Топографии популярной культуры - Коллектив авторов

Ульянова Г. Н. Досуг и развлечения. Зарождение массовой культуры // Очерки истории русской культуры. Конец XIX – начало ХХ века. Т. 1: Общественно-культурная среда. М.: Издательство Московского университета, 2011. 455–526.

Федоров Н. Ф. Музей, его смысл и назначение // Сочинения. М.: Мысль, 1982. 575–606.

Чаянов А. В. История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М. // Венецианское зеркало: Повести. М.: Современник, 1989. 24–53.

Чуковский К. И. Александр Блок // Из воспоминаний. М.: Советский писатель, 1959. 369–419.

Якобсон Р. О. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. 145–180.

Brumfield B. Museum mystery: Spinning statue turns heads // CNN 2013. 25 June. http://edition.cnn.com/2013/06/25/world/europe/uk-spinning-statue-mystery/index.html [Просмотрено 10.09.2014].

Graybill L. A Proximate Violence: Madame Tussaud’s Chamber of Horrors // Nineteenth-Century Art Worldwide. A journal of nineteenth-century visual culture. Vol. 9. Issue 2 (Autumn 2010). http://www.19thc-artworldwide.org/index.php/autumn10/a-proximate-violence [Просмотрено 10.09.2014].

Keegan M. The curse of the spinning statue at Manchester Museum // Manchester Evening News. 2013. 22 June. http://www.manchestereveningnews.co.uk/news/greater-manchester-news/video-curse-spinning-statue-manchester‐4698583 [Просмотрено 10.09.2014].

Lowry G. The State of the Museum, Ever Changing // New York Times. 1999. 10 Jan.

World’s media visit Manchester Museum’s rotating statue // BBC News Manchester. 2013. 26 June. http://www.bbc.co.uk/news/uk-england-manchester‐23072638 [Просмотрено 10.09.2014].

«Возвращение “Святого Луки”» (реж. А. Бобровский, 1970)

«Старики-разбойники» (реж. Э. Рязанов, 1971)

«Господин оформитель» (реж. О. Тепцов, 1988)

«Город Зеро» (реж. К. Шахназаров, 1988)

«Посетитель музея» (реж. К. Лопушанский, 1989)

«Русский ковчег» (реж. А. Сокуров, 2001)

«Кабинет восковых фигур» («Das Wachsfigurenkabinet», реж. Пауль Лени, 1924)

«Тайна музея восковых фигур» («Mystery of the Wax Museum», реж. Майкл Кертис, 1933)

«Музей восковых фигур» («House of Wax», реж. Андре де Тот, 1953)

«Ужасы черного музея» («Horrors of the Black Museum», реж. Артур Крэбтри, 1959)

«Пробуждение» («The Awakening», реж. Майк Ньюэлл, 1980)

«Музей восковых фигур»» («Waxwork», реж. Энтони Хикокс, 1988)

«Музей восковых фигур‐2: Затерянные во времени» («Waxwork 2: Lost in Time», реж. Энтони Хикокс, 1992)

«Афера Томаса Крауна» («The Thomas Crown Affair», реж. Джон Мак-Тирнан, 1999)

«Мумия» («The Mummy», реж. Стивен Соммерс, 1999)

«Мумия возвращается» («The Mummy Returns», реж. Стивен Соммерс, 2001)

«Музей восковых фигур» («House of Wax», реж. Жауме Колле-Серра, 2005)

«Код да Винчи» («The Da Vinchi Code», реж. Рон Ховард, 2006)

«Ночь в музее» («Night at the Museum», реж. Шон Леви, 2006)

«Ночь в музее‐2» («Night at the Museum: Battle of the Smithsonian», реж. Шон Леви, 2009)

СОВРЕМЕННЫЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРАКТИКИ: ПЕРЕКОДИРОВАНИЕ ПУБЛИЧНЫХ ПРОСТРАНСТВ

Время радикального противопоставления массовой культуры и авангарда/модернизма/немассового прошло, и хотя массовая/популярная культура по-прежнему прямо не претендует на производство новых смыслов, она доказала свою невероятную работоспособность по тиражированию и распространению открытий, сделанных в культуре. Да и человек-масса, когда-то описанный Ортегой-и-Гассетом в «Восстании масс» как усредненный, пассивный человек, «совокупность лиц, не выделенных ничем» (Ортега-и-Гассет 2003: 36), с которого «масса снимает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее» (Ортега-и-Гассет 2003: 129), в современных исследованиях массовой культуры трактуется по-иному. Так, пассивность сменяется активностью, призванной преодолеть усредненность, стандартизированность (вкусов, идей, желаний) дифференциацией стандартов, их усложнением. Человек массовой культуры конца 1990-х – начала 2000-х – «это активный потребитель (причем акцент делается именно на его творческой активности, способности вчитывать свои смыслы и преобразовывать то, что ему предлагает индустрия). Его нередко описывают через приставку “пост” <…>, которая обозначает новое качество, присущее этому человеку, – рефлексивность, чувство исследователя, самореализацию через осмысленный выбор…» (Массовая культура 2005: 17). Новый субъект культуры сохраняет анонимность прежнего человека-массы, но при этом «это индивид, обитающий в контексте информационных технологий, <…> субъект, неотъемлемыми чертами которого становятся <…> легкость общения со “всеми”» (Массовая культура 2005: 18). Такой субъект с одинаковым интересом может интересоваться популярным искусством, классикой, авангардом, постклассикой, выражающейся в современных художественных практиках.

