Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая - Эрнест Лависс

ГЛАВА IX. ВОССТАНИЕ В БЕЛЬГИИ. БЕЛЬГИЙСКОЕ КОРОЛЕВСТВО. 1814–1847

Тотчас после крушения наполеоновской Империи четыре союзные великие державы — Австрия, Россия, Пруссия и Англия — решили отнять у Франции всякую возможность снова потрясать или подчинять Европу. В числе мер, могущих способствовать этой цели, на первый план было поставлено создание на северо-восточной границе Франции сильного государства, которое держало бы ее в узде. Эта мысль была не нова: не говоря уже о далеком прошлом, когда бургундские герцоги, а за ними Габсбурги, сосредоточивали под своей властью все Фландрские области, — во время коалиции 1805 года некий итальянский аббат, по фамилии Пиатоли, сочинил проект образования особого королевства Обеих Бельгии под властью одного из государей Оранского дома, и этот проект встретил сочувствие со стороны петербургского и лондонского дворов. В 1814 году эта мысль была снова поставлена на очередь и 1 марта в Шомоне лорд Кэстльри предложил союзникам соединить Голлапдию с Бельгией. Так возникла злополучная комбинация, построенная на априорных принципах вопреки историческому опыту и заранее обреченная па исчезновение вследствие тех самых противоречий, которые она пыталась примирить.

Основание Нидерландского королевства. В общих чертах эта комбинация была намечена в первом Парижском трактате (30 мая 1814 г.). Согласно статье 6 Голландия, «поставленная под верховенство Оранского дома», должна получить «территориальное приращение», а двумя отдельными секретными статьями был определен приблизительный размер этой прирезки на пространстве между морем, Францией и рекой Маасом и даже между Маасом и Рейном (ст. 3 и 4). Три недели спустя уполномоченные четырех союзных держав, собравшись в Лондоне на конференцию, определили основные условия соединения Голландии с Бельгией. Почин в этом деле взял на себя лорд Клзнкарти, а принца Оранского, носившего титул «владетельного государя Нидерландов», решено было просить примкнуть к этому плану, с тем чтобы он возможно более либеральным путем осуществил «амальгаму» обоих государств (20 и 21 июля 1814 г.). Условия соединения были изложены в восьми статьях; Вильгельм Оранский принял их в Гааге 21 июля, но публично они стали известны лишь через год. Общий их смысл сводился к следующему: Голландия и присоединяемые к ней территории составят одно государство, «управляемое той конституцией, которая установлена в Голландии», с необходимыми изменениями; бельгийские провинции должны быть «приличным образом» представлены в генеральных штатах и будут отныне делить с голландскими провинциями все тяготы и преимущества.

В знак своей благодарности за добрые услуги Англии Вильгельм поспешил теснее связать себя с нею посредством Лондонского договора, причем Англия возвращала Голландии колонии, отнятые после 1 января 1803 года, за исключением мыса Доброй Надежды в Африке, Демерари, Эссеквибо и Бербиса в Америке. Так как Цейлон был уже уступлен Голландией в 1802 году, то в конечном итоге она отказывалась от всех своих заморских владений, кроме Зондских островов (13 августа 1814 г.). Уплатив таким образом Англии за труды и обеспечив себе дружественное расположение Австрии и Франции путем поддержки их требований на Венском конгрессе против России и Пруссии, принц Оранский отважился, наконец, присвоить себе титул, о котором давно мечтал, и 16 марта 1815 года, в тот самый момент, когда возвращение Наполеона с острова Эльбы грозило Европе новыми потрясениями, он провозгласил себя «королем Нидерландским». Месяц спустя в качестве «короля» он примкнул к лиге против Наполеона, и державы косвенно признали за ним королевский титул, утвердив его вступление в лигу с этим титулом. Различные вопросы, связанные с возникновением нового королевства, были разрешены несколькими соглашениями, заключенными баронами Гагерном и Спаном, представителями Вильгельма Оранского на Венском конгрессе, или его же лондонским посланником. Таков был акт 19 мая 1815 года, в силу которого Россия получала возмещение военных издержек в форме заключенного в Голландии русского займа в 50 миллионов флоринов, реализацию которого брали на себя Англия и Нидерланды. Четырьмя договорами, заключенными в Вене 31 мая 1815 года с Австрией, Англией, Россией и Пруссией и внесенными затем в окончательный акт конгресса, было официально провозглашено существование Нидерландского королевства и определены его границы.

