Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

– Есть сила в мире, друг Горацио, что и не снилась вашим мудрецам. И я ее агент и повелитель!

– А! Ты мне чудишься, – облегченно выдохнул царь. – Инсульт у меня просто. – Он помолчал и добавил: – Микро.

– Не чудюсь я тебе, дурачок. Потом сам запись камер видеонаблюдения посмотришь.

– А кто ты тогда? Все-таки агент, да? – царь опять забеспокоился и даже хлопнул ладошками о воду. Брызги намочили Алику брюки.

– Бог я, бог. Понял? – раздраженно сказал он.

– Ну, если бог, то сделай, пожалуйста, финансовый кризис в Либеркиберии, только чтобы цена на нефть высокая осталась обязательно.

Царь начинал ему нравиться. Крепкий дядя, выдержанный, и чувство юмора у него присутствует.

– А давай наоборот. В Либеркиберии все зашибись, а цена на нефть ниже плинтуса, а?

Царек побледнел, не на шутку испугался, наполовину, вроде дельфина, выпрыгнул из воды и страстно взмолился:

– Не надо, Господи!

– Ну вот, узнал наконец. А то все агент, агент… Поговорить мне с тобой нужно.

– Да-да, конечно, я готов. В любое время, для вас в любое время, без записи.

– Ну ты и наглец, бога на встречу записывать собираешься.

– Ой, это я выразился неудачно. Я готов, прямо сейчас готов поговорить, прямо здесь.

– Здесь не надо, – брезгливо поморщился Алик. – Сыро здесь, да и на телеса твои престарелые неохота смотреть. Где ты обычно гостей высоких принимаешь?

– В бирюзовом кабинете, у камина. Я сейчас переоденусь только.

– У камина – это хорошо. Люблю я на огонь смотреть. Да и тебе, кстати, на него стоит почаще любоваться. Привыкать, так сказать, к высоким температурам. Пригодится тебе после смерти, вот увидишь, пригодится. А переодеваться – это лишнее…

Переговоры с царьком заняли больше трех часов и проходили в хорошо знакомой Алику атмосфере страха, жадности и всевозможных подстав. Местный вождь, конечно, обосрался, не без этого. В его раскосых глазах металась опасливая мыслишка: «Бог или черт, не знаю, но чел крутой – из сфер повыше либеркиберийских будет. Надо с ним поаккуратнее». Много раз видел Алик такое же выражение лица у своего шефа, когда к ним в контору забредали непонятные люди с грозными ксивами и вели мутные, длинные разговоры, в подтексте которых всегда было только одно: пощупать упитанную коровку за вымя да денег отжать побольше. Леонид Михайлович виртуозно умел уходить от опасных тем: включать дурака, выключать сознание и вдохновенно гнать пургу о социальной значимости и крайней малодоходности своего бизнеса. Царек намного превосходил шефа в этом искусстве. Первые пятнадцать минут он рассказывал, какой он богобоязненный руководитель, как соблюдает все посты, сколько много сделал для церкви, как укрепляет в обществе мораль и нравственность, ненавидит разврат, педофилов, пидорасов, педагогов. Нет, педагогов он, конечно, любит – оговорка это просто, да и пидорасов терпит из человеколюбия, люди все-таки, хотя и с натертыми неестественным образом задницами, но все-таки люди. Вот он лично знает одного инженера-нефтяника, хороший инженер, хотя и пидорас… Следующие пятнадцать минут царь говорил о пидорасах. Не то чтобы его сильно интересовала эта тема, просто занесло в эту сторону, вот и говорил. Технология давно известная на таких терках. О чем угодно можно говорить – хоть о пидорасах, хоть о полтергейстах, лишь бы не выйти на главную тему, не дать себя ухватить за скользкое вымя. С пидорасов царь неожиданно перескочил на национальную идею северных и южных сырьесранцев – Право Срания. Царская трактовка идеи Алику очень понравилась. Такой смеси экзистенциализма и пофигизма он еще не встречал. Оказывается, основной цементирующей силой местного общества и являлось это святое, богом (то есть им, Аликом) данное каждому сырьесранцу право срать на все с высокой колокольни. Власть срала на народ, народ срал на власть, северные сырьесранцы на южных, все вместе друг на друга и, конечно же, на ненавистную Либеркиберию. «В этом и есть истинная свобода, – вдохновенно объяснял Алику царек, – именно в этом, а не в завирально-либеральных теориях, якобы уважающих права человека». Типа в Либеркиберии все то же самое, такая же мерзость, только срать друг на друга нельзя. Сиди тихо, паши на трех работах и не выдрючивайся. В крайнем случае сходи к психоаналитику за бабло немереное и снова паши. Ведь не в бабках же, в самом деле, сила – сила в правде. А поскольку правда у каждого своя, то кто сильнее, тот и прав. Отсюда и возникло в сырьесранском обществе презрительное отношение к закону. «И правильно, и правильно, и правильно», – три раза настойчиво повторил царь. Отсюда же и крайне уважительное отношение к силе и понятиям. А по понятиям опять выходило, что кто сильнее, тот и прав.

