Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом, через год где-то, совсем нежданно божественная театральная высь снизилась, нет, свалилась до пола сцены и стала довольно муторной, тяжелой, не всегда интересной и чем-то, чего сейчас объяснить не могу, отталкивающей работой. Я сыграл за четыре года в шести спектаклях и понял, что повторять чужие, даже очень хорошие слова, мне просто не интересно. Да и ещё причины были. Ходили мы, любители, часто довольно, учиться играть профессионально в драмтеатр. Смотрели на игру не из зала, а сбоку, пристроившись между кулисами. Я иногда уходил и болтался по коридору, заглядывая в гримёрки. Меня поразило то, что не занятые в мизансценах актеры ругались друг с другом, матерились, как мой любимый безногий дядя Миша, пили «жигулевское» из горла и коньяк, налитый в маленькие рюмочки. В одной гримерке трое одетых в реквизитные фраки и цилиндры молодых артистов из спичечных коробок насыпали на край круглого стола тоненькие полоски белого порошка и, зажимая поочередно ноздри, втягивали его в себя. Потом делали выражения лица, будто хватанули стакан водки без закуски и расслабленно, довольно выдыхали.
– Кокаин, что ли? – по-свойски спросил я с порога. Тоже ведь артист, хоть и любитель. – У нас в квартале главные блатные Иваны живут. Двое их. Так сами не нюхают. Только водку пьют. А дружки к ним приходили – те вот так же засасывали. Но они говорили, что в Кустанае кроме них кокаин никто не любит. Не солидно вроде. А они сами привозили его из Сочи и из Эстонии. Нормальные мужики приблатненные «ханку» варили из мака или «план» курили. «Марафет». Ну, вроде как кокаин – это баловство для слабаков и интеллигентов.
– Чё бы ты сёк в этом деле, парниша?– засмеялись артисты хором. Совсем не как артисты, а вроде шоферов с дядь Васиной автобазы. – Никто не любит кокаин! Благородный, мля, порошок! Не то, что ваша конопля драная. Её курить – всё равно, что бормотуху за одиннадцать рублей хлебать. Плодововыгодную. В подворотне. Это курево для пролетариев. Чтоб совсем мозги сдохли и ни о чем таком-эдаком не думали.
Они ещё раз дружно, как на репетиции, одновременно засмеялись и стали хлопать друг друга по ладошкам сверху и снизу.
– Что за контора Обком комсомола знаешь? – подошел ко мне один из них, откинул полу фрака и цилиндр с головы скинул кувырком в несколько оборотов точно в подставленную руку. – Вот там половина вожаков комсомольских «кокс» занюхивают. И в горкоме комсомольцы им подражают, вроде как недалеко стоят от высших чином. Тоже «снежком» балуются. Больше не знаем, где ещё «дутый» нюхают. Но возят нам всем из Прибалтики и Сочей. Спокойно таскают. Никто не запрещает. Это ведь не наркотик, не опий. Его вообще надо в магазинах продавать. Он тонус поднимает и человека радует. Видишь, какие мы радостные?
В народный театр приходили к Валерию Иванычу актрисы из облдрамы. Поболтать. И тоже нюхали кокаин по ходу разговора. Сам Мотренко кроме водки ничего не употреблял.
Поэтому в целом мне внутренняя театральная бытовуха не нравилась. Почти все артисты или ехидничали не в меру, завидовали другим из-за ролей, материли и заочно унижали презрением московских и ленинградских народных да заслуженных, много сплетничали и после спектаклей напивались до упаду. У нас в народном ребятишки да девчушки копировали профессионалов. Пили не в меру, злорадствовали по поводу успехов коллег по сцене, и «мыли кости» актерам нашего главного театра, которые «строили из себя» богему, а играли средненько.
Мне нравился сам Мотренко, добрый, увлеченный делом дядька, который из Томского театра понизил сам себя до кустанайского актёра с помощью всё той же водки. Пили её все и всюду почти все мужики, да и женщины от вина не отказывались ни по праздникам, ни в будни. Пили помногу. Как-то прижилось питьё внутри общей нашей жизни и никто никогда не обижал пьющих, помогали спивающимся менять работу на более простую, пристраивали с жалостью на квартиры тех, кого выгнали жены, да ещё и жен этих последними словами клеймили за скотское отношение к живому человеку. С горя пили редко. Потому, что горе прошло вместе с войной и двести граммов какой-нибудь «перцовки» удаляли легко и войну треклятую и горе, жившее в ней. От радости пили и от благополучия. Всё было замечательно в пятидесятые годы у народа. Дешевые продукты, одежда, быстро бегущие очереди на ковры, холодильники, мотоциклы и всё такое, престижное, но не очень нужное. Вроде хрусталя, обеденных чешских сервизов на двенадцать персон, радиол с радиоприёмником и проигрывателем пластинок в одном корпусе. Пластинки тогда делали из тяжелого шеллака, который бился как хрупкое стекло, и пластинку надо было покупать снова. Гибких виниловых дисков в середине и конце пятидесятых ещё было так мало, что до Кустаная они не доезжали.
На работе у всех профсоюзные деятели пахали как проклятые. Они вели запись, учет и движение очередей одновременно на массу всяких бытовых прелестей. По записи, подождав полгода или год, можно было купить всё – от стиральной машинки до полного собрания сочинений Александра Дюма-старшего. Длинные и ползущие как больная черепаха очереди были только на квартиры. Но зато дождавшиеся получали их как бы в подарок от советской власти, даром. Платили только за коммунальные услуги какую-то символическую мелочь. В моде были очереди на импортную польскую мебель – гарнитуры и стенки. На ковры и паласы, которыми завешивали стены над кроватями и укладывали на центр комнаты. В конце пятидесятых верх над всеми очередями взяли записи на установку телефона дома и покупку незнакомых простому народу телевизоров. В основном телевизоры привозили с малюсеньким экраном и толстой линзой перед ним, увеличивающей изображение. В линзу для увеличения кадра заливали дистиллированную воду. Назывались они КВН-49. Потом появились «Север-3» и «Беларусь-6» с экранами побольше.
Мой отец, первым на нашей улице, по быстрой редакционной очереди купил телевизор с довольно крупным экраном «Рекорд». Благодаря этому предмету наша квартира стала постепенно напоминать кинотеатр. Часто по вечерам, когда показывали художественные фильмы, наша большая комната превращалась в кинозал. Приходившие на просмотр соседи, естественно, билетов не покупали, зато приходили с баранками, конфетами, плюшками и просмотр совмещался с грандиозным чаепитием и громким обсуждением событий на экране. В домашней обстановке это было нормально, а из клуба болтунов выгнали бы мгновенно.
В общем, прекрасная была жизнь. Все при работе, при деньгах. Воевавшим- куча льгот. Тем, кто на войне не был и без поблажек хорошо