Современные художественные практики – понятие до конца не определенное, как и в целом современное искусство (сontemporary art). Термин появился в прошлом столетии в связи с авангардистскими стратегиями искусства, его направленностью на освоение нетрадиционных для искусства территорий. Стратегии эти были связаны не столько с новой семантикой художественных высказываний, сколько с их прагматикой. Так, М. Шапир в статье «Что такое авангард?» обращал внимание на то, что авангард – это не явление семантики («что?») или синтактики («как?»); это явление прагматики («зачем? для чего? с какой целью?»). «Дело в том, – пишет Шапир, – что в авангардном искусстве прагматика выходит на первый план. Главным становится действенность искусства – оно призвано поразить, растормошить, взбудоражить, вызвать активную реакцию у человека со стороны…». Иными словами, «авангард указывает на одну свою социальную релевантность» (Шапир 1990: 3).

Именно в авангарде проблематизировалось новое «место прописки» искусства, а сама история авангарда – это история ухода искусства из традиционных пространств (галерея, музей, концертный или театральный зал), история завоеваний художниками (искусством) новых пространств, пространств неспециализированных для искусства. (Новизна эта, конечно, весьма относительная, не случайно Всеволод Мейерхольд, мечтая о выходе театра на улицы, обращался к практике средневековых мистерий.) Хотя мировоззренческо-эстетические истоки современных художественных практик лежат в поле авангарда, но реальное их существование связано с репрезентацией постклассики. Таким образом, «современные художественные практики» – это комплекс произведений разных видов искусств, объединенных временными параметрами постклассики. «Пост… – как утверждает В. Бычков, – это принципиально иное, вынесенное за (“по ту сторону”, как говаривал Ницше) рамки традиционных континуальных, каузальных, аксиологических отношений. Это – вне(сверх)смысловое завершение, алогичный конец логического развития; плод, впитавший в себя все, но являющий собою нечто, отрицающее все, его питавшее; это – отрицание и утверждение одновременно» (Бычков 2003: 346). Постклассика снимает оппозицию высокого и низкого, массового и элитарного. При этом необходимым и достаточным условием «попадания» явлений в современные художественные практики является не столько временной аспект (время возникновения), сколько их перформативность, особое качество нарочитой «сделанности» на публику, репрезентативности, когда «акцент переносится с результата арт-деятельности на ее процесс» (Бычков 2003: 29). Это могут быть как динамические, процессуальные практики (инсталляция, акции, перформансы, флешмобы и др.), так и статичные (паблик-арт, стрит-арт). Перформативность предполагает акт выступления, исполнительства, и действительно, мы видим, как традиционно неисполнительские виды искусства, такие как живопись, графика, литература, становясь современными арт-практиками, приобретают статус исполнительских. Известно, что для современных художественных практик характерны специальные (иные) способы коммуникации со зрителем/слушателем/субъектами восприятия, поскольку сама коммуникация происходит часто в неспециализированных пространствах, к примеру в публичных, городских. Именно в таких пространствах работал классический авангард начала века, что позволяет нам видеть преемственность между ним и современными арт-практиками, ориентированными на массового потребителя.

Завоевание новых публичных пространств вводит еще один важный параметр в характеристику арт-практик – их связь с политикой. Здесь как раз соединяются перформативность и политический дискурс, поскольку, осваивая природу исполнительства, художники уподобляются политикам, как заметила Х. Арендт. Она писала: «Исполнительские искусства, напротив, имеют сходство с политикой. Для выступления артистов – исполнителей, актеров, музыкантов и т.п. – нужна публика, чтобы показать свою виртуозность; как люди, которые производят действие, артисты нуждаются в присутствии других людей, перед которыми они могут появиться; необходимо также публично организованное пространство для их “работы”» (Арендт 2014: 153).

В приведенном высказывании главным для нас оказывается мысль об особом пространстве. Искусство в неспециализированном пространстве требует новых конвенций, равно как и сама атрибуция современных арт-практик в качестве художественных, то есть принадлежащих полю искусства, носит конвенциональный характер. Конечно, далеко не вся публика знакома с конвенциональной концепцией современного искусства, и, как заметил В. Бычков, постклассика почти недоступна «пониманию представителей традиционной Культуры» (Бычков 2003: 346), но она вызывает интерес у молодой аудитории, вкусы которой объективно сформированы массовой культурой гораздо в большей степени, нежели вкусы среднего и старшего поколений. Чисто статистическим доказательством популярности современных художественных практик является посещаемость проектов ГЦСИ (Государственного центра современного искусства) и его филиалов. Если авангард начала ХХ века был принципиально враждебен массовой культуре, то уже в 1960-е годы, начиная с поп-арта, границы между ними оказываются не столь абсолютными; более того, становится очевидным, что сегодня, в ситуации функционирования культуры в режиме онлайн, различия между маргинальным, мейнстримным и эксклюзивным весьма относительны. Так, российский философ Валерий Подорога предполагает, что «мировая культура скоро может быть представлена в качестве глобальной массовой и никакой иной» (Массовая культура 2005: 323).