Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бродячий медицинский цирк Лебланка – это было что-то: переживший свое время балаган для простолюдинов, с одной стороны, и яркий прообраз современных фестивалей со звездными артистами и большими спонсорами – с другой. Вместе с «Караваном Хадакола» в турне отправлялись Люсиль Болл[172], Боб Хоуп[173], Хэнк Уильямс[174] и десятки других первоклассных артистов. Куда бы он ни приехал, караван обещал лучшую вечеринку в округе, и билетом служила бутылочка «Хадакола» – на вкус средство было похоже на болотную воду, но обладало бодрящим эффектом.
Барбекю-вечеринки с блюзом и джазом под эгидой «Хадакола» длились допоздна. К концу 1940-х здесь можно было купить кобуру с логотипом лекарства, брендированные рюмки и комиксы «Капитан Хадакол». Напиток упоминается в десятках шлягеров, блюзов и кантри-песен. Когда ведущий телевикторины «На кону твоя жизнь» Граучо Маркс спросил, чем так хорош «Хадакол», Дадли Дж. Лебланк срезал его ответом: «Ну, за прошлый год он принес мне примерно пять миллионов долларов».
Но в 1951 году Американская медицинская ассоциация выпустила заявление: «Мы надеемся, что более ни один врач не станет участвовать в продвижении „Хадакола“ как добросовестного средства. Это непоправимый удар по репутации, который бросает тень на всю профессию».
Вскоре Лебланк объявил о продаже империи «Хадакол» фонду некоего Тоби Малца за восемь миллионов долларов и о согласии остаться директором по продажам с гонораром сто тысяч долларов. А еще он решил в последний раз баллотироваться в губернаторы Луизианы.
Однако, по информации Аптечного музея:
Вскоре выяснилось, что отчетность компании Hadacol мало соответствовала действительности: выручка значительно завышалась, отовсюду повылезали скрытые долги. Кроме того, Лебланк получил постановление Федеральной торговой комиссии о недобросовестной рекламе, а Налоговая служба потребовала погашения задолженности в 600 тысяч долларов. Все это спровоцировало скандалы, которые похоронили все надежды Лебланка на губернаторское кресло. Через несколько лет Лебланк придумал тоник Kary-On в надежде возродить былое богатство, но продукт так и не снискал популярности.
Когда Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов арестовало партию Kary-on, выяснилось, что его состав практически повторял «Хадакол», только без алкоголя: там были витамины группы B, включая никотиновую кислоту, и минеральные добавки вроде магния – по сути, на этой основе в дальнейшем будет производиться большинство антипохмельных продуктов. Да и само название Kary-On[175] – симпатичный каламбур с нарочито неправильным написанием, – похоже, стало образцом для всех последовавших за ним антипохмельных брендов.
Призраки начинаний Лебланка – с их горделивым оптимизмом, спорной научной базой, смесью алкоголя и витаминов и политическим популизмом – засосало промасленное змеиное болото на фоне декораций Нового Орлеана. Но от них осталось нечто, что кружит в воздухе по сей день: неуловимое, как будто древнее, но при этом не увядает и больше всего похоже на проклятье. И проклятье это звучит так: «Никто больше в это не поверит».
Люди готовы верить в высший разум. Или разумы. Или в их отсутствие.
Люди готовы верить, что человек побывал на Луне. Или в то, что этого на самом деле не было.
Люди готовы верить, что позитивные мысли могут материализоваться в хорошие события.
Люди готовы верить, что наша вселенная – всего лишь малая часть в бесконечной паутине других вселенных.
Люди готовы верить в любовь.
Люди готовы верить в антиматерию – и что, синтезировав ее в достаточном количестве, мы сможем отправиться в другие галактики.
Люди готовы верить в капитализм, коммунизм, нигилизм, героизм, фашизм, артистизм, поэзию, равные возможности, судебную медицину и евгенику.
Но никто и никогда не поверит в лекарство от обыкновенного похмелья.
После Потопа (в палате выздоравливающих)
«Он всегда сильно опережал свое время», – говорит доктор Миньон Мэри. Поставив мне капельницу, она садится напротив, но близко. Что бы она ни делала – все это близкое, как будто очень личное. По-французски ее имя значит «милашка», и это весьма скромный эпитет. У нее низкий воркующий голос с луизианским акцентом. Она говорит об отце.
«Всю свою жизнь я наблюдаю, как люди просыпаются и наконец начинают слышать, что он им говорил. А ведь он говорил это все время».
К 32 годам доктор Чарльз Мэри-младший уже был главврачом одной из больниц Нового Орлеана. Он разработал и начал практиковать терапию с применением магния задолго до того, как это вошло в стандартные медицинские протоколы. Будучи неоднозначной фигурой, он стал первопроходцем во многих областях, и в особенности в области алкогольного опьянения.
Доктор Миньон Мэри подходит к своей работе и исследованиям честно и откровенно. Каждый день, используя исследования, открытия и непростые жизненные уроки своего отца, она облегчает самочувствие страждущих, зарабатывает свой хлеб и продолжает экспериментировать.
В капельнице раствор, похожий на тот, что давным-давно мне ставил доктор Бëрк из «Похмельного рая»: коктейль Майерса, только с магниевыми добавками – наследием старшего Мэри. Я вспоминаю фразу Сиднея Смита, который два века назад сокрушался по поводу длинного списка выпитых накануне позиций: «И после всего этого ты рассуждаешь о смысле жизни и ее тяготах? В таких случаях нужна не мысленная молитва, а магнезия».
«Магний – сама магия, – говорит Мэри. – Это вазодилататор и миорелаксант. Борется с тревожностью, расширяет кровеносные сосуды и расслабляет мышечную ткань так быстро, что нейтрализует даже астму. Под его воздействием у беременной женщины могут прекратиться схватки. Это мощное вещество, и при корректном применении оно вам непременно поможет».
Конечно, сравнить действие этой терапии с лечением в «Похмельном раю» технически невозможно. Тогда я все испортил, поскольку был пьян, а не с похмелья. Еще раз это средство я попробовал после невообразимого трехдневного запойного пике, и о том, что оно сработало, я мог только догадываться, потому что мозг уже не работал вовсе. Все это произошло много лет назад, когда печень моя была меньше, тело крепче, мысли ничто не омрачало, а похмелье казалось почти что блажью. Кроме того, дело было в Вегасе. А сейчас я в Новом Орлеане, где похмелья кажутся таким же естественным явлением, как солнечный свет или прилив. Но не стоит забывать: и то и другое может быть очень опасным.
Примерно час я лежал под капельницей в клинике «Палата выздоравливающих», пил чай,