Новое королевство обнимало старые голландские и бельгийские провинции, епископство Льежское и великое герцогство Люксембургское. В силу германской федеральной конституции (8 июня 1815 г.) нидерландский король входил в состав Германской федерации как государь великого герцогства Люксембургского, которое было уступлено ему в личную собственность взамен его нассауских владений (Дилленбург, Зиген, Диц, Гадамар). После сражения при Ватерлоо и падения Наполеона границы королевства были исправлены вторым Парижским трактатом (20 ноября 1815 г.), — этим трактатом к Нидерландам были присоединены территории Филипшиль и Мариенбург, а также герцогство Вульонское, до последнего времени входившие в состав Франции. Наконец, дополнительными договорами 1816–1817 годов (особенно договором с Пруссией 26 июня 1816 г.) и Франкфуртским территориальным гецессом 20 июля 1819 года эти постановления были дополнены, и территориальный состав Нидерландского королевства определился окончательно.

Едва взойдя на престол, Вильгельм I встретился с большими затруднениями. Правда, в первом порыве энтузиазма бельгийцы восторженно приветствовали своего нового государя и сомкнулись вокруг него для борьбы с Наполеоном. Но когда им стали точнее известны условия их соединения с голландцами, когда они поняли, что с их страной поступили как с пустошью и что она признана лишь «придатком» к нидерландской территории, когда они почувствовали, что их не только соединили, но и подчинили народу, разнившемуся от них нравами, интересами и верованиями, — тогда восторг их стал охладевать и они горько призадумались над своей участью. В сущности, бельгийцы никогда не представляли собой нации, а вековое порабощение их испанцами и австрийцами плохо подготовило их к независимости. Но революционные потрясения пробудили в них сознание своей индивидуальности, и они радостно приветствовали прокламацию, в которой генерал Бюлов сулил им автономию (февраль 1814 г.). Бельгийцы отнюдь не заслуживали презрения со стороны подкупленных Голландией публицистов, позднее называвших их страну «привычной колонией всех держав» и «собранием областей, где последовательно паслись все кони Европы». В 1815 году это был народ, отупевший от тяжелых испытаний, но уже готовый пробудиться для идей свободы и национального самоуправления. Отсюда — глухая тревога, овладевшая им с самого начала царствования Вильгельма Оранского, и не замедлившая проявиться глухая оппозиция его правлению.

Вильгельм I не сумел рассеять общее недовольство. Его простота и добродушие не искупали врожденной недоверчивости и вялости. Его либеральные стремления очень скоро были подчинены ретроградным предрассудкам. Вильгельм беспрестанно колебался между желанием привязать к себе подданных и страхом выказать слабость. Кроме того, убежденный в своем умственном превосходстве и в непогрешимости своих суждений, он установил режим личного и самовластного управления, тем более невыносимый для бельгийцев, что Вильгельм не постеснялся придать ему вполне голландский и протестантский характер. В придворном кругу считали, что старший сын короля, носивший официально титул принца Оранского и вскоре женившийся на дочери Павла I, великой княжне Анне Павловне, питает особую симпатию к Бельгии. Он был в Бельгии очень популярен, но стоял совершенно в стороне от государственных дел. Министры, которыми окружал себя Вильгельм I, почти без исключения были голландцы и стремились упрочить верховенство за северными провинциями. Притом выдающиеся деятели первых лет — барон Гогендорп, Фальк, ван Нагель, Рулль — не могли долго ладить с королем, который самое большее лишь советовался с ними и важные решения часто принимал без их ведома. Постепенно они уступили место советникам абсолютно послушным и покладистым, вроде министра юстиции ван Маанена, служившего и изменявшего последовательно нескольким режимам до Вильгельма I и справедливо прозванного «злым гением короля», или вроде министра внутренних дел ван Гоббельскроя, или статс-секретаря ван Стрефкерка, которого сравнивали с колоколом, безмолвствующим или трезвонящим по желанию государя. Таким образом, все бестактные меры и необдуманные декреты, на которые жаловались бельгийцы, исходили непосредственно от Вильгельма, и на него в значительной мере падает ответственность за те политические, экономические и религиозные трения, которые роковым образом ускорили мятеж.