Антарктида: Четвертый рейх - Богдан Сушинский

— Что же касается вашей миссии, Скорцени, — продолжил тем временем Гиммлер, но уже более жестким, официальным голосом, — то надеюсь, что разоблаченных разведчиков казнить у них не принято, — озарил он свое лицо въедливой ухмылкой. — А если и казнят, то без средневековых пыток. Когда-нибудь германские историки так и будут говорить: «А вот во времена великого гуманиста Генриха Гиммлера…»

— Не позволь нам, Господь, услышать, что о нас, «великих гуманистах», будут говорить когда-то историки, — покаянно взмолился самый страшный человек Европы.

— Но ведь что-то же они вынуждены будут говорить.

— Причем самое страшное для нас, что, говоря все то, что они думают о нашем времени, они уже не станут опасаться ни гестапо, ни концлагерей.

— Но вы-то их все еще опасаетесь, а, Скорцени? Или уже нет? Может, я уже что-то упускаю из виду?

57

Февраль 1939 года. Перу.

Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.

Страшный крик этот, похожий на вопль предсмертного ужаса, Грэг Микейрос услышал как бы в полусне, но даже в этом состоянии сразу же узнал голос Оливейры. Уже окончательно проснувшись, он какое-то время все еще лежал с закрытыми глазами, считая, что это ему почудилось. Грэг лежал и ждал, что крик повторится или же он вновь, и теперь уже на самом деле, проснется и поймет, что это ему приснилось.

И крик действительно повторился. Однако в этот раз кричала не Оливейра. Со двора, откуда-то от ущелья, через открытое окно до него донесся короткий, хриплый крик, очень похожий на рычание смертельно раненного зверя.

Вскочив, Микейрос бросился к окну, но, поскольку из него открывалась лишь незначительная часть обрамленной крутыми берегами-скалами долины, разглядеть что-либо он так и не смог.

— Эй, кто там?! — крикнул он, однако, не дожидаясь ответа, сорвал со стены еще с вечера заряженную винтовку и, не одеваясь, бросился по ступенькам на первый этаж.

В доме было тихо. Резким ударом он открыл дверь и уже с крыльца огляделся: два каменных идола — у деревянной арки ворот, орел с широко распахнутыми крыльями — над скалой, с которой ниспадает водопад… Наверное, захотелось пить, но крик вспугнул его. Ага, вот… Неподалеку от водопада, над обрывом — фигуры двух мужчин, с остервенением, хотя и молча, набрасывающихся друг на друга — в попытке сбить с ног, рассечь, затоптать. Что это за люди, почему дерутся, и в кого он должен был целиться из винтовки, которую воинственно сжимает в руках — ничего этого Микейрос пока не знал.

Не отводя взгляда от этих двоих, он сошел с крыльца и осторожно, пригибаясь, словно охотник, подкрадывающийся к занятому добычей, а потому потерявшему бдительность зверю, начал приближаться к ним. Однако дерущиеся действительно не замечали или попросту не желали замечать хозяина этого двора, пусть даже вооруженного. Похоже, они так увлеклись своими убийственными приемами, что никакое оружие впечатления на них не производило.

— Кто вы? — крикнул Микейрос, но в то же мгновение заметил неподалеку от дерущихся, рядом с водопадом, Оливейру. Она лежала вниз лицом, резко подогнув ногу, будто споткнулась, упала и теперь собиралась подняться. Вот только почему-то медлила.

Мгновенно забыв о бойцах, Микейрос бросился к жене, перевернул вверх лицом, припал к груди и, уже поняв, что произошло, дрожащей ладонью вытер ее запыленное лицо, на котором смерть еще даже не успела оставить своей страшной печати; еще даже тень ее не легла на это удивительно красивое лицо сорокалетней женщины, красота которой каждый день возрождалась ледяной прохладой горного водопада.

— Оливейра!.. — испуганно прошептал он, осматривая ее плечи, грудь, пытаясь найти рану или что-то такое, что послужило причиной ее гибели. — Как это случилось, Оливейра?! — шептал Микейрос, сотрясая ее за плечи, хотя понимал, что она уже ушла от него, ушла навсегда.

Рядом, в каком-то шаге от тела жены, лежал разбитый кувшин, и из-под его черепков еще струилась тоненькая струйка воды. Грэг дотянулся до одного из этих черепков, поднял голову Оливейры и попробовал влить в рот остатки воды. Сейчас он не смог бы объяснить, зачем делает это. Чисто инстинктивное желание спасать, во что бы то ни стало спасать! И только тогда заметил, как неестественно посинела шея жены возле сонной артерии. Опухла и посинела, словно кто-то рубанул ее тупой стороной сабли.

— Стреляйте, Микейрос! — вдруг донесся до него голос Кодара. — Стреляйте!

