою печаль в другое русло. Курс обивки мебели, как бы неправдоподобно это ни звучало. Подозреваю, на Рождество мы все получим слегка скрипучие кресла. Получается, смерть Каро не была напрасной. И даже без бесплатной мебели. Больше никакой Каро. Это само по себе было благословением.

Джим закончил письмо шаблонным предложением, что он не надеется на прощение (зачем люди такое пишут, если все, чего они ожидают в ответ, — это прощение?), но он провел бы остаток своей жизни, пытаясь загладить свою вину передо мной, и встретил бы меня в тюрьме в день моего освобождения. «Люблю тебя, Грей, я скоро помогу тебе снова уснуть», — закончил он. Интересно, пойдет ли с ним Софи? Ей точно захочется присвоить мою историю ради денег, как она делала раньше. Возможно, мы все пойдем в пекарню на праздничный завтрак. Джимми по традиции забудет свой бумажник, и Софи заплатит за нас, раздраженно качая головой и говоря терпеливой владелице кафе, что ее дети «те еще спиногрызы». Я слишком долго пробыла в тюрьме, — от одной мысли об этом мне стало теплее. Это подобие семьи, но большего у меня не было.

После этого письма мы вернулись к привычным отношениям со странной легкостью. Я позвонила ему через два дня после того, как прочитала письмо, — заставила поволноваться. С тех пор мы разговаривали при каждой возможности. Я была великодушна. Его пожирало чувство вины, и он придумал план, как переселить меня в свою квартиру и вернуть к жизни, как будто я несколько месяцев провела в лепрозории, а не в тюрьме из-за его обвинений в убийстве его кошмарной невесты. Я решительно отказалась. Мне хотелось вернуться к себе и спланировать следующий шаг, и то, что Джимми будет бегать с чашечкой чая, только помешает. Мы успеем пожить вместе, когда появится большой дом, в котором можно будет проводить время вдали друг от друга.

Торп отвечал на звонки от СМИ, особенно из газет, которые перевернули дело с ног на голову с такой скоростью, что репортеры потянули мышцы. Повествование об «убийце Мортон» вот-вот должно было смениться чем-то столь же ужасным, по крайней мере в моем представлении. Я лениво размышляла о своем новом прозвище. Если б у меня был доступ в букмекерскую контору, я бы поставила на то, что «Полная изящества»[49] промелькнет хотя бы раз рядом с фотографией, где я зачитываю речь. Сдержанная, терпеливая, достойная. Схема была слишком простой. Конечно, я бы не побежала раздавать интервью направо и налево — я не какой-то отчаявшийся новичок, который не понимает, как все это работает, и берет первый попавшийся гонорар. Рассказ будет только моим. Кроме того, пресса подождет, пока я не покажу себя не только невинной жертвой, но и скорбящей дочерью. Благодаря этому мое имя будет на слуху десятки лет.

Как только все немного утрясется, я возьму инициативу в свои руки и сделаю предложение Торпу относительно моего отца и его имущества. Конечно, не буду выражаться так прямолинейно. Просто скажу, что этот опыт заставил меня пересмотреть ценности в жизни и ответить на вопрос, зачем я хочу изучить связь с этой стороной семьи. Слишком поздно узнавать своего отца, скажу, промокая глаза салфеткой, но я хочу знать, от кого произошла. В этой семье больше никого не осталось, кроме Лары. А Лара даже не кровная родственница. Она чужая жена, и я милостиво сохранила ей жизнь. С того момента, как я решила ее не убивать, знала, что она станет моим ключиком. Я найду к ней такой очаровательный и изящный (ха!) подход, что она будет на моей стороне. Две женщины, обиженные мужчинами Артемис, пытаются от них отгородиться. Женщины, поддерживающие женщин, — вот что нравится миру. Возможно, мы даже станем подругами, хотя связь, возникшая исключительно из-за страданий от Артемисов, кажется нездоровой базой для близости. Но опять же, отношения, основанные на общей ненависти, могут быть сильнее тех, которые строятся на любви к керамике или авангардной опере. У нас были бы прочные узы. Мне важны деньги, но главной целью всегда было уничтожение семьи. Только не