Формула памяти - Никольский Борис Николаевич

— Но разве это не унизительно?

— Унизительно? Но почему? — искренне удивилась Юлия. — Это Принцип Высшей Рациональности, только и всего. И, в конечном счете, разве не от нас самих, от каждого из нас, зависит то, как мы работаем?..

— Не знаю, Юлия, может быть, ты и права, но меня все время не оставляет чувство, будто я превращаюсь в робота. Я — человек, а меня хотят сделать роботом…

— Мне опять не нравятся твои слова, — сказала Юлия, и печаль снова возникла в ее глазах. — Почему ты раньше никогда так не говорил?

— Не знаю. Просто я о многом думал последнее время. А может быть… Может быть, это оттого, что появилась ты. Рядом с тобой мне особенно хочется быть человеком…

— Чего же тебе не хватает, Эрик, чтобы чувствовать себя человеком?

— Не знаю, опять не знаю. Может быть, права совершать ошибки, только и всего…

— Ошибки? Совершать ошибки — это неразумно, Эрик. А все, что неразумно, — плохо. Разве не так?

— Так, так, Юлия. И все-таки мне не хватает этого права. А еще, может быть, возможности жертвовать чем-то ради любимого человека. Ведь Принцип Высшей Рациональности тоже не допускает этого.

— Жертвовать? — задумчиво повторила Юлия. — Зачем жертвовать? Ты все-таки странный, Эрик. Я сегодня думала о тебе весь день. Ты все-таки очень странный.

— Да, наверно, я странный… Но знаешь, чего бы мне сейчас хотелось больше всего?

— Чего?

— Пробежаться вместе с тобой под проливным дождем, и чтобы над нами грохотал гром и сверкали молнии…

Юлия удивленно подняла тонкие брови.

— О! Это, наверно, очень страшно?

— И страшно, и весело. Это почти так же, как выход в открытый космос, — сказал Эрик, смеясь.

— В открытый космос? — повторила она и вдруг задумалась, ушла в себя. Эрику показалось, что она собирается что-то еще сказать ему, в чем-то признаться, и не решается. Но уже вовсю мигали оранжевым светом предупредительные табло: «Нарушение режима недопустимо! Нарушение режима недопустимо!» Время вечерних прогулок истекало…

На следующий день за завтраком Юлия сказала ему:

— А я ведь не успела вчера сообщить тебе самое главное: мне предлагают поработать в открытом космосе.

— Тебе? — он не мог скрыть своего изумления.

— Да. — Юлия словно не заметила этого его изумленного возгласа и продолжала говорить со спокойной деловитостью: — Видишь ли, на одном из наших искусственных спутников вышла из строя аппаратура слежения. Роботы-наблюдатели дают противоречивые сведения о характере повреждения. Так что есть необходимость направить туда небольшую экспедицию. Мне предложили войти в ее состав.

— И ты? Что ответила ты?

— Я ответила, что согласна.

Ну, конечно, предложи кто-нибудь такое ему, Эрику, разве бы он отказался! Когда-то его мечтой было поработать в открытом космосе. Он даже экзамены сдавал на астролетчика. Но то он, а то Юлия…

— Да ты не огорчайся, Эрик, — вдруг с неожиданной для нее мягкостью сказала Юлия. — Это еще нескоро. Не раньше, чем через месяц. Мы еще успеем надоесть друг другу, — добавила она, улыбнувшись. — А потом ты и оглянуться не успеешь, как я уже вернусь…

Она утешала его, как маленького мальчика.

И эта ее неожиданная мягкость, и явная боязнь причинить ему огорчение тронули Эрика.

— Все-таки мне будет очень горько расставаться с тобой даже не надолго. — Он и не заметил, что повторяет почти те же самые слова, которые так недавно говорила ему она.

— Ничего, Эрик. Я буду думать о тебе. Я буду думать все время… все время… — сказала она, вставая.

В этот день Эрик едва дождался вечера. Ему хотелось слишком о многом сказать Юлии.