Микейрос опустил голову Оливейры и резко оглянулся. Теперь он увидел рыцаря ордена космических братьев в одном из тех двоих, что все еще продолжали схватку. Кодар стоял полусогнувшись около самого края обрыва и, наверное, не мог опомниться после удара ногой, нанесенного ему противником, который, тоже обессилев во время боя, все же опять по-кошачьи приближался к Кодару, готовясь к решительному прыжку.

Не отводя от него взгляда, Микейрос нащупал винтовку и так, не вставая, выстрелил. Наверное, заряд догнал нападающего уже в момент прыжка, потому что он как-то слишком уж высоко подлетел и упал на спину, как гимнаст, которому не удалось хорошо отработанное им упражнение: переворот назад, через себя.

58

Январь 1939 года. Германия.

Ставка фюрера «Бергхоф» в окрестностях Берхтесгадена, в Баварских Альпах.

Последние километры, отделяющие его от ставки фюрера в окрестностях Берхтесгадена, генерал-адмиралу Эриху Редеру пришлось пробиваться, сидя в машине, которая медленно, «похоронно», продвигалась вслед за бульдозером. И по тому, что ему первому пришлось прокладывать путь к ставке «Бергхоф», главком флота без труда мог определить, что ни командующего Верховного командования вооруженных сил Кейтеля, ни начальника Штаба оперативного командования вермахта Йодля, который неофициально считался начальником личного армейского штаба фюрера, — в зимней ставке Гитлера еще не было.

Как не было, очевидно, и начальника партийной канцелярии рейхслейтера Бормана, если только он не прибыл в «Бергхоф» еще вчера, поскольку был единственным из верхушки рейха, кому позволено оставаться в ставке на ночь. Это право он добыл себе тем, что в свое время был ответственным за строительство «Бергхофа», или, как его попросту называли, Горы.

Кстати, вилла самого Бормана находилась лишь в нескольких километрах отсюда. Однако, прибывая на совещание из Берлина, рейхслейтер редко заезжал в свое, как он теперь считал, родовое поместье, дабы фюрер не думал, что в столь ответственное для страны и партии время руководитель партканцелярии отдыхает у себя на вилле. Зато ужин с фюрером!… Сколько раз Редеру приходилось слышать, как с волнительным придыханием Борман произносил это свое: «А вот во время недавнего ужина с фюрером на Горе…», или «Недельку назад фюрер пригласил меня отужинать вместе с ним в "Бергхофе"…».

Может, это и к лучшему, что их не будет, — размышлял генерал-адмирал, меланхолично наблюдая за тем, как машина медленно приближалась к вершинам одного из заснеженных хребтов Баварских Альп. — Кейтелю, конечно же, нужны деньги на вооружение вермахта; Геринг вообще уверен, что армия должна состоять из авиации и нескольких дивизий пехоты, которые бы пожинали, плоды работы его асов. Даже Гиммлер, и тот вдруг решил превратить свои войска в самостоятельную армию и амбициозно планирует сформировать несколько дивизий, причем некоторые из них могли бы состоять даже из легионеров-иностранцев. А тут еще он, Редер, со своим флотом…

Однако у Редера была своя аргументация. Ему нетрудно будет убедить фюрера, что и захват Чехословакии, и особенно нападение на Польшу вызовут болезненную реакцию Англии, Франции и даже США. Не говоря уже о России. И пытаться противостоять этим государствам, не обладая могучим, в том числе и подводным, флотом — стратегическое безумие.

«Именно так я и назову это в присутствии руководства, — обрадовался Редер удачно найденной словесной формуле — стратегическое безумие. Остальное же пусть они прочтут в его книгах «Война на море», «Крейсерская война в зарубежных водах» и «Деятельность легких крейсеров "Эмден" и "Карлсруэ"», благодаря которым он давно признан ведущим специалистом в области крейсерских операций флота.

Причем он является не только голым теоретиком этих операций, как это пытается представить кое-кто из современных генералов вермахта и СС, которые сами пока что и за километр от фронта не побывали. Он, Редер, никому не позволит забыть, что является участником сражения времен Первой мировой при Доггер-банке, и что именно он отличился в Ютландском сражении, что это ему принадлежат разработки операций по минированию прибрежных вод Англии и обстрелу флотской артиллерией ее берегов.

Не далее как в ноябре прошлого года на совещании у фюрера Редер так прямо и заявил: «Если война начнется в течение двух лет, то флот к ней будет не готов». Да, кое у кого из генералов это вызвало недовольство: они-то пытались убедить фюрера, что морской флот, как и вермахт, хоть сейчас готовы пройти Европу от океана до океана. Особенно старался Кейтель, который, из-за угодничества своего, уже справедливо прозван его же подчиненными Лакейтелем.