– В данный момент в северной Сырьесрании я всех сильнее, – гордо заявил царек. – А значит, я и прав.

Алик царя не перебивал. По своему богатому бизнес-опыту знал, что дуркующему контрагенту надо дать выпустить всю накопившуюся в глубинах подсознания пургу, а когда иссякнет контрагент, вот тогда… Но царь не унимался. В его дремучей дикарской башке пурги, казалось, было целое море.

– А что касается всяких жестокостей, казней и угнетения народа… – после небольшой паузы продолжил он, – ну хрени этой всякой, о чем либеркиберасты постоянно вопят. Так сам посуди, Господи, истинная свобода имеет обратную сторону. Если все срут друг на друга, то рука сильная нужна, чтобы не перегрызлись окончательно. Точнее жопа, а не рука, чтобы так на всех насрала, чтобы и думать забыли о ерунде всякой: сепаратизме, либерализме и прочем равноправии. Сырьесрании нужна сильная жопа, и она у нее есть!

Царь снова замолчал, на этот раз надолго. Его распирало от гордости и величия. Он замер, забронзовел и стал похож на памятник самому себе. Долго так не выдержал, обмяк, расслабился, но тут же взбодрился и продолжил речь.

– Кстати, страх, страдание, это даже хорошо. Это ставит свободу безбрежную в рамки, оставляет человека наедине с ужасом бытия и небытия. Это глубину рождает и духовность. Посмотри, что у них есть, у этих либеркиберастов: Интернет, гаджеты всякие, машины хорошие да электрические зубные щетки. А у нас? Мы порох изобрели, чтобы убивать, мы бумагу сделали, чтобы мысли записывать великие, мы цифры придумали, даже в Либеркиберии их называют сырьесранскими. А какая у нас Литература? Весь мир знает великого Пасаженцева, ему руки в тюрьме отрубили, а он зубами ручку держал и романы писал. И какие романы! Каждый либеркибериец в школе проходит ужасы нашей жизни и содрогается. А поэт Ракетов? Его жену мой предшественник при нем прямо пялил, а когда поэт возбухнуть вздумал, он ему лично яйца и отстрелил. Но ведь любовные сонеты после этого стали только лучше. Все критики признают, лучше стали. А Лева Жирный? Его церковники обдолбанные за богохульство от церкви так полонием облучили, что он от жены озабоченной босиком по снегу сбежал, потому что не стояло уже ничего. Сбежал, простудился, долго мучился и умер. Но славил, Господи, так славил бога пронзительно, что до сих пор чувствительные барышни и интеллектуалы всякие кипятком писают. А музыка, а картины? Замученные художники кровью картины писали, музыканты на костях своих, вырванных с мясом, ритм отбивали. Только смесь бесконечного страдания и беспредельной свободы с неотъемлемым правом срания рождает главную ценность сырьесранцев – ДУХОВНОСТЬ. А для того чтобы эта ценность родилась, нужна нам большая, крепкая и сильная ЖОПА. Ничего не поделаешь, такими уж ты нас, Господи, создал. ЖОПА нам нужна.

Царь замолчал. «Выдохся, – решил про себя Алик. – Боже, какие они все одинаковые, все эти маоисты, полпотовцы, чучхе, лидеры ливийской джамахирии и прочие упыри, выросшие из крестьянско-люмпеновских низов с их якобы посконным здравым смыслом и народным кондовым понятием о чести и достоинстве. Самое противное, что я его создал, а значит, и сам частично такой. Но вот именно что частично, сырьесранцы все-таки занимают не более одной десятой планеты. Для человека, родители которого родились при Сталине, а деды и бабки при Ленине, уже успех. И как же хорошо, что живу я в начале XXI века и в России, а не при Иване Грозном или в Северной Корее, к примеру. Мир бы тогда у меня получился, закачаешься».

Алик еще немного порефлексировал, строго поглядывая на сырьесранского царя. Снова порадовался за русских людей и Россию, что вот, не такой у них руководитель, как здесь, а вполне приличный, европеизированный Владимир Владимирович Путин, не без недостатков, конечно, но не такой точно. Немецкий язык знает, а теперь и английский. Олимпиаду для страны выиграл, свободу ценит умеренно, на мир смотрит трезво, без пессимизма. Обама ему руку жмет, и он Обаме. Уважают его везде за мудрость и взвешенный подход к проблемам. Да нет, не такой. Свобода в России практически. Железного занавеса нет, писателям руки не рубят, доллары вон на улице свободно продаются. Точно не такой. Просто люди неблагодарные, глупые существа. Хочется им рая на земле, и немедленно. Посмотрели бы они на такое чудо, поняли бы тогда, что означает диктатор кровавый. Людям, чтобы жизнь принять, не рай нужен, а ад. Для сравнения.