Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Что касается меня, то я ждал, когда принесут мартини. Оно, в отличие от Тассинари, оправдало мои надежды. Сидя в баре и потягивая мартини, я еще не знал, что мне так и не суждено дождаться, когда он сформирует свое правительство. Ему не удалось возглавить новый итальянский режим, хотя он был очень близок к этому.

Хочу завершить историю о моем вкладе в политические интриги лета 1943 года рассказом о событиях сентября того года. Я подробно описал генералу Вольфу нашу встречу в Венеции, а после того, как Италия 8 сентября вышла из оси, переложил ответственность за все решения на него. Началась изматывающая гонка со временем. 11 сентября дуче был освобожден из своего заточения на самой высокой горе Италии Гран-Сассо в Абруцци. Его освободили немецкие десантники под командованием моего знакомого Скорцени. Оттуда его через Вену отвезли в Мюнхен. Лишившийся своих крыльев итальянский орел вынужден был благодарить за спасение своего друга Адольфа Гитлера. Они встретились в ставке фюрера 14 сентября. В ночь с 13 на 14 сентября Тассинари вылетел туда же и был принят Гитлером за час до приезда Муссолини.

Впрочем, из этой встречи ничего не вышло. Тассинари приняли очень тепло и позволили говорить целый час без перерыва, но это была речь ученого и исследователя, а не страстное политическое обращение, которого от него ждали. Он оживился только тогда, когда принялся описывать события 25 июля.

– Этой трагедии не было бы, – заявил он, – если бы дуче остался таким, как прежде.

Ко всеобщему изумлению, Гитлер молча выслушал предложение Тассинари по формированию правительства, состоящего из специалистов, не являющихся членами фашистской партии. Только такое правительство, по мнению Тассинари, могло избавить Италию от гражданской войны. Потом он перешел к характеристике отдельных персонажей, но сделал это исключительно в негативном плане. Он подверг жестокой критике своих личных врагов среди бывших фашистов, но о тех, кого бы он хотел включить в свой будущий кабинет, он высказался вскользь. Во время нашей встречи в Венеции он вел себя по-другому.

Адольф Гитлер слушал его с холодным равнодушием. Когда аудиенция закончилась, он повернулся к Риббентропу, который тоже присутствовал на встрече, и сказал:

– Тассинари, вне всякого сомнения, очень порядочный и хороший человек и к тому же искренний патриот своей страны, но, боюсь, он типичный ученый-теоретик.

Действительно ли Гитлера заинтересовал Тассинари, или мысли фюрера уже обратились к его «лучшему другу»? А может, он опять затеял свою любимую двойную игру? Как бы то ни было, мелодраматическая сцена встречи двух диктаторов, происшедшая через полчаса после ухода Тассинари, заслуживала того, чтобы в качестве музыкального сопровождения к ней был исполнен «Гнев богов» Вагнера.

Проект Тассинари оказался мертворожденным. Я не знаю, проведал ли Муссолини о моей неудавшейся попытке помочь ему родиться, но если и проведал, то никогда не показал виду. Я до сих пор убежден, что многих трагедий и бед можно было бы избежать, если бы новое правительство Италии возглавил мой фаворит, а дуче со своей семьей удалился бы в почетную ссылку в один из немецких замков.

Конечно, вернувшись из Тарвиса, я ничего этого не знал. 21 августа, как и в прежние годы, я отметил свой день рождения на вилле Волконской в качестве гостя жены посла. Фрау фон Макензен очень беспокоилась о судьбе своего мужа, с которым Гитлер поступил столь же подло, как и с ее отцом, министром иностранных дел фон Нейратом, уволенным в отставку в 1938 году. Под разными предлогами, всякий раз новыми, посла держали в ставке фюрера в качестве «гостя». Макензен все еще надеялся вернуться в Рим, хотя на его пост сразу же после конференции в Тарвисе был назначен другой дипломат. Та же самая судьба постигла и принца Филиппа Гессенского, бывшего когда-то у Гитлера любимым мальчиком на побегушках, которому он поручал особые задания в Риме. То, что когда-то в глазах диктатора было достоинством, а именно привилегированное положение принца в королевской семье в качестве зятя Виктора-Эммануила, превратилось после 25 июля – и в особенности после 8 сентября – в недостаток, из-за которого он был обречен до конца войны менять один концлагерь на другой, находясь все время на волоске от смерти.

Гости, собравшиеся на вечеринку по случаю моего дня рождения, прекрасно понимали, что это наша последняя совместная пирушка на вилле Волконской. Ничто не могло заставить нас позабыть об этом – ни опьяняющий запах летних роз, ни громкая симфония птичьих песен, ни неумолкающее стрекотание сверчков. Единственное, что смогло внести некоторое оживление в вечеринку, был мой рассказ об аудиенции, которую по случаю моего дня рождения дал мне утром Кармин Сениз в министерстве внутренних дел, но и он носил мрачный оттенок. Шеф полиции подарил мне огромную игрушку в виде дорогой шкатулки из красного дерева, в которой лежали совершенно безобидные предметы: точная копия рулетки из Монте-Карло, колода изысканных карт для пасьянса, принадлежавшая когда-то принцессе Паолине Боргезе, любимой сестре Наполеона, и – как венец всему – замечательные шахматы в стиле барокко, сделавшие бы честь любому музею. Я горячо поблагодарил Сениза и, улыбаясь, спросил, не хочет ли он сыграть со мной в рулетку. В ответ он с мрачной усмешкой, от которой у меня по спине прошла дрожь, предложил поставить на кон наши собственные головы.

2 сентября фрау фон Макензен навсегда покинула Рим, пробыв женой посла на Квиринале с мая 1938 года. Во всех ситуациях она вела себя достойно, как и полагается уравновешенной женщине и дочери дипломата. Его величество поражал всех на государственных банкетах – в ее присутствии он оживлялся и становился разговорчивым, а Бенито Муссолини, высоко ценивший ее отца, когда тот был послом в Риме, был с ней более откровенным, чем со всеми другими дамами дипломатического корпуса. Даже с женой наследника, высокомерной женщиной, открыто демонстрировавшей свою неприязнь к немцам, умные, но ядовитые замечания которой напрочь лишали ее женского обаяния, фрау Макензен сумела установить хорошие отношения. И будь на месте Риббентропа более искусный дипломат, это было бы поставлено ей в заслугу и воспринималось бы как дар богов. Единственный ее недостаток был вполне объяснимым и чисто женским. Она терпеть не могла Галеаццо Чиано с его коллекцией красавиц, и ее отвращение к зятю Муссолини еще больше усилилось во время официального обеда, устроенного в честь Гитлера в палаццо Венеция в мае 1938 года, когда он попытался наградить ее залогом своего уважения, который был бы более уместен на крестьянской свадьбе, а не на банкете.