КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Владимир Орлов

– Да, - сказал Соломатин. - Некогда был знаком.

– И теперь придется иметь дело с этим замечательным знатоком и оценщиком.

– Вот и имейте. Фонд и Агалаков. У меня для этого нет корысти.

– Появится корысть! - радостно заверил Ардальон и Соломатина по плечу похлопал. - Чтобы содержать красивую женщину, нужны деньги.

Соломатин надменно сбросил руку Ардальона с плеча. Не сбросил, а сбил.

– Неприятно слушать об этом, Соломаша? - рассмеялся Полосухин меленьким гадким смешком. - Одна твоя дама из Бутурлиновки с розой на груди пожелала стать столбовой дворянкой. И чем это кончилось? Но тогда ты был романтиком. У тебя и сейчас по поводу любовей свои заблуждения, слова и понятия с красивостями. А я циник. И ты, сам знаешь, поведешь теперь себя циником. Такова правда наших дней. Да и при Дульсинеях и Роландах удач добивались только циники. Но хватит отвлечений. Рядом с Альбетовым помимо всего прочего произрастают и большие деньги.

– Не желаю иметь ничего общего с этим шарлатаном, - сказал Соломатин.

– Шарлатан он - по твоим представлениям. И это впечатления давних лет. А сейчас он специалист с мировой репутацией.

– Он плохо кончит, - мрачно сказал Соломатин. - Рано или поздно в его делах случится прокол.

– Знание об этом бесспорное? - спросил Полосухин.

– Нет. Кое о чем наслышан. Интуиция. И убежденность в правоте своих предположений.

– То-то и оно. Фуфло - твои интуиции и убежденность в правоте. Севу призывают в консультанты аукционы «Сотби» и «Кристи», приватные коллекционеры с замками в Пьемонте, он - в доверии у Исторического музея и Эрмитажа. А что значат твои смутные ощущения морализатора? Горсть семечной шелухи. Потому-то тебе и придется выходить на Альбетова. Меня он раскусит вмиг. С Агалаковым он и разговаривать не станет. Что, впрочем, и замечательно.

– Ты в этом предприятии заказчик? - спросил Соломатин.

– Нет… - замялся Ардальон. - Но я - доверенное лицо. А заказчик нынче за пределами нашей с тобой досягаемости.

– Дело иметь я буду только с заказчиком, - сказал Соломатин.

– Он тебя не удостоит.

– Значит, он глуп.

– Важничаешь ты, Соломаша, не по чину! - возмутился Полосухин. - Кто ты таков-то! Пока что - неудачник. Пасынок судьбы. Мелкий грешник. Или полагаешь, что кисловские приобретения и впрямь дают тебе силу?

– Не намерен обсуждать, Ардальон, степень моих возможностей, - сказал Соломатин холодно. - И не доставай из своих штанин листочки с якобы роковыми расписками, не размахивай ими перед моим носом. Закусочная в Камергерском закрыта давно. Ее не было, и мы там не сидели.

– Мы сидели в Щели, - прошипел Полосухин.

– А заказчик ваш пусть сам выходит на Альбетова. Коли у него есть нужда…

– Он чист и целомудрен, как невеста в день девичника, - захихикал Полосухин. - Альбетова, если и примет, то на три минуты. Когда все будет оговорено. И вряд ли подаст руку!

– А я, значит…

– Да! Да! А вот ты - «значит»! И не ерепенься! Коли имеешь виды на Елизавету, ныне - любезную дочь известного шоумена и светскую штучку. Ты лучше изобрази мне свои находки. Возьми-ка мою записную книжку и ручку. Изобрази! Вещи-то эти имели хождение по свету. И цена их, кому интересно, знакома. Коллекционеры, они ведь предприимчивее и осведомленнее Бондов и Штирлицев. И куда злее, да и коварнее, чем те.

– Я плохой рисовальщик, - сказал Соломатин.

– Как же! Как же! Знаем, какой вы рисовальщик. Недобрал два балла в Строгановском. Но рисунок оценили высоко. Рисуй, рисуй, а потом я спрошу, с чего бы вдруг кинжал Корде и револьвер Гаврилы Принципа оказались в одной ржавой коробке, да еще и найденной в подвале консерваторского дома.

Вот в те минуты я и увидел, как в толчее оставшихся в Камергерском после убытия Севы Альбетова, Соломатин и его пройдошистый спутник принялись заниматься изобразительным искусством. Причем не только на меня они не обращали внимания, но и на людей, своей суетой мешавших их штудиям. Соломатин показался мне взволнованным…

Волнение Соломатина было объяснимо. Кинжал Корде и сараевский револьвер он видел лишь в книжных иллюстрациях. И память о них была размытая. А главное, в горячке блефа он будто бы забыл, что называет вещи, какие могли быть знакомы Ардальону по их описаниям. А Ардальон сейчас погонял его, подпрыгивал рядом в ожидании его конфуза.

– Давай, давай! Уорхолл и вовсе не умел рисовать, а его бутылки и банки приносили миллионы!

К удивлению Соломатина, рука его, давно не державшая ни кистей, ни карандашей, ни мелков, в мгновение изобразила в записной книжке Полосухина и кинжал, и револьвер. Да с такими подробностями и мелкими штришками, будто Соломатин был не Соломатин, а нюрнбергский гений Дюрер.