Когда он пришел в зимний сад, к месту их условленной встречи, Юлии еще не было. Это сразу встревожило его — он знал, что здесь, на Рузе, точность считается неотъемлемым и естественным свойством человека. Все-таки он подождал десять минут, пятнадцать — ее по-прежнему не было. Он попытался вызвать ее по внутренней телесвязи — никто не отвечал. Значит, ее не было и дома. Он сделал срочный запрос в Информационный Центр, ему ответили, что в данный момент местонахождение Юлии неизвестно. Это был редкий случай — чтобы в Информационном Центре произносили слово «неизвестно». Скорее всего, это могло означать только одно: ему не хотели, не считали нужным сообщить, где Юлия. Но почему?

Он вернулся к себе, в свой жилой отсек. Ему казалось: он не сможет уснуть до утра. Однако датчики — все те же вездесущие датчики — бдительно просигнализировали о его состоянии Электронной Службе Здоровья. Эрик слышал, как мягко включился и заработал маленький излучатель над его кроватью. Через несколько минут он уже крепко спал.

За завтраком Юлия не появилась. На этот раз в Информационном Центре на запрос Эрика ответили: она находится на предполетной подготовке. Но отчего тогда она сама ни слова не сказала ему об этом? Наоборот, она даже шутила: мы еще успеем надоесть друг другу. И внезапно исчезла, не предупредив, не простившись. Эрик попытался было связаться с Центром Предполетной Подготовки. Там не отвечали. Одна странность следовала за другой. И окончательно Эрик был сбит с толку, когда после двух дней метаний, поисков, напрасных запросов, бесполезных попыток связаться с Юлией по каналам телесвязи он вдруг услышал от своего товарища по работе, что тот будто бы видел Юлию накануне в зоне отдыха. Причем ему показалось: она то ли была расстроена чем-то, то ли просто очень устала. После работы Эрик бросился в зону отдыха, словно мог надеяться все еще застать ее там. Переход в зону отдыха оказался перекрыт. Сколько ни давил Эрик на кнопку, окруженную приветливой вязью слов: «Пожалуйста, проходите, зона отдыха приветствует вас!» — двери не раздвигались. Потом вспыхнула надпись: «В зоне отдыха отмечены колебания температуры. Выходить не рекомендуется». «Не рекомендуется» — на здешнем языке означало: «нельзя», «строжайше запрещено».

Опять Эрик вернулся в свое жилище ни с чем. Юлия словно бы ускользала от него. И мощная информационная служба, и телесвязь, охватывающая всю планету, и его собственная энергия — все оказывалось бессильно перед стечением обстоятельств.

Кажется, он начал наконец понимать, что это означает. Нет, он не решался еще в это верить, но догадка уже обожгла его.

Все, что происходило сейчас с ним, могло означать лишь одно — где-то там, во всесильном электронном мозгу принято решение: его контакты с Юлией нежелательны.

Да, он не мог не знать: все, в чем сомневался он последнее время, что говорил Юлии, как вел себя, — все это постепенно собиралось, накапливалось, аккумулировалось там, в тайная тайных Единой Системы, в ее электронных блоках, сопоставлялось, анализировалось, проектировалось в будущее. Будто раскачивались невидимые весы, на одну чашу которых были брошены все его недостатки, разъедающие душу сомнения, непозволительные разговоры, а на другую — легли достоинства Юлии, ее молодость, ее чистота, ее неколебимая вера в Принцип Высшей Рациональности… И вот решение принято, приговор вынесен. Такие решения службами Единой Системы никогда не выносились слишком поспешно, любая ошибка, считалось, должна быть исключена. Но уж если выносились…

Эрик почувствовал, как замерло, похолодело его сердце. Но тут же, по-видимому, сработал биостимулятор, и он ощутил, что сердце опять бьется в привычном ритме.

Нет, ни ему, ни Юлии ничто не угрожало. Более того — Эрик знал, что никто никогда ни единым словом не выразит недовольства его разговорами с Юлией или его поступками, его поведением. Никто прямо не обвинит его. Это считалось бы оскорбительным для человеческого достоинства.

Нет, не произойдет ничего, что бы могло оскорбить, унизить или хотя бы обидеть его или Юлию. За это он мог быть спокоен. Но в то же время он знал: если решение действительно принято, если приговор о том, что «контакты нежелательны», уже вынесен, отныне их жизнь, его и Юлии, по неким, неведомым им законам будет складываться так, что они уже не увидятся больше никогда. Впрочем, может быть, и увидятся, если наступит такое время, когда Единая Система придет к выводу, что контакты уже не составляют ни для кого никакой опасности…