– Не шельмуй! - подпрыгнул Полосухин. - Ствол-то Гаврилы был куда короче!

Ардальон выхватил из пальцев Соломатина ручку и принялся укорачивать на бумаге ствол сараевского револьвера.

– Шельмуешь ты, - сказал Соломатин. - Или никогда не видел то, что держал в руке идиот по фамилии Принцип.

Ручка так и оставалась во владении Полосухина, а и без ее участия ствол револьвера сам по себе вытянулся.

«Вот-те раз! С чего бы это? - удивился Соломатин. - Да ведь я и вовсе не помню, чем был убит Фердинанд. Может, и не револьвер был у Принципа, а пистолет. Или даже бомба. Отчего же в голову мне втемяшился револьвер? Неужто подсказал кто-то? Этого еще не хватало…»

– Ну ладно, - сказал Ардальон. - Рисунки твои убедительны, но повторю то, что сразу приходит в голову: отчего в ржавой коробке улеглись вместе эти кинжал и револьвер? И, может быть, еще что-то…

– Об этом «еще что-то» забудь, - сказал Соломатин.

– Конечно, конечно, как прикажете, ваше превосходительство, - обрадовался Полосухин. - Там, понятно, волшебная палочка или посох. Либо меч Ланцелота, коим вам позволено отрубать конечности драконам и всякой нечисти, вроде меня, а красавицам добывать яхты, шиншилловые шубы и бриллианты. Но меч, судя по размерам коробки, - складной. Однако оставим волшебный посох и складной меч вам, Соломаша, на десерт. Я опять же насчет кинжала и револьвера…

– Один из князей Голицыных, - сказал Соломатин, - в девятнадцатом веке признал в себе вину за убиение королевы Марии-Антуанетты и, деньги свои не пощадив, а всю Европу прощупав, собрал в своем имении мемориал из предметов гражданки Капет…

– Это я понимаю, - сказал Ардальон. - И допускаю, что коробку, среди прочей мусорной дряни, мог приволочь в свое хранилище дворник Макс, по фамилии Юлдашев. Чего только не отыщешь в московском мусоре! Но из всяких достоверностей мне известно, что две вещицы со склада Макса совсем недавно находились в коллекции не объявлявшего себя миллионера и совсем же недавно были приобретены российским олигархом, чье имя так же не объявляется. Это что за странность?

– А керосин? А Нобиль? - спросил Соломатин. - Это что за странность?

– Но Альбетов - шарлатан. Ты сказал.

– Сегодня он никак не мог проявить себя шарлатаном. Сегодня он тратил себя всерьез. Единственно, он мог растеряться…

– Но если он блефовал, как и ты?

– Какая ему выгода?

– Не знаю… Пока не знаю…

– А где здание номер три по Камергерскому переулку? - спросил Соломатин. - Где бочка «Бакинского керосинового товарищества» из огорода Каморзина?

Ардальон потер нос.

– Ладно, - сказал Ардальон, - ты меня утомил. Разойдемся. Ненадолго. На Севу Альбетова я посмотрел. Из тебя кое-что выудил. Керосиновой бочкой озабочен. Подождем возвращения Квашнина, если оно, конечно, случится… Чувствую, ты желаешь меня о чем-то попросить… В случае с Елизаветой - это не ко мне…

– Про Елизавету помолчи, - помрачнел Соломатин. - Тут не твоей пошлости дело!

– Отчего же? - ехидой растянул губы Полосухин.

– Попросить я тебя хотел бы об одном, - сказал Соломатин. - Уволь меня от усердий «Аргентум хабар» и распорядительницы дел Голубевой-Соколовой. Они мне надоели со своими приставаниями и фокусами.

– А я на них влияния не имею, - сказал Полосухин. - Поигрываю там, и более ничего. Не торопись с ними разругаться. Глядишь, что и выйдет. Кактус ты поливаешь? Поливаешь. Вот и поливай дальше. А Юнона Васильевна Голубева-Соколова - дама огнедышащая… - и Ардальон рассмеялся меленько. - И еще, Соломаша, хоть ты и пыжишься вбить мне в голову всякую блажь о своей важности, о кинжале да револьвере, о подвале чудесном, не забывай о том, что ты расписался кровью. И это никакие не шутки. Доказательства тому получишь очень скоро.

И левый глаз Ардальона снова стал для Соломатина велик и ужасен, бездны вселенские, душегубные начали втягивать его в себя, Хаос бакстовский с обрушением Атлантиды в океанические воды открылись ему, а потом и гады мерзкие, мохнатые, склизкие, принялись тормошить Соломатина и браниться беззвучно…

Дома Соломатин сразу же бросился разыскивать презент Павла Степановича Каморзина. Не разыскал. А помнил: было утро, когда он, пытаясь разгадать какую-то бытовую шараду, понял, что коробка (шкатулка?) Павла Степановича здесь, здесь, в его квартире, а вовсе не выброшена за ненадобностью и в сердцах в урну Брюсова переулка, ощутил ржаво-металлический запах, надо было только протянуть руку… Отвлекло что-то Соломатина, и рука его протянута не